Ипполит Александрович Опочинин – подпоручик, адъютант генерала (своего отца, Александра Васильевича) – в возрасте семнадцати лет имел страшную дерзость: в кругу своих знакомцев объявлять себя «сыном императрицы Елизаветы Петровны и английского короля!» Вот как…
Конечно, Россия знавала немало всяких отважных самозванцев, в том числе и присваивающих себе якобы очень высокое происхождение, но «сын короля и императрицы» – это уж, как говорится, из ряда вон! И в доносе на самозванца значатся и ещё более страшные слова: «говорил, что может статься, что и я буду императором!»
После таких слов с высот императорского российского трона должна была гроза разразиться и изничтожить дерзкого молодца. Но приговор 1777 года хоть и был суровым, но отнюдь не самым страшным. Ипполита Опочинина за его «зараженный буйностью и бесстрашием дух» постановили сослать на Иртышскую пограничную линию, сохранив его офицерский чин. Там он и служил семь лет.
Куда страшней оказалась участь его «сообщника» Ильи Батюшкова, которого в оковах сослали на вечное пребывание в заполярной Мангазее для употребления на тяжелые каторжные работы.
Что спасло Ипполита Опочинина от заполярной каторги? Наверное, это была безупречная служба его отца, генерал-майора, депутата комиссии Уложения. Через семь лет отец даже смог вызволить его из Сибири и вернуть домой – жить в своих деревнях. Но, должно быть, сибирская служба тяжко отразилась на его здоровье, и он вскоре «умер в деревне своего отца». Об этом в столицу сообщил ярославский наместник Алексей Петрович Мельгунов, которому было поручено присматривать за несчастным претендентом в императоры.
Как видим, в истории рода бывали и непростые годы. Но они не оказали плохого влияния на его уверенное возвышение.
И в XIX столетии фамилия достигла новых успехов, и в первую очередь это связано с Константином Федоровичем Опочининым. Он родился в 1808 году, имя мальчик получил в честь великого князя, светлейшего друга своего отца. Находясь на службе с 1820 года, Опочинин дослужился до звания полковника и придворного чина флигель-адьютанта и был весьма способен и на дальнейшее продвижение в чинах и званиях. Но очень ранний уход из жизни (в сорок лет) остановил его прекрасные успехи.
Впрочем, и за свою недолгую жизнь он сделал немало и оставил о себе яркое впечатление и благодарные воспоминания современников. Он был весьма достойно и счастливо женат, его супругой стала дочь генерал-лейтенанта, коменданта Петропавловской крепости И. Н. Скобелева. Фрейлина Высочайшего дворца Вера Ивановна. Женщина высокой души и благородных поступков.
Должно быть, супруги очень подходили друг другу, будучи весьма расположены к жизни в культурном обществе, и именно при них в высшем свете глубоко укоренилось представление о фамилии Опочининых как о содружестве просвещенных людей, чей дом – это очаг интеллигентного общения и теплой преданности культуре.
Глава семьи, Константин Федорович, в 1830-е годы участвовал в военных действиях на территории Польши при подавлении польского восстания, а потом служил в Конногвардейском полку. А стало быть, это время его жизни проходило в столице. И его дом был всегда открыт для просвещенных людей.
Исследователи истории семьи особо отмечают, что род Опочининых «известен не своей знатностью, а культурностью, любовью к званиям, к искусству и любовью к археологии. Сам дом их уже свидетельствует об интересах его обитателей – коллекции фарфора, хрусталя, оружия, библиотека». (Кстати, о «доме»: все Опочинины, кроме Александра, всегда жили в Петербурге на Набережной Мойки.)
Вот здесь они и принимали своих многочисленных гостей, многие из которых были людьми высокого творческого труда. Может быть, среди них стоит особо отметить композитора Мусоргского. К Опочининым Модеста Петровича ещё совсем юным ввела его матушка Юлия Михайловна, и здесь он нашел и близкое дружество, и тонкое взаимопонимание, и прекрасную атмосферу для творчества.
