Дневник Джессики
Виталий Белицкий
Нет лучше истории, чем твоя жизнь. Искусство, каким бы оно ни было – это отражение того состояния социума, в котором мы пребываем.Наши сны – это тысячи вариаций одной и той же Вселенной, а имя каждого отдельного человека – название такой Вселенной. Совершенно не удивителен тот факт, что наши Вселенные могут пересекаться в разное время, в разных местах, и мы на это не можем никак повлиять. Это не просто книга, это история. Книга содержит нецензурную брань.
Дневник Джессики
Виталий Белицкий
© Виталий Белицкий, 2023
ISBN 978-5-0060-0254-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Безумие – это смотреть на закат в полном безмолвии, осознавая, что вот сейчас последний солнечный луч коснётся тверди земной, и ты его больше не увидишь. Всё, Солнца больше не будет. Ты понимаешь, что видел его в последний раз, и сейчас, в эту самую секунду, начинается настоящий мрак, тьма, время царствия тёмного, как ты считаешь, Хаоса. И в то же время ты почему-то привык верить, а потому и уверен, что Солнце взойдёт неким мифическим завтра.
Вся твоя жизнь стоит на вере в привычку быть уверенным. Это ли не настоящее безумие? Вы все говорите мне, точнее пытаетесь доказать, что я сумасшедший, не зная, сможете ли вообще сами проснуться завтра? Вы просто кожаные часы с обратным ходом.
Безумие – это осознание собственного конца от рождения до самой смерти, каждую секунду жизни. Важно лишь понять, где было начало твоего собственного безумства…»
(с) Джессика Майерс
ПРОЛОГ
Первое, что я помню – это яркий белый свет. Когда и где он начался? Я не знаю. Сначала был громкий звук, похожий на хлопок или взрыв. Да, пожалуй, это был взрыв. Я чувствовал жгучую боль, очень долго и по всему телу, пока не забыл, что такое тело и что такое сама боль. А затем всё вокруг заполнил белый свет. Настолько яркий, что я чувствовал, как он проходит сквозь меня.
Бывает, смотришь на фонарь, а свет его становится всё ярче. Немногим позже, он становится нестерпимо белым, как будто бы твоё зрение уже не может воспринимать такой уровень света и просто держится на пределе, пока ты не сдаёшься и не отводишь взгляд. Я разорвал эти границы тем самым взрывом, и в эту секунду свет был везде. Вокруг меня и во мне самом. Я не видел своих рук и ног, был только свет. Он был таким ослепительным, что в какой-то момент я его даже услышал. Да, я слышал свет. Его звук был похож на медленно нарастающий гул. Гул переходил в писк, перешагивал через что-то невидимое и становился ультразвуком. А затем была тишина. Тишина и мрак. Полная, всепоглощающая темнота воцарилась вокруг меня. Такая густая и вязкая, что я не мог понять, вечность это или секунда.
Так прошло много лет, а может быть и всего лишь пара секунд, но я начал падать. Было ощущение даже не полёта, а именно падения. Оно не покидало моё сознание или то, что от него осталось.
Интересная вещь – сознание. Иногда оно играет с нами плохие шутки, иногда помогает там, где это нужно. Сейчас я не понимал, в сознании я или нет. Тьма вокруг будто обдавала меня ветром, и в самом деле, как при падении. Я долго летел через неё. Затем я увидел белую точку. Она стремительно приближалась ко мне. Или я к ней, скорее так. За несколько секунд она стала в разы больше, и я понял, что еще немного, и я попросту разобьюсь. То, что должно было быть телом, начало инстинктивно съёживаться, как-то переворачиваться в этом чёрном пространстве, но всё оно будто было сковано невидимыми нитями. Я понимал, что не могу пошевелиться и что-то изменить только потому, что это был мой выбор.
Я стремительно влетел в пространство абсолютного света. Пытаясь понять, когда же все это началось, и где была точка невозврата, я видел перед собой тысячи картин из чьей-то жизни, возможно, моей. Они пролетали мимо меня, как распущенный неумелым киномехаником моток киноленты. Вот здесь мальчика разбудили родители и подарили игрушечную машинку к Рождеству.
Вот тут, наверное, все же мне, исполнилось пять лет, и я был самым счастливым ребенком на свете – мне подарили новый велосипед с несколькими передачами. А вот тут я пошёл в новую школу и сразу ввязался в драку, нос разбили. Вот я в четвёртом классе – какая-то первая «любовь», смешно даже. Одиннадцать лет, я стою у разбитой копилки и пересчитываю монетки, чтобы купить хлеба. Двенадцать – отец бросил меня. В пятнадцать я, патлатый, играю в школьной рок-группе. Шестнадцать – первый секс. Восемнадцать – сломано ребро в драке. И так – куча картин, как маленькие детали пазла. Их тысячи, они проносились мимо меня калейдоскопом сплошных цветов, от приятных до боли жгучих. Но, помимо этого, они заканчивались не одной определённой картинкой и даже не десятью.
