Алексей Маняк "Чакона. Часть I"

– Саня, честно говорю, я не смог бы в это поверить, если бы не услышал своими ушами. Ты счастливчик, поздравляю! – сказал Вова и повернулся к Свете: – Света, ты только Анне Михайловне не говори о Саньке ничего, а то ей понадобятся услуги похоронной службы.

– В смысле?! – продолжала возмущаться она. – Как он вообще мог попасть к нему?!

– Ну, потому что он классно играет, – подыгрывал ей Вова.

– Кто?! Он?! – воскликнула она.

– Так, все выходим! – подгонял Шварцман, после чего рассерженая Света вышла из кабинета.

Все покинули аудиторию и мы остались втроём ожидать Артёма Иосифовича, который беседовал с Марьей Николаевной:

– Так, всё, Артём, побегу на свой долгожданный заслуженный летний отпуск.

– Куда едете, Марья Николаевна, на Золотые Пески?

– Ха-ха! – засмеялась она своим прокуренным голосом. – Если бы! В Ялту.

– Мы были там в прошлом году, но в этом обещал жене Сочи после моего приезда из Франции.

– Кстати, совсем забыла: успехов тебе там! Где ты играешь?

– В Парижской русской консерватории им. С. Рахманинова, а потом лечу в Италию, там играю в Парме с итальянским пианистом Джакоппо Боттичели.

– Ой, ну удачи тебе! – обняла она его. – Всё, я побежала, до сентября!

– До сентября, Марья Николаевна! Так, теперь быстро с вами, – переключился он на нас. – Вова и Слава: вы вдвоём участвуете в ноябре на международном конкурсе пианистов имени Римского-Корсакова. Поэтому вся программа, которую вы играли на вступительных экзаменах, остаётся и поддерживается в форме на летних каникулах. Ясно?

– Да, – кивнули они.

– Это всё, что я хотел сказать вам двоим, поэтому вы свободны, а ты пока остаёшься, – кивнул он в мою сторону.

После того, как за ними закрылась дверь, Артём Иосифович повернулся ко мне:

– Садись, – указал он мне на стул. – Значит вот что, Саша, за эти три года тебе нужно сделать с собой что-то невероятное – и я не имею в виду сменить причёску, – пошутил он, – а то, что через три года у тебя будут вступительные экзамены в консерваторию. Поэтому мы сразу добавляем к твоим трём инвенциям ещё пять новых, которые ты должен разобрать за лето. Принял?

– Да.

– Замечательно, – кивнул он головой. – Дальше хочу тебя известить о том, что у меня на тебя серьёзные планы. Очень серьёзные, – повторил он. – Что за планы, я пока сказать тебе не могу, но упускать я их не намерен. Поэтому я надеюсь, что ты будешь заниматься с таким же энтузиазмом, с каким ты когда-то пришёл ко мне в филармонию.

– Да, я Вас не подведу, Артём Иосифович.

– Вот, – ткнул он в меня пальцем. – Это мне как раз и нужно. Тогда мы договорились, да?

– Да.

– Тогда я сейчас даю тебе ноты и можешь идти, – вручил он мне ноты из сейфа. – Только не потеряй!

– Хорошо.

– Все инвенции в сентябре я жду на память.

– Да, понял.

– Иди!

После того, как за мной закрылась дверь, Артём Иосифович вышел на балкон кафедры и, подкурив сигарету, устремил взгляд на огромную центральную площадь, вдоль которой тянулась череда автомобилей. Что за планы были связаны со мной – об этом я узнаю гораздо позже, ну а в данный момент именно это обдумывал Артём Иосифович, покуривая сигарету и вспоминая сегодняшнее совещание, после того как из деканата принесли результаты абитуриентов по последним экзаменам:

– Так, уважаемые мои, – произнёс он. – Я, как заведующий отделением, предоставляю Вам сегодня возможность самим разобрать себе учеников, кроме тех, которых я буду иметь наглость забрать себе: Вова Лазарев, Славик Пономарев и Саша Каберман.

– Каберман? – удивлённо протянула Марья Николаевна.

– Да.

– Ты хочешь взять его себе? – не поверила она.

– Да, он проходит по баллам, хочу взять.

– А этот мальчик – Виктор Соболев, он так хорошо играл! – развела она руками.

– У него двойка по сольфеджио.

– Тогда почему ты не хочешь пойти и договориться с деканатом, чтобы они её исправили? Это конечно нечестно, но будет ещё более нечестно по отношению к нашей совести потерять такого талантливого парня.

– Нет, я решил взять Кабермана.

– Ну, Артём, он же вообще слабый, его даже в училище не возьмут с такой игрой.

– А я возьму.