Стасов об этом сказал замечательно точно: «Ничто не могло быть благоприятнее той обстановки, в которой находился Модест в продолжение всего периода, когда он сочинял своего “Бориса”…»
Добавим к этому, что Модест Петрович все эти годы не просто бывал у Опочининых, а постоянно жил у них. Отношения были едва не родственными, ведь его матушка с давних пор дружила с Надеждой Петровной Опочининой, а семьи Опочининых и Мусоргских хорошо знали друг друга ещё чуть не издревле, их предки – это наши ярославские дворяне, чьи владения находились недалеко от Мышкина. (Мусоргским принадлежало село Большое Ивановское в пяти верстах от Мышкина, а Опочининым – большая группа селений в рождественской округе, из которых древнейшее владение – это село Кузьмадемьян.)
У Модеста Петровича сложились самые добрые отношения со всеми Опочиниными, и с шестью братьями, и с сестрой их Надеждой. А наиболее теплыми они были с Александром Петровичем и Владимиром Петровичем. Да и могло ли быть иначе? Ведь контр-адмирал А. П. Опочинин интересен отнюдь не только успешной военной карьерой, а и своей большой музыкальностью. Этот представитель семьи Опочининых обладал прекрасным голосом, его бас высоко оценивали знатоки пения. Он был своим человеком в музыкальной жизни столицы, известна его близость с композитором А. С. Даргомыжским и хорошее знакомство с М. И. Глинкой.
Потом, когда Александр Петрович жил в Инженерном замке, то Мусоргский поселился у него, завершая работу над оперой «Борис Годунов». Александр Петрович создал другу самые лучшие условия для творческой работы, предоставив ему полный покой, свою богатую библиотеку и свою верную дружбу.
Возвратимся к свидетельству Стасова: «У Опочининых по субботам собирался весь музыкальный и литературный цвет Петербурга. ‹…› Музыка в кружке Опочининых занимала большое место. Вдохновителем и руководителем музицирования на опочининских советах всегда был Мусоргский». А так сказать, хозяином суббот всегда оставался Александр Петрович. Он тактично руководил всем ходом вечера, и мог порадовать гостей своим певческим мастерством. (Кстати, Мусоргский посвятил другу несколько своих романсов. Но ещё больше его музыкальных произведений было посвящено Надежде Петровне, женщине музыкальной и обаятельной… Мусоргский обожал её ещё со своей юности…)
…Опочинины, где бы они не находились (не только в столице) всегда оказывались непременными участниками музыкальной и в целом культурной жизни. Так А. Г. Рубинштейн, приехав в далекий Тифлис, вошел в добрые отношения с П. А. Опочининым – поэтом, литературным критиком, журналистом и редактором газеты «Кавказ». Этот многогранно одаренный человек был большим поклонником музыки и сам создавал музыкальные произведения. Не случайно его прощальным подарком Рубинштейну стало не что иное, как музыкальная миниатюра!
А вот другой пример – хорошо известный исследователям представитель рыбинской ветви Опочининых Евгений Николаевич – это писатель, хорошо ведомый известным столичным литераторам, журналист и … коллекционер странных вещей и особенно книг. Не случайно исследователи отмечали особую склонность Опочининых к «археологии». Напомним, что археология в тогдашнем понимании это вовсе не только поиск в земле материальных остатков старины. Это понималось как собирание любых старинных вещей, а в первую очередь книг и рукописей.
Но возвратимся к петербургской жизни Опочининых, прямых предков нашего земляка Федора Константиновича.
Мы уже рассказывали о том, что их дом всегда был открыт для широко культурного общества. Но и они сами в не меньшей мере бывали охотно принимаемы в других просвещенных собраниях столицы. Так, например, сам Константин Федорович часто бывал у Карамзиных. И хозяйка салона С. Н. Карамзина вспоминала об этом госте как о «замечательно приятном и остроумном».
А другой её отзыв о нём же ещё более замечателен и интересен: «Я не знаю другого русского офицера, который бы соединил в себе столько природного ума с тонкой общей просвещенностью. Такую начитанность с легкостью в разговоре». Этот чудесный отзыв увековечен в сборнике «Пушкин в письмах Карамзиных» (1836–1837 г.)[1 - Пушкин в письмах Карамзиных (1836–1837 г.). – М.-Л., 1960.].
Константин Федорович был хорошо знаком с Пушкиным. А ещё более близок с Лермонтовым. Дружба его с Михаилом Юрьевичем являлась общеизвестной, они много и разнообразно беседовали, много играли в шахматы и обменивались впечатлениями о жизни высшего света.
Литературоведы нередко цитируют дружескую записку Лермонтова, посланную Константину Федоровичу, которая начинается словами: «О милый и любезный Опочинин!», а кончается подписью: «И весь Ваш Лермонтов». Может ли быть ещё более живое подтверждение самых непосредственных душевных отношений? (Не случайно внимательная исследовательница С. В. Кистенева ещё весьма давно подметила как теплоту их отношений, так и немалое влияние образа Опочинина на творческое впечатление поэта…)
А яркие отзывы о Константине Федоровиче принадлежат вовсе не только Карамзиной и Лермонтову. Обратимся к такой тонкой ценительнице дворянской культуры и нравов высшего света как А. О. Смирнова-Россет. Рассказывая о придворном бале, она с немалым удовольствием пишет: «…я то и дело танцевала с Опочининым (…) он был умен, приятен выражением умных глаз и танцевал удивительно. Императрица это заметила и мне сказала: “Вы с Опочининым очень красивая пара…”»[2 - Смирнова-Россет, А. О. Дневник. Воспоминания. – М., 1989.]
…Вот какой явно замечательный человек предстает перед нами в воспоминаниях современников. Натура привлекательная и оказывающая на людей очень большое и благородное впечатление. Однако. Каков же он был внешне? Можем ли мы его себе представить?
Ответ на этот вопрос оказывается самым счастливым, совсем недалеко от нас. В Угличском историко-художественном музее сохранены сразу три портрета К. Ф. Опочинина. И, благодаря исследованиям и публикациям Светланы Владимировны Кистеневой, они хорошо известны россиянам. Это миниатюра неизвестного автора, рисунок Веры Ивановны Опочининой и акварель художника В. И. Гау, созданная в 1848 году. В музей все они попали в своё время из Шишкина, родовой усадьбы Опочининых в Мышкинском уезде.
Обратимся к акварели художника Гау. Она запечатлела человека, по-видимому, отличавшегося от многих своих современников, обладающего глубокой и тонкой внутренней жизнью. Это один из людей всегда немногочисленной военной интеллигенции, в облике которых подлинная культура, несомненно, преобладает над какой-либо воинственностью. В облике Опочинина тихо властвует печальная серьёзность и серьёзная внимательность к окружающему миру. Невольно сразу вспоминаются слова Карамзиной о единстве ума с тонкой просвещенностью.
Мы полагаем, что художнику удалось в облике Опочинина верно отразить сочетание блистательной придворности с большим, печально внимательным к жизни разумом его героя и прекрасно подметить его раннюю усталость в восприятии окружающего мира. У зрителя сразу и безошибочно возникает душевная симпатия к этому герою давно прошедших лет. И он уже не может не согласиться с предположением С. В. Кистеневой о том, что для М. Ю. Лермонтова именно этот спутник жизни мог явиться прототипом Печорина. (В ком ещё из ближнего окружения Михаила Юрьевича мы можем видеть столь органичное единство придворного блеска, благородного воспитания, больших знаний и грустной усталости от бытия высшего света?)
Человеку уже наших дней, созерцателю былых дней, не хочется расстаться с этим печально мужественным молодым военным, с его нерадостным умным взглядом, очевидно рассмотревшим в роскошном цветении придворных событий и не всем видимую их непростую и не всегда радостную глубинную суть. Но мы сделаем это и расстанемся с ним ради встречи с человеком не менее значительным – с его сыном, достойно продолжившим древний и славный род. Для встречи с нашим земляком Федором Константиновичем Опочининым.
Следы яркой жизни
Возникал в ярославской усадьбе потенциал духовного возвышения, воспитывался новый человек
Е. Ермолин
Рассказывая о Федоре Константиновиче Опочинине, мы не собирались от года к году пройти весь его недолгий жизненный путь. Другой была наша цель, она заключалась в желании рассмотреть и понять то, чем этот человек сущностно отличался ото всех своих дворянских предшественников и от многих своих современников. Мы желали на его примере показать те значительные гражданские новшества, что пришли к середине XIX столетия в среду лучшей части дворянского сословия.
Знакомясь с материалами о трудах и заботах Федора Константиновича, мы не могли не убедиться в том, что этот человек ярко воплощал в себе все добрые содержательные веяния, которые тогда овладели граждански мыслящими представителями русского дворянства. Эти люди широко и ново понимали суть своего служения Отечеству, возводя это служение от узкоусловных до общенациональных понятий. Мы полагаем, что пример жизненных трудов Федора Константиновича Опочинина ярко свидетельствует о достойной содержательности того периода истории лучшей части русского дворянства.
Но прежде чем говорить об этом, нам нужно кратко перечислить чисто библиографические вехи судьбы этого замечательного человека. И мы переходим к ним.
Федор Константинович родился 26 сентября 1846 года в Петербурге в доме на Гагаринской набережной. Его отец – флигель-адъютант императора Николая I, его мать – фрейлина Двора Ея Императорского Величества. Его назвали в честь деда, флигель-адъютанта Цесаревича Константина Павловича. В счастливой семье, соединявшей фамилии Опочининых, Кутузовых и Скобелевых, он был третьим и последним ребенком, пришедшим в земной мир после своих сестер Кати и Даши.
Федя сперва учился в Ларинской гимназии, затем в Санкт-Петербургском университете и пришел на службу в канцелярию Государственного Совета России, где был не раз отмечен за «усердную и ревностную службу». За свою недолгую жизнь Ф. К. Опочинин успел обрести чин действительного статского советника (это пятый класс известной «Табели о рангах») и камер-юнкерство при Императорском Дворе.
А главную часть его земных дней заняла служба в русской Провинции, в Мышкинском уезде, где его избрали председателем уездного земского съезда, предводителем уездного дворянства, председателем Училищного Совета и председателем иных уездных обществ.
Во все возглавленные им в Мышкине дела он принес вдохновенную энергичность и теплую заботу. Земская жизнь здесь пробудилась и закипела его трудами. За время его деятельности в уезде было открыто 18 школ и земских училищ, а первое из них он открыл в своей родовой усадьбе Шишкино за свой счет. И им было исполнено много иных добрых земских дел, вплоть до трудов по созданию в Мышкине первой по Ярославии общедоступной научной библиотеки.
… Начиная эту главу нашей книги, мы предусмотрительно оговорились, что отнюдь не собираемся вести полный рассказ о днях жизни Федора Константиновича (это уже сделано в ряде публикаций, а особенно полно и интересно в книге Т. А. Третьяковой «Венок Опочинину», вышедшей в Мышкине в 1999 году). Наша цель заключается в другом: мы желаем с посильной четкостью выделить в его делах те замечательные гражданские качества, которые отличали саму передовую и мыслящую часть русского дворянства в середине и второй половине XIX века. К этому мы сейчас и переходим.
Старинная «археология». Дореволюционные исследователи отмечали, что Опочинины всегда отличались не столько знатностью, сколько культурностью их рода, было известна их преемственная любовь к искусству и истории, в частности к археологическим занятиям. Это было свойственно и Федору Константиновичу, но его археологические увлечения были совершенно иными, нежели у его предшественников. Если их всегда увлекало собирательство свидетельств старины ради создания семейных коллекций раритетов, то он был обращен к публикации редких исторических свидетельств, чтобы сделать их достоянием общества.
Он первым осознал большой смысл популяризаторской издательской работы и много потрудился для этого. Он издал переписку Ф. П. Опочинина с Цесаревичем, воспоминания о графе Чернышеве, часть архива М. И. Кутузова и ряд других исторических материалов.
Он шагнул гораздо дальше извечного дворянского любительства в работе с письменными свидетельствами истории и повел эту работу совместно с учеными. Лучшим результатом этих трудов были совместные с историком М. И. Семевским издания «автографов» – писем знаменитых русских людей. Причём, один из выпусков был сопровожден фотографическими снимками этих бумаг. Кажется, это было сделано впервые в России.
Иногда исследователи как бы сближают по своей гражданской значимости образы двух Опочининых – Федора Константиновича и Евгения Николаевича. Полагаем, что это совершенно ошибочное сближение.
Напомним, что Евгений Николаевич – это известный в своё время писатель, автор более трех десятков книг. И его перу принадлежат десятки газетных и журнальных публикаций. Он являлся и театроведом, и фольклористом, а также в немалой мере историком и в очень большой мере – коллекционером. Он был дружен с Ф. М. Достоевским, Я. П. Полонским, А. П. Милюковым; читающей России он хорошо известен как автор прекрасной серии литературных портретов своих современников. То есть это человек культуры, живущий в мире культуры. Но мы не решимся сближать образ его как деятеля с образом Федора Константиновича уже потому, что Федор Константинович и искал, и собирал, и публиковал с качественно иной целью, нежели его родственник. Главной целью было желание донести всё найденное и узнанное до знания возможно более широкого российского общества. Гражданский мотив здесь преобладает над всякими другими.
От любопытства к науке. Эту направленность трудов Ф. К. Опочинина выше мы уже отмечали, но находим полезным обратиться к этому ещё с одной позиции рассмотрения прошлого. Это участие в организационном общественном изучении настоящего и прошлого своего Отечества. В тот период по названным направлениям повели работу русские научные общества. И все, кто желал объединить усилия в изучении былых времен своей Родины, обратились к этим исследовательским центрам. Среди них и Федор Константинович Опочинин. В Императорское Русское Географическое Общество он вступил в 1870 году (24 года), а в Императорское Русское Археологическое – в 1874 году.
Примечательно, что в названных обществах он пребывал отнюдь не в качестве «почетного члена», не ради удовольствия значиться среди весьма просвещенных современников. Нет, он занимался в обществах реальными полезными делами: так Федор Константинович являлся секретарем отдела Археологического Общества.
И нужно отметить, что его исследовательское внимание было обращено не только к вопросам русского прошлого, но в немалой мере уделяло время и русской современности. Это весьма предметно отразилось, например, в решении о приеме его в члены Императорского Археологического Общества: «Господин Опочинин состоит на службе в государственной канцелярии, занимается исследованиями, относящимися к истории России, и может быть полезен Обществу своими статистическими сведениями». По своему личному пожеланию Ф. К. Опочинин в Обществе и был причислен к отделению статистики. То есть к вопросам своей живой и непосредственной современности.
Книги для всех. Глубоко общественный характер забот и трудов руководителя мышкинских земцев ярко проявлялся и в книжном деле, в создании сети народных библиотек нашего уезда. Опочининский кружок, объединяющий здешних поклонников книги, одной из своих главных задач изначально имел учреждение народных библиотек. Его участники подошли к выполнению задуманного очень деловито и много сделали для воплощения своего замысла. Каждый из них помог и личными стараниями, и пожертвованиями своих собственных книг. А наибольшим было участие семьи Федора Константиновича и его супруги Натальи Федоровны (урожденной Нарышкиной). Их дарение включало книги, журналы, мебель…
Как видим, Федор Константинович и в этом деле шел много дальше прежнего дворянского библиофильства, когда богатые собрания хороших книг создавались лишь для своей семьи и узкого круга друзей. Он и здесь был деятельным общественником.
До всего было дело. Воистину так. Кажется, в нашем крае Федор Константинович стал первым земским руководителем, относившимся ко всему уезду как к большому, но сердечно родному хозяйству. Его увлеченная заинтересованность касалась всего, от школ до больниц, и он одинаково радел как о центральной уездной библиотеке, так и о сельской школе грамоты.
Это горячая искренняя забота так сильно действовала на людей, что они словно пробуждались от долгого безразличия и шли к новой, очень деятельной жизни. Во всех волостях уезда у него находились помощники и последователи. Не боясь красивых слов, можно говорить, что он горел сам и зажигал других.
Мне он издали порой напоминает некрасовского Гришу Добросклонова, но только «Гришу» в этом случае имеющего реальные возможности для некоторого улучшения народной жизни на одном конкретном участке России, в масштабах одного уезда. И он смело и активно пользовался этими возможностями. А во главу угла своих забот и трудов, как и все лучшие шестидесятники, ставил задачу «Сеять разумное, доброе, вечное…» (Кстати, этот некрасовский поэтический призыв он избрал девизом своих земных трудов и запечатлел его текстом на стене своего рабочего кабинета в Шишкине).