Сотни концовок этой истории были передо мной. Всё могло закончиться иначе, но какое из миллионов принятых мною решений привело меня именно к этому? Вся окружающая нас Вселенная – это и есть наша история. Наши имена – ее название, ведь каждый человек и есть отдельная Вселенная. Для Вас не существует моего мира, есть только Ваш, где я только гость, равно как и наоборот. Человеку свойственно ставить себя изначально, априорно, безапелляционно, бесспорно, и никак не обоснованно в центр мира, потому что всё вокруг себя он мерит на основе только своего миропонимания, но это не значит, не отрицает и не оспаривает права на существование иных людей, иных Вселенных. Вся великая тайна древних историй и имен в том, чтобы знать историю этого имени, чтобы Ваше имя назвали, и Вы узнали историю человека. Узнав это, Вы проникаете в совершенно другую Вселенную, в его Вселенную.
Если я скажу Вам: «Иисус Христос», то Вы будете шагать к Голгофе вместе с когортой римлян или кричать его имя из толпы последователей? Вы будете уже там, даже не осознавая этого, в эту самую секунду. Но сейчас я Вам скажу лишь одно – безумие…
ЧАСТЬ I
ГЛАВА I
ВОДА
По пустому коридору идет мужчина в длинном белом халате. Звук его шагов разносится по всему коридору, ничем не примечательному темно-зеленому коридору с коричневыми половицами и множеством дверей
Он проходит через десятки таких дверей, пока не находит крайнюю справа. Мужчина в халате останавливается и входит без стука. Тяжелая кованая дверь с натяжным скрипом медленно открывается.
– Ну здравствуй, дорогая. Как спалось? – говорит он это и присаживается на стул напротив одноместной койки.
В комнате нет ничего, кроме стола, стула и этой койки. На ней и сидит в позе лотоса девушка с копной светлых волос. Она медленно открывает глаза и внимательно смотрит на вошедшего.
– Спалось отлично, есть не хочется, голова не болит, чувствую себя прекрасно. Когда я смогу выйти?
– Что тебе снилось сегодня?
– Ничего особенного. Вода. Много воды. Когда я смогу отсюда выйти?
– Что-то кроме воды? – он начал что-то писать в блокноте.
– Когда я смогу отсюда выйти? – спросила девушка, сжав кулаки.
Мужчина поправил свои очки и внимательно посмотрел на девушку.
– Давай сделаем так. Мы перестанем давать тебе препараты, но ты начнешь записывать все, что помнишь о том, что было до того, как ты сюда попала.
– Я не помню, как я сюда попала. Я хочу увидеть брата. Когда я смогу отсюда выйти?
– Это пока невозможно.
– Почему? – она по-детски наивно задала свой вопрос и посмотрела на мужчину широко открытыми глазами цвета ясного синего неба.
– С сегодняшнего дня пиши все, что тебе снится. Я уеду в командировку на пару месяцев, постарайся записать все, что вспомнишь или хотя бы то, что тебе снится. Как только я вернусь, я постараюсь поднять вопрос о том, чтобы тебя выпустили. Разумеется, все зависит от твоего морально-психологического состояния и…
– Со мной все нормально! Я нормальная! – она вскочила с кровати и швырнула подушку в голову мужчины, но безрезультатно.
Он медленно встал со стула, подошел к столу, вытащил из-за пазухи большую тетрадь или даже блокнот, аккуратно положил его на стол, затем вернулся к стулу напротив девушки и положил на него подушку.
– Постарайся относиться к этому чуть проще, чем сейчас. Если о твоих таких выходках узнает кто-то еще, ты никогда отсюда не выйдешь. При всех вводных данных, у тебя закрыты посещения, поэтому если не будешь следовать моим рекомендациям, брата не увидишь никогда. Если он и правда существует на самом деле.
– Что значит «на самом деле»?
– До свидания, – сказал мужчина, показал пальцем на блокнот на столе и вышел из комнаты.
Тяжелая железная дверь с таким же протяжным не то скрипом, не то гулом медленно закрылась, затем прозвучали щелчки замков и стало максимально тихо. Девушка сначала прошлась по маленькой комнате, затем взяла подушку и уткнулась в нее, свернувшись калачиком. Плечи ее начали беззвучно вздрагивать. В это время мужчина смотрел на дверь и ничего не делал. Он еще раз взглянул на табличку, прибитую к двери, и так же размеренно удалился в мрак коридора под эхо собственных шагов.
«Комната №021. Джессика Майерс. Особый контроль»
«Брат часто говорил мне в последнее время, что наши сны – это тысячи вариаций одной и той же Вселенной. Все, что происходит там, вполне может происходить с другими нами в какой-то другой версии нашего мера, но поскольку Вселенная одна – мы можем это видеть только во снах. Я бы не сказала, что согласна с ним полностью, однако сейчас, находясь в этом мрачном месте, я понимаю, что мои сны – это то единственное место, в котором я могу его увидеть. Я потеряла ту грань между снами и очень далекими воспоминаниями. Но одно я точно могу вспомнить в любое время и в любом месте. Как-то давно, очень давно, Питер мне рассказывал о нем, о своем сне. Он редко откровенничал со мной, но в последнее время это случалось все чаще, пока не случилось то, что случилось. Я думаю, он просто чувствовал что-то, но не мог никак предугадать те события и ситуации, о которых ему это всевышнее Нечто пыталось сказать. Последнее, что он мне рассказал, было связано именно с водой. Не знаю, снилось мне это или я это точно помню, так давно это было. Иногда я вижу его сны, как будто бы я – это Питер. Скорее всего, это бред, и мне никогда не дадут отсюда выйти. Но я точно знаю, что он был в моей жизни, что у меня… была жизнь…»
(с Джессика Майерс
Я проснулся от того, что дверь машины мягко закрылась. Джесс и Оливер забирали рюкзаки из багажника, а Мия курила у дерева позади и пила кофе из термоса. Меня немного морозило. Знаете, это состояние, когда ты только-только открываешь глаза, на часах часов 6 утра, все вокруг застилает легкая дымка тумана, и роса свисает с каждой травинки – все сковано застывшим мгновением «за секунду до». За секунду до пробуждения. Все очень красиво, но мне с утра обычно холодно – тело остывает за время сна. Интересно, насколько бы я охладился, если бы уснул навсегда.
Эти интересные мысли занимали мою голову пару минут, пока я потягивался и искал упавшую пачку сигарет по салону, и тут на тебе, такой громкий стук в стекло машины, что я подумал – выстрел. Нет, это придурок Карл хлопнул ладонью по стеклу.
– Вставай, соня, все проспишь! – прокричал он сквозь закрытое окно автомобиля.
– Иди нахуй, Карлас, – я открыл дверь и медленно выполз на свет, – пока я не покурю и не глотну кофе – меня не существует.
Чем я и занялся на ближайшие десять минут.
– А он всегда таким был, не обращай внимания, – крикнула из-за машины Джесс.
– Та я знаю, тот еще мудак, – буркнул под нос Карл.
– Ладно этот недоразвитый, но ты – ты же моя сестра…
– Здравая критика тебе с утра не помешает, братец. Меня-то ты никуда не пошлешь, ведь так? – сказала она и самодовольно ухмыльнулась.
Я подошел к Мие, поцеловал ее в губы, украл кофе и сигарету, сжался от зябкости бытия.
– Готова к переходу?
– Как думаешь, если я здесь?
Мы долго шли. Солнце уже должно было припекать нам в шею, но из-за этого тумана не было видно даже метров на пятьдесят вперед, не говоря о палящей звезде в зените.
По моим подсчетам, мы прошли километров двадцать, никак не меньше, а того самого здания все не было. Мы шли и шли, как вдруг оно совершенно внезапно, как корабль, налетело на нас. Не мы на него, а именно оно на нас. Не было никаких едва заметных очертаний в этом тумане, оно просто появилось, как если бы могло отделиться от этой молочной белены и затвердеть за секунды, обретя нужные формы и грани.
Сказать, что оно было очень высокое – это ничего не сказать. Мы обошли его со всех сторон, но входа нигде не было. Это и правда была просто огромная бетонная коробка. Мы все обходили и обходили, как вдруг с левой стороны его обнаружили проем. Хотя мы там не раз все смотрели. Мне стало искренне смешно, когда мы зашли внутрь. Почему? Там была лестница. Просто лестница, пущенная по краю стен. То есть, ничего больше. Она просто уходила наверх и все. Ни окон, ни перил.
Когда часа через полтора мы все же поднялись, и раз так шесть каждый чуть не свалился в зияющий проем, я нашел окно. Оно было одно и смотрело на север. Дедок этот, Исигуро, говорил мне не ходить сюда и вообще, что место тут гнилое. То олень мертвый на дорогу свалится, то еще что-то такое.
Говорят, люди здесь пропадали чуть ли не пачками еще до того, как это чертово здание тут появилось. Мы решили все осмотреть и долго не могли найти чего-то стоящего.
В этой… комнате (хотя больше здание походило на смотровую вышку) было еще две, не считая «парадной», которая с лестницей. Основная с окном и еще одна.
Там-то мы и нашли много интересного. Скульптуры, наверное, копии, но все же очень похожие на древнегреческие, разного рода оружие прошлых веков, картины. Одним словом, музей какой-то. Разумеется, разгребая весь этот хлам, а порой, весьма ценный хлам, мы не заметили, как начался дождь.