– Ха-ха! – засмеялась Марья Николаевна. – Это вообще какой-то анекдот: ты же всегда брал себе самых сильных и талантливых учеников, а теперь такой поворот!

– Да, – протянул он, листая блокнот, – только куда они деваются: эти сильные и талантливые?

– Ой, снова ты взъелся на Вику Горбач! – развела она руками. – Ну, не поехала она учиться в Германию и что? Вышла замуж за обеспеченного и перспективного, тем более по любви, и правильно сделала. Талантливая, красивая, что ей в девках сидеть с твоим роялем?

– Вот так всё это потом и заканчивается! – кинул он блокнот на стол. – Спрашивается, какой в этом смысл? Учишь их, воспитываешь, а зачем?! Они же все равно после окончания консерватории ничего делать дальше не будут. Вместо того, чтобы концертировать и ездить на мастер-классы, добиваясь дальнейших высот, они просто женятся и превращаются в рядовых преподавателей школ или училищ.

– Так, а ты что хочешь?

– Хочу найти такого ученика, который заявит о моей школе на весь мир! – ответил он, закурив сигарету. – И таких людей, я думаю, нужно искать не среди талантливых, а среди тех, кто полностью одержим музыкой.

– И Каберман реализует эту мечту?

– Может быть.

– Ты что, действительно думаешь, что он будет играть как Горбач?

– Ну, так как ей теперь придётся заниматься рецептами котлет для своего мужа, то думаю, к концу пятого курса Каберман будет играть даже лучше неё.

– У тебя горячка! – расхохоталась она. – Не будет он так играть. Наука природу не одолеет – это факт. Я проработала здесь тридцать семь лет и делала уже такие эксперименты, веря в то, что из неодарённого ученика может получиться блестящий музыкант. Чушь это всё!

– Спорим?! – закусил он в зубах сигарету, протянув ей руку.

– На что?

– На две бутылки армянского коньяка!

– Давай! – ухватилась она за его руку. – Витя, будешь перебивать!

– Ух ты, армянский? – ожил Виктор Николаевич Протопопов. – Стоп, а мне что-то причитается из вашего спора?

– Одна бутылка – твоя, независимо от стороны победителя, – промолвила Качур.

– Годится, только две, – поменял условия Протопопов.

– Витя, имей совесть, это армянский! – с округлившимися глазами напомнила Качур.

– Поэтому и две. Заодно и интерес усилим! – убеждал он.

– А что Вы так засомневались, Марья Николаевна? – спросил Шварцман. – Если я проиграю, я же покупаю.

– Я засомневалась?! – выпустила она воздух, надув щёки. – Две так две!

– Значит, в сумме получается четыре бутылки? – напомнил Шварцман.

– Четыре бутылки.

– Спорим, Каберман будет играть не хуже Горбач, а может даже лучше и ещё закончит аспирантуру?

– Ещё и аспирантуру?! – громко воскликнула Качур. – Пять! Пять бутылок!

– Нет проблем, Ваши же деньги, Марья Николаевна, – напомнил ей Шварцман.

– Мечтай!

– Раз такая история пошла, значит прибавляем ещё три бутылки моих, – азартно добавил Протопопов. – Ну, ребят, чтоб уже ящик получился!

– Хорошо, ящик, – согласился Шварцман.

– Давай, перебивай! – замотала головой Качур.

– Вот это я понимаю спор! – воскликнул Виктор Николаевич и перебил их руки.

– Всё, Артём, копи деньги на коньяк, – вернулась Марья Николаевна на своё место.

– Именно это я хотел сказать Вам, Марья Николаевна.

– Не-ет! – протянула она, смеясь. – Я все эти волшебные сказки давно прочитала. И очень хорошо знаю: если не дал Бог данных, то можешь и голову не ломать, ничего из этого не выйдет.

– Посмотрим, Марья Николаевна, времени у нас полно.

– Давай-давай! – весело закончила она.

Докурив сигарету, Артём Иосифович потушил её в пепельнице и с улыбкой промолвил: «Ну что ж, Марья Николаевна, надеюсь, моя интуиция меня не подвела. Да, я согласен, этот парень пока что вообще ничего не играет, но я уверен, что армянский коньяк будет с Вас».

Первые шаги к новой жизни

В один из последних дней августа по мокрым от дождя рельсам мимо огромного леса мчался пассажирский поезд.

– Очень интересная книга Горлинова «Итальянские художники», – сказала сидящая напротив меня Алиса, оторвавшись от книги. – Вот бы мне когда-нибудь попасть в Италию! Пройтись по селению Анкиано возле Флоренции, где родился Леонардо да Винчи, прикоснуться к истории там, где ступала его нога, – мечтательно произнесла она, приложив книгу к груди. – Буду всю жизнь работать для того, чтобы когда-нибудь поехать в Италию, – заявила она и заново уткнулась носом в книгу.