Стоит обратить внимание на его письма из Петербурга, в которых он, уже будучи сильно больным, пишет в Мышкин о своих хлопотах по ряду здешних конкретных дел. А истинный хозяин не прекращает старательных хлопот по своему большому хозяйству, даже чувствуя близость своего земного предела. Таким и был вождь мышкинских земцев Федор Константинович Опочинин.
Быть русским человеком. Для Опочинина это являлось необходимым условием подлинных гражданских чувств и подлинной любви к своему Отечеству. А такое, увы, было свойственно далеко не всему русскому дворянству, не говоря уж о его аристократии. Ведь известно, что в Европе не находилось людей более космополитичных, чем русские аристократы. Русская народная национальная жизнь, народный быт, народная культура для них были столь же чужды и далеки, как реальность папуасов с Новой Гвинеи или туземцев с острова Пасхи. Многим из них был слабо известен сам русский язык. (Достаточно напомнить, что многие государственные документы ещё в начале XIX века для народного понимания приходилось переводить с французского на русский…)
Истинная жизнь, истинный смысл земного существования многим русским аристократам виделся лишь в Европе, но никак не в России. И у Запада они пытались учиться этой истинной жизни. Но научались лишь красивым манерам, красивой трате средств, а не созданию материальных и культурных основ достойной национальной действительности. Они не стали создателями новой России и смогли достичь ничего, кроме печальной известной «благородной скуки».
Федор Константинович Опочинин стал одним из тех русских аристократов, кто всей душой и всем разумом до боли сердечной остро осознали, что российское дворянство, строя Российское государство, совсем не строило русскую нацию. Осознал, что гибельное отчуждение между господами и народом всё углубляется, и возложил искренние надежды на то, что, просвещая народ, можно будет устранить это ужасное отчуждение.
Мысли о парламентаризме? Конечно, Федор Константинович – это представитель русского дворянства, более того, его высшего аристократического слоя. Стоит напомнить о высоких придворных постах его ближайших родственников. Стоит напомнить о детской дружбе с самим Цесаревичем; наконец, стоит сказать и о том, что его сестре Дарье (Долли), бывшей замужем за Евгением Романовским, герцогом Лейхтенбергским, был пожалован графский титул. Да, она стала графиней Богарнэ, носившей славный титул, пришедший от родственников Наполеона I.
Федор Константинович, конечно, был плоть от плоти дворянского сословия. И первую народную школу нашего уезда, открытую в Шишкине, он посвятил памяти сестры Долли, графини Богарнэ. И мы полагаем, что Опочинин, в определенной мере размышлял и о некоторой демократизации государственного управления Россией. Что склоняет нас к таким предположениям?
После Федора Константиновича, скончавшегося 14 июня 1881 года всего на тридцать пятом году жизни, осталась незавершенная рукопись «История Государственного Совета» и громадное количество сведений и материалов по этой теме, говорящих о внимании его к некоторой коллегиальности действий Совета.
Сразу определим возможные возражения читателей, ведь нам могут сказать, что и в целом архив Федора Константиновича очень велик и богат! Да, в нём чего только и не было: там и бумаги Константина Федоровича, в том числе дневники, в которых немало сведений о предках; там и рукописи, оставшиеся от его бабушки, Голенищевой-Кутузовой, а в их числе дневники заграничного путешествия 1815 года; там и множество бумаг и писем разных известных русских людей. Наконец, в этом архиве были и дневники юношеских лет самого Федора Константиновича и его собственноручные записи о заграничном путешествии.
Но нас интересует другое. Это многочисленные наброски газетных и журнальных статей и, в первую очередь, по уже названной теме – «История Государственного Совета». Мы полагаем, что хорошо зная содержание работы этого учреждения, Опочинин желал видеть в нём обращение к некоторой коллегиальности в обсуждении и решении важнейших государственных вопросов.
Что могло склонять Опочинина к таким мечтам? Да сама жизненная реальность, хорошо прочувствованная им при работе в русской Провинции. Он лично сам на деле осуществлял большой демократизм в мышкинской земской деятельности, вовлекая в неё всех мыслящих людей. И мы думаем, что большой и интересный опыт практической земской работы мог отразиться в завершении об истории Государственного Совета.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. И он дал Федору Константиновичу яркий, но недолгий земной век, окончившийся 14 июня 1881 года и завершившийся торжественно-печальным многолюдным прощанием и погребением 21 июня на погосте Каменка, возле любимой им усадьбы Шишкино.
