В миру подобное явление называют “воскрешением”.
Второе, куда попадает бывший (покойник) с воскрешением, в какой мир и какое тело именно? Каким (“естественным”) образом воскресшие смогут сосуществовать с ныне живущими? А последние – каким образом сожительствовать с бывшими (покойниками)? Существует ли “черный ящик” преображения мира как такового, тела смертного в тело вечное, или такое суть воображение в целом?
Дело в том, что любой пребывающий в “новом мире” (истинной реальности) – новопре(д)ставленный, уже знает, знает, что знаешь ты, “женщина” ли он (другой) или “мужчина”, “урод” или “красавец”, “младенец” или “старик”, “садовник” или “ученый”, знает не только, что, но и сверх того – знает, как. И так в предельном разрешении “мира” (единой реальности) в целом.
Если бывший (покойник) с пробуждением приходит не в со-знание, а непосредственно в знание, то рефлексировать ему незