Виктор Краснов "#Некнига. Сборник №4. Лирика"

Я тоже хочу в отпуск. Что я, не человек что ли? В свой идеальный отпуск.

Чтоб неделю июля и неделю августа зацепить.

Чтоб дом большой, деревянный, из брёвен струганых.

Чтоб лес за домом и река рядышком. Рыбалка на зорьке.

Чтоб соседи были далеко.

Чтоб посуда в доме была простая и глиняная.

Чтоб банька по-чёрному. Молоко холодное в крынке. Вареники с вишней. Запах сена и яблок.

Чтоб женщина любимая рядом. Вечером с детьми – костёр и шашлык. Картошка в золе.

И пёс большой лохматый беспородный лениво виляет хвостом и пытается украсть кусок шашлыка…

И чтоб ни телефонов, ни компьютеров. Вместо лампочек – свечи и керосинки. Вода из колодца.

Вот мой отпуск. Идеальный отпуск. На хуторе. В средней полосе России. В середине девятнадцатого века.

Быть добру!

Художник – Вероника Маркина

Возвращение

Александр Духанов

Вы помните, как пахнет детство?

У всех по-разному, но так одинаково. Запахи в детстве ощущаются ярче и сильнее и откладываются в копилку памяти на долгие-долгие годы.

Вот ты идёшь с мамой в детский сад и, ещё не доходя до него, слышишь – да, именно слышишь, а не чувствуешь – этот запах котлет, или супа, который будет на обед. А как пахнет подливка для макарошек – знают, наверное, и в другой галактике…

Весна всегда пахла сиренью и цветущей вишней. Мокрый асфальт после майской грозы пахнет так сильно, что начинает кружиться голова, и, чтобы не упасть, ты начинаешь бегать по тёплым лужам под недовольные окрики матери.

Лето пахнет сухой травой, гудроном, арбузами, варёной кукурузой и печёной картошкой.

Бабушкин дом имел запах свежей выпечки, лука, валерьянки и прочих «нужных» бабушкиных лекарств.

С осенью сложнее. Её запахи до того перемешиваются, что даже не знаешь, с чем сравнивать. Здесь и запах астр, которые ты тащишь на первый звонок, и опавших листьев, и пряный запах грибов, и дым от костров, на которых дачники жгут ботву с огородов.

Зима же не пахнет ничем, но одновременно – мандаринами с хвоей. Хвоя и мандарины до сих пор напоминают нам о новогоднем празднике, в любое время года.

И всё это мы запоминаем в детстве, но забываем, когда становимся взрослыми и важными. И приведя однажды в детский сад своего ребёнка, почуяв запах детсадовской столовки, невольно улыбаемся, потому что на мгновение оказываемся там, в детстве, где большие деревья, верные друзья навсегда и никаких забот…

Так давайте почаще вспоминать детство, пусть ненадолго, но всё же, и становиться теми счастливыми детьми…

Быть добру!

Художник – Вероника Маркина

Начало повара

Александр Духанов

Август перевалил за середину.

В сентябре в школу идти. Но это потом.

А сейчас ко мне пришёл в гости друг, с которым мы учились в одном доблестном третьем «В» классе и вместе были целую смену в пионерском лагере, а значит – дружба навеки.

А друзей принято угощать. В холодильнике нашлись яйца и сосиски. А вот газовую плиту мне было запрещено зажигать категорически. В качестве аргумента противопожарной безопасности мне был продемонстрирован старый солдатский ремень. Аргумент весомый, против такого не попрёшь, но и законы гостеприимства тоже никто не отменял – друг не уйдёт голодным.

Сковородка, масло, спички, две сосиски, яйца и хлеб. Недозревший помидор с подоконника и соль.

Два кирпича на поляне перед домом, сухие ветки и кусок газеты.

И вот уже глазунья с сосисками весело шкворчит на сковородке.

Забыли вилки? Фигня вопрос! Заточенные веточки послужат приборами, а если насадить на них ещё по кусочку чёрного хлеба, то можно макать хлеб в жидкий желток. Великолепно!

Яичница с дымком и золой, слегка подгоревшие сосиски вприкуску с недозревшим посоленным помидором – достойное угощение для старинных друзей.

Проводить до остановки, посадить в троллейбус, попрощавшись по-взрослому, за руку, получить втык от матери за закопчённую сковородку – всё это будет вечером.

А сейчас август, стрекотание кузнечиков и первая в жизни яичница.

Быть добру!

Художник – Вероника Маркина

Солнышкины дети

Анастасия Ерофеева

Мы с Мишкой выросли в одном дворе. Да что там – мы даже родились в один день, только с разницей в пару часов. Мы и внешне были похожи: оба невысокие, рыжеватые и оранжевоглазые. «Солнышкины дети!», – шутила Мишкина бабушка Роза. Но мы не обижались: это же здорово – быть частичкой солнца.

Мы никогда не ссорились всерьёз – ни разу за все одиннадцать лет, что были знакомы, а если и ругались, то старались помириться до захода солнца. Этому нас тоже научила бабушка, но уже с моей стороны.

Наши с Мишкой семьи были одинакового достатка: трудолюбивые родители, единственные дети, неработающие дедушки и бабушки с обеих сторон. Для пущего удобства игрушки нам сразу покупали на двоих, а потом мы обменивались ими по своему усмотрению.

Но был у Мишки бинокль – настоящий, старинный, достался от прадедушки – предмет моей вечной зависти, которую я, впрочем, тщательно скрывал. Играть им нам не разрешали, но, когда взрослых не было поблизости, мы всё-таки тайком баловались с ним.

Словом, жизнь наша текла довольно безмятежно, пока громом среди ясного неба не прозвучало это странное слово: эмиграция. Поначалу мы с Мишкой думали, его отца снова отправляют в командировку, которая так по-особенному называется из-за того, что туда он полетит на самолёте, а не поедет на поезде, как обычно.