* * *
Уважаемый читатель! Мы посильно перечислили те главные качества, которыми по нашему разумению Федор Константинович Опочинин отличался и от своих дворянских предков и от большинства своих дворянских современников. Это важные качественные отличия. Ими новые дворяне (просветители и созидатели) были решительно несхожи с прежними дворянами, слишком мало промышлявшими о простом народе России и жившими в лучшем случае узкосословными, а в худшем – только сугубо личными интересами.
Приход в российскую жизнь таких людей, как Федор Константинович Опочинин, являл некоторую надежду на смягчение и примирение её глубоких социальных и культурных противоречий. И он давал шанс на мирное развитие русского общества. К великому сожалению, число таких тружеников и старателей оказалось совершенно недостаточным для удержания общества и страны от сползания к катастрофе революционных событий.
Вот одним из тех немногих мирных созидателей и был Федор Константинович Опочинин, товарищ ранних детских лет будущего императора Александра III.
И как мы далее увидим, эти рассветные дни жизни правителя России не стали им позабыты. Но… Но в нашем крае жили и другие люди, оказавшиеся очень примечательными спутниками жизни императора. Один из таких людей нам виден особо интересным и примечательным, это мышкинская дворянка Вера Николаевна Скрипицына – его первая учительница. И в нашей книге мы желаем рассказать о ней, но сперва о её роде, роде старинных дворян Скрыпицыных.
Царевы служившие люди
Петр I заставил дворян служить, издав об этом специальный указ. Все дворяне сделались военными
Э. Колотилова, архивист
Письменно этот род известен с XVI века. Тогда дворяне Скрыпицыны (а именно так даже и в XIX веке писалась их фамилия) имели поместья под Переславлем-Залесским. И в конце того же далекого XVI века одна ветвь этого очень многочисленного семейства появилась в Угличском уезде. Здесь они за службу получили деревни и землю сперва в Городском стане, а потом и в Кацком, вот с тех пор они наши земляки-мышкинцы.
Семейство всё разрасталось. Каждый его мужчина пребывал на царской службе, а стало быть, множились и их владения, государево пожалование. И в XVII веке они выходят своими поместьями на реку Посню, где у Василия Невзорова Скрыпицына появились пустоши Фетеево и Харилово, вскоре ставшие деревнями со скрыпицынскими крестьянами.
XVIII век принес этому роду новые владения в нашем крае. Старинные бумаги отмечают их владения в центральной, южной и западной частях Мышкинского уезда и в соседних Угличском и Мологском уездах, а также в Тверской губернии.
Старинный род к тому времени уже имел красивый герб, представлявший собой вертикальный щит с перпендикулярным делением на две части, «из коих в правом верхнем голубом поле изображена рука, в серебряные латы облаченная, с мечом, поднятым в верх». Эта рыцарская рука опиралась на крепостную стену, а под стеной в нижнем поле изображена масличная ветвь. А в левой части герба, в золотом поле, лев на задних лапах.
Герб был эффектно украшен пышным наметом, сверху увенчан европейским рыцарским шлемом с забралом и с дворянской короной. Из-за неё выступали черные крылья и меж них высилась «рука в латах с занесенным мечом». Всеми этими элементами герб подчеркивал давность и заслуженность рода.
И род действительно таким и был. В 60-х годах XVII века Скрыпицыны в государственных бумагах значились как «дети боярские», как служивые военные люди, среди которых было немало воевод. Например, они воеводствовали в Муроме, Тобольске, Нерчинске. На царской службе имели не только успехи, но и потери. Так известно, что в боях при взятии Казани в 1552 году погиб один из них (Бестуж Скрыпицын).
XVII век принес Скрыпицыным серьёзные продвижения по службе и придворное возвышение фамилии (в этот период они служили при Государевом дворе стряпчими и стольниками). Это уже весьма престижная служебная значимость.
Но главной значимости и славы Скрыпицыны достигли совсем на другом поприще, на службе духовной. Самым известным из них стал Иоасаф Скрыпицын, принявший иночество в Троице-Сергиевой лавре. Отличаясь высокой духовностью и образованностью, Иоасаф стал одним из самых чтимых старцев этой знаменитой обители, а потом и возглавил её.