Я с улыбкой взглянул на Алису, а затем продолжил смотреть в окно, по которому стекали потоки дождя. Не смотря на плохую погоду, в моей душе всё равно теплилась радость, потому что наступил тот день, когда я ехал на обучение к Шварцману. Разрешение на учёбу в десятилетке мне пришлось отвоёвывать у матери целых полтора летних месяца. Она упорно стояла на своём и ничего не хотела слышать. Разрешить этот конфликт нам помогли наши единственные ещё бывшие в живых дедушка с бабушкой – родители моего отца, к которым мы с мамой и Алисой приехали в гости в конце августа.

Мой дедушка Матвей Моисеевич Каберман родился в Ленинграде, где и встретил свою первую и единственную на всю жизнь любовь. Это была моя бабушка, которую звали Аза Ждановна Каберман, в девичестве Зильбер. Дедушке было 64 года. Маленького роста, с живыми карими глазами и очень длинным носом он в своё время был первоклассным хирургом. А в 1947 году его пригласили на место главного врача в центральную больницу города Чудово. Бабушке было 63 года, она также была маленького роста, с короткой стрижкой и яркими карими глазами. По профессии она была анестезиологом и ассистировала дедушке на всех операциях.

Приехав к ним домой, мы уселись за большой праздничный стол, на котором были красиво сервированы форшмак, соте из баклажанов, фаршированная рыба, кугель из лапши и другие деликатесы, и конечно же традиционная бабушкина наливка.

Когда пришло время подавать чай, мы с матерью всё ещё спорили насчёт моего светлого будущего.

– Саша, я не хочу ничего слышать! – остановила она меня. – Свою позицию я высказала: ты поступаешь в техникум и приобретаешь нормальную профессию, а не какое-то хобби. Мало того, что вы с Алисой утаили от меня то, что ты одновременно поступаешь в десятилетку, так у тебя ещё хватает наглости и дальше давить на меня.

– Мы не сказали, потому что знали, что ты будешь волноваться, – встряла Алиса.

– Посмотрите на них! – всплеснула она руками. – А сейчас я, по-вашему, спокойна?

– Я буду учиться в десятилетке и это моё окончательное решение, – стоял на своём я.

– Матвей Моисеевич, Вы можете что-нибудь ему сказать? – посмотрела мама на дедушку. – Вы в своё время не отпустили Исаака в музыкальное училище, чтобы он приобрёл перспективную профессию и, я считаю, правильно сделали.

Дед с улыбкой посмотрел на всех нас, а потом, чуть подумав, вымолвил:

– Жизнь – короткое платье, которое не успеваешь сносить. Поэтому нужно стараться сделать за свою жизнь как можно меньше ошибок. Когда-то я был интерном и присутствовал на одной сложнейшей операции. Её делал мой наставник – доктор медицинских наук Мендель Боцман. Когда он окончил её, то подошёл ко мне и, сняв перчатки, сказал: «Запомни, Матвей: в хирургии, как и в жизни: у тебя есть много времени, чтобы наделать кучу ошибок, и так мало времени, чтобы потом их исправить». Поэтому я очень благодарен ему и Богу за то, что в своей работе я практически не допустил ошибок. Но в жизни я всё-таки умудрился сделать одну самую большую ошибку: как раз-таки не дав Исааку пойти в музыку. Я тогда так же как и ты, Настя, упирался и настаивал на том, чтобы он стал только врачом и продолжил мой путь. Тогда он разозлился и, решив мне отомстить, пошёл учиться на инженера. Но если бы он сейчас был жив и ты бы его спросила, был ли он счастлив в своей профессии, то он бы точно ответил, что нет. Поэтому я считаю, что я лишил Исаака простого человеческого счастья. Нужно дать человеку самому сделать выбор, особенно если это касается профессии, которая занимает большую часть нашей жизни.

Я думаю, что если Саша хочет идти в музыку, то пусть идёт, потому что если ты его не пустишь, то сделаешь ему только хуже.

– Я тоже считаю, пусть Саша идёт учиться в консерваторию, – согласилась с ним бабушка, налив всем чаю. – Матвей прав, Исаака всегда мучало то, что он не стал пианистом. Поэтому побереги свои нервы, Насть, пусть идёт, да и всё, а там будет видно.

На этом спор утих, а когда мама вечером уезжала обратно в Колпино, оставив нас с Алисой ещё на неделю, она согласилась и дала мне разрешение на обучение в десятилетке. Посадив её на поезд, мы уселись с дедушкой в жигули и поехали домой:

– Дед, скажи, а какая цель была у тебя в молодости?

– Цель? – задумался он. – Я думаю, что люди, которые достигают своих целей, на самом деле в душе глубоко несчастны.

– Почему?