Своими соображениями мы поделились с моим дедушкой Кириллом. Он невесело усмехнулся и сказал:

– Долгая это будет командировка, может статься, что и в один конец.

Этим он запутал нас ещё больше, и мы снова пошли к мудрой бабушке Розе. Она погладила меня по голове, обняла нас обоих и, как могла, объяснила, что вскоре нам с Мишкой придётся на какое-то время расстаться, но мы сможем обмениваться письмами и даже встретиться снова, когда станем взрослыми.

– Это станет первым испытанием для вашей дружбы, – сказала бабушка Роза, – ведь вы ещё никогда не расставались надолго, а теперь вы сможете проверить, так ли крепка связь между вами. Знаете ведь, что друзья познаются в беде. Ваше расстояние – это она и есть. Мужайтесь, друзья, – завершила она свой кратенький монолог и прибавила несколько слов на языке, который – я знал – называется идиш.

Дальше всё закрутилось с невероятной скоростью. Миг – и мы с Мишкой сидим у его подъезда в наш последний вечер.

– Давай сыграем, – предложил он, – утешительная партия игры в «камень-ножницы-бумага». Выиграешь ты, заберёшь мой бинокль, – родители разрешат, я знаю. Выиграю я – мы встретимся через десять лет, когда будем совсем большими.

Я старался проиграть как никогда в жизни, но раз за разом выигрывал. И в конце горько разрыдался. Мишка как взрослый похлопал меня по плечу и вынес из дома бинокль, который я от досады едва не разбил о мостовую.

На рассвете следующего дня семья Мишки в полном составе покинула город. Я с балкона наблюдал за ними в бинокль, пока их машина совсем не исчезла из вида, а потом отшвырнул дорогую игрушку в сторону. Ни одна мечта не стоила этого!

…Прошло много лет – не десять, а почти в пять раз больше. Я был уже известным в научных кругах учёным-филологом и приехал на конференцию в Израиль. Один из докладов должен был делать Михаил Фидельштейн – мой Мишка. Я узнал об этом буквально накануне и ждал его выступления с небывалым трепетом.

– Добрый вечер, дорогие друзья! – начал он своё выступление. – Рад приветствовать всех вас здесь, на моей исторической родине. Счастлив видеть ваши лица и заслушивать ваши доклады. Со многими из вас мы ранее встречались, но сегодня я хотел бы особо поприветствовать своего друга, с которым мы простились полвека назад, надеясь встретиться однажды снова. И вот этот день настал. Петька, поднимись-ка сюда, ко мне. Поаплодируйте же, друзья, тому, что встреча состоялась! – обратился он к залу.

И все присутствующие разразились овациями.

Мы обнимались так же крепко, как когда-то на прощанье. И, глядя друг на друга, видели не густо убелённых сединами стариков, а двух одиннадцатилетних мальчишек, чья дружба с честью выдержала самое большое испытание.

Художник – Вероника Маркина

Яркий малиновый день

Галина Евдокимова

В маленькой деревушке разгоралась весна. Весенний ветерок освежал, солнце грело, но ещё не пекло. Жители, радуясь молодой травке и пришедшему теплу, скидывали куртки и подставляли приветливому южному ветру свои добрые деревенские лица. Деревянные домики согревало наконец-то выглянувшее солнце. Оно ласкало разноцветными лучами маленькие окна, скользило по бревенчатым стенам и, словно забавляясь, то пряталось, то появлялось опять.

Один из таких домов стоял немного поодаль от других, как будто чего-то стеснялся. Он отличался пристроенным удлинённым сарайчиком, в котором целыми днями возился дедушка. То что-то мастерил, то чинил, иногда мешал какие-то травы и корма для животных, рубил крапиву, ворочал солому, которая сушилась здесь же.

Из дому вышла чернявая бабушка с маленькой светлой девочкой лет четырёх. Старшая несла в одной руке ведро, а другой держала за руку ребёнка.

– Бабушка, мне солнце глазки слепит. Больно!

– Ничего, ты закрой глазки и иди.

Девчушке казалось, что в последний раз она выходила на улицу прошлым летом. Хотя всю зиму дедушка гулял с ней и катал на санках, которые по-своему, по-стариковски, называл «салазками». Глаза не привыкли к яркому свету, и всё время хотелось зажмуриться.

Вот путники дошли до колонки в самом конце улицы. Бабуля набрала воды и, снова крепко взяв внучку за руку, двинулась обратно.

– А спой-ка мне песенку, – предложила старушка.

– «Калинку-малинку»?

– «Калинку-малинку».

– Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода-малинка, малинка моя! – весело распевала на всю улицу девчушка, прикрыв глаза рукой от солнца будто козырьком.

– Ой, хорошо, молодец! Хорошая песенка, – покачала головой бабушка, будто в первый раз её слышала. Она и песню эту любила, и внучку Малинкой звала. То ли потому что ягоды эти любила, а то ли потому что внучку. Может, и вовсе просто потому, что имя её идеально рифмовалось с этим прозвищем.

Девочке почему-то вдруг сильно захотелось поесть малины. Крупной, сочной и сладкой как конфеты. Нет, малина лучше конфет. Вкуснее. Но бабушке она про своё желание ничего не сказала.

– Сегодня родители твои приедут. Опять игрушек навезут полный дом. А мне потом убирать за вами. Эх, подарок ты мой неприкаянный.

– Бабушка, а что такое «неприкаянный»?

– Подрастёшь – узнаешь. Нечего сейчас голову всякой ерундой забивать.

Внучка задумалась. Если это ерунда, так зачем же тогда ею называть? Странные эти взрослые.