Лаврой он правил долго, более десяти лет, в этом сильно отличаясь как от своих предшественников, так и от своих преемников. Он обладал чрезвычайно высоким авторитетом и был любимым духовным собеседником Василия III. Ему доверили крестить будущего Ивана IV, а потом в 1553 году и его брата Юрия. Василий III, обладающий суровым и властным характером, очень выделял Иоасафа изо всех старших духовных лиц и дорожил общением с ним. Иоасаф и сам, будучи человеком строгих правил и большой властности, являл для царя пример очень достойной духовности.
И случилось так, что именно Иоасафу довелось исполнить обряд пострижения умирающего Василия III, проходивший в очень непростых придворных обстоятельствах. Он же привел всех придворных к крестному целованию на верность малолетнему Ивану IV.
А в 1539 году судьба Иоасафа достигла самой высокой точки своего восхождения – он стал митрополитом всея Руси и одним из самых близких людей молодого царя.
На митрополичьем престоле Иоасаф был известен независимостью дел и суждений и большой любовью к книжным занятиям, он и сам писал их. Но ещё более замечательным качеством его было чувство высокой справедливости, которой он служил поистине бесстрашно. Он смог добиться освобождения из тюрем и ссылок многих страдальцев и даже смог освободить самого несчастного и самого безвинного из них – угличского князя Дмитрия Андреевича, 49 лет пребывавшего в тюрьме. Её порог он переступил ещё ребенком и покинул её стены уже стариком…
Иоасаф, управляя Русской Православной Церковью, проявил себя как непреклонный сторонник книжности и справедливости (мы решимся сказать, что, в нашем понимании, это был как бы некий «просвещенный монарх» на митрополичьем престоле. Или даже, в немалой мере, «церковный демократ»!).
Иоасафа свергли с митрополичьего престола в результате боярского заговора 1543 года, его глубоко унизили и сослали на Север, в Кириллов монастырь, где в строгих условиях он провел четыре года.
В 1547 году эта ссылка закончилась, и бывшего митрополита всея Руси перевели в его родную Троице-Сергиеву Лавру простым иноком. Вот какова судьба…
Но в Лавре к нему относились с уважением и участием и определили Иоасафу самый любезный его сердцу род занятий – «книжное списание».
И он занимался этим до края своих земных дней, также находя возможность для создания своих собственных письменных трудов. Он много работал с русскими летописями и имел в своём распоряжении собственную ценную библиотеку.
Лавра опять подарила Иоасафу некоторые счастливые минуты жизни: здесь он встречался и беседовал с известным книжником Максимом Греком, здесь он имел переписку с новыми правителями Церкви и здесь у него случилась трогательная встреча с Иваном Грозным, возвращавшимся домой после взятия Казани.
…Иоасаф – это самое знаменитое имя в истории скрыпицинского рода. Никому из них больше не доводилось достигать таких всероссийских высот служения Богу и Отечеству. Но род признавался и древним, и знатным. В XVIII веке Скрыпицыны имели владения в Ярославском, Кашинском, Угличском и Мышкинском уездах. И тот век для Скрыпицыных ознаменовался особой духовной радостью: в их семье, в доме секунд-майора Николая Дмитриевича, была обретена чудотворная икона Божией Матери Шестаковой, ставшая одной из чтимых в России.
В нашем уезде Скрыпицыны всегда значились среди самых богатых и влиятельных землевладельцев. Их стараниями были построены храмы в селах Богородское и Георгиевское Мышкинского уезда и в соседней Тверской губернии (в Шелдомежи).
История иконы божией Матери Шестаковой хорошо рассказана в книге священника о. Александра Тяжелова («Летопись Шелдомежского монастыря Шестоковской иконы “Божией Матери”»), изданной нами в Мышкине в 2002 году.
А история рода дворян Скрыпицыных достаточно полно показана в нашем издании, вышедшем в 2010 году (В. А. Гречухин и Т. А. Третьякова «Дворяне Скрыпицыны»), и читателя, особо интересующегося этими темами, мы и направляем к двум этим книгам. Сами же сейчас обратимся к рассказу о замечательной спутнице детских лет Александра III, его первой классной наставнице, Вере Николаевне Скрыпицыной.
