Ева лежала на кровати, раскинув руки и ноги в разные стороны. Они были связаны верёвкой, соответственно каждой. Голова запрокинута назад, к изголовью кровати, рот приоткрыт, в последнем издыхании.
Вся верёвка была в крови ближе к коже. Я видел, как Ева сжимала своими маленькими кулачками верёвки слева и справа, как её жёсткие волокна въедались в кожу. Ноги были так же в крови, будто тот, кто её связал, очень долго… Тёр этой жёсткой верёвкой, пока не протёр на щиколотках кожу до мяса, до костей. Верёвка там была тоньше, чем на руках. Или Ева сама отмахивалась ногами, но долго и безуспешно, что пугало ещё сильнее.
Ева была полностью голая. Всё её тело было в порезах и ранах, а на столе лежал огромный нож с витиеватой ручкой, такой же, как сама кровать.
Позолоченная рукоятка ножа немного стёрлась в середине. Видимо по той же причине, что и скрип двери – часто пользовались.
Еве нанесли ударов сорок, наверное, я не считал. По всему телу, даже там, внизу… а затем перерезали горло. Наоборот, нет смысла, думаю. Это делал маньяк, а не убийца. Маньяки хотят видеть предсмертное мучение, агонию, они так самоутверждаются, когда их буквально просят о смерти. Убийцы просто убивают. Если бы Еве сначала перерезали горло, она бы не чувствовала никаких издевательств над собой и не видела их. А маньяки хотят, чтобы их жертва видела это. Тупая животная ненависть.
Я подошёл ближе и закрыл ей глаза. По лбу и где-то ещё по телу уже ползали мухи. Я отмахнул их и накрыл её тело изорванной простыней. Она всё видела, от век видны борозды слёз, которые немного смывали её собственную кровь. Я не знал, что мне делать. Я просто сел на пол и стал ждать. Не знаю, сколько прошло, вечность или час. Что-то очень сильно и больно надорвалось внутри.
Таково было моё начало. Оно есть у всего, самого великого и омерзительного. Моё было таким. В дыре, которой почти на карте не видно.
Копы приехали с мигалками, опечатали дом, кто-то проблевался. Джесс привела их. Это были копы из центра. Потом окажется, что моя сестра иногда приезжала к этому дому в ожидании чего-то.
Она видела, как приехал Бронсон, видела, как туда же приехал его коллега Барри Олсон, как они привезли Еву. В окнах второго этажа зажжется свет – на улице смеркалось. Бронсон уедет через полчаса, а Олсон останется с Евой. Крики Евы Джесс запомнит надолго. Это она расскажет старшему копу и больше никому, даже мне.
Я рассказал все. Думаю, это был знак или предупреждение, которым я по незнанию не воспользовался. Ни птицы, ни волки, ни кровь, ни сны, ничего не остановило меня от потери друга. Может, не единственного, но первого. Всю дальнейшую жизнь я испытывал эту тяжесть в груди.
Отец Евы, Патрик Бронсон, школьный психотерапевт, исчез. Так мне потом сказали. Теперь никто ничего не узнает. Это ушло куда-то глубоко, оставив на Земле одного живого свидетеля.
Меня несколько раз опрашивали. Один был с усами, другой посерьёзнее и очень… Будто он всё понимал, но понимание на факты и бумагу не изложить. Его звали Томас. После допроса он потрепал меня по волосам и сказал, что всё будет хорошо.
– Смерть не для того, кто умирает, а для тех, кто остается жить с этим. Все люди с этим сталкиваются. Тебе повезло чуть меньше, потому что ты столкнулся с этим раньше. Надо жить дальше, парень.
– А еще она для копов, которые это расследуют. – Заткнись, Эйпкорт.
Я не понимал, почему я так часто терял друзей в дальнейшем, но почти всегда я убеждался в том, что виной всему неистовая человеческая жестокость, животная ненависть. Необъяснимая, даже далеко не инстинктивная.
Когда закончился учебный год, мы уехали из Уоквента. Я сидел в машине и не знал, куда она меня привезёт. Я просто смотрел в окно, проезжая мимо сотен тополей, и думал о том, что смерть людей приходит с рождением одного нового – меня. Я знал их, говорил с ними, это не сказки на ночь, это живые люди. Были живыми.
Всё, чего я хотел, это просто не думать о том, сколько проблем принесёт мне новая школа, новый город, новая жизнь. В новую жизнь мы везли очень много старого барахла. Символично.
Тополя сменились полями. Скрип тормозов, машина медленно подкатилась по гравию к обочине. Посреди дороги стоял олень и смотрел на машину. Через лобовое стекло. Прямо на меня. Не на родителей, не на Джесс, которая спала, а на меня. Фыркнул и медленно прошёл дальше, поперёк дороги.
«Все только начиналось, Питер», – подумал я про себя и последовал примеру сестры – уснул.
ГЛАВА III
БОЖИЙ СЫН
«Громом грянут раскатистым
павшие в пропасть времени обманы…»
(с) Дж. Майерс
Мэнсорт… Отвратительное место. Это был средний город для «среднего» человека. Мы переехали сюда, неподалеку от Уоквента, вскоре после недавних событий. Тут были дома повыше, школ побольше, маньяков-серийных-убийц-педофилов поменьше – мне уже нравилось. Но место отвратное своей бесперспективностью.
Лето прошло незаметно за переездами и ссорами родителей насчёт всякой мелочи. Мне пришлось забыть всё, что было в Уоквенте, потому что этого не было.
Это всё моя выдумка, на фоне стресса из-за ссор родителей. Так мне говорили. Так меня заставили думать. Но и чёрт с ним.
Запахло чем-то вкусным. Наверное, мама что-то уже готовила
– Питер, вставай. Пит, подъём, проспишь школу. – кричали мне из кухни.
– Отличная идея. Мне нравится, – сказал тихо я и повернулся лицом к стенке.
– Что? Говори громче, тебя не слышно!
Я не ответил.
Как бы там ни было, вставать пришлось. Я медленно поднялся. Медленно, потому что это было весьма и весьма тяжело. Сунул ноги в тапочки, пополз в ванную умываться. Мне было восемь лет, а значит, я уже супервзрослый. А что делают супервзрослые восьмилетние? Каждое утро встают и идут в школу. Рутина, скука, тлен, тоска.
Я бы с радостью начал день со стакана молока, но от него у меня болел живот. Смирившись с данностью жизни, просто сделал чай. Мама приготовила омлет и тосты, вполне аппетитно.
– Как дела в школе? – спросила Джесс, усаживаясь с трудом на высокий стул, лохматая, в пижаме, только проснулась. Мама начала мыть посуду. У
Джесс недавно отвалился зуб, поэтому она очень забавно задирала, даже оттопыривала верхнюю губу, когда говорила.
– Я там ещё не был. Как схожу, расскажу. – Джесс нахмурилась и начала жевать тост, осыпая всё-всё вокруг хлебными крошками и чавкать. Я посмотрел на неё с жалостью и встал из-за стола.
– Что ты там бубнишь? – Мама всё ещё мыла посуду.
– Да так… – почему-то справедливость – это не про эту семью. Я учился, а Джесс нет. Какое ей-то дело до моей учебы? Но стоило мне что-то сказать ей, как все начинали на меня смотреть как-то странно. Будто удивлены тем фактом, что я могу и не отвечать по строгой форме. Я порывался сам помыть тарелку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69221218&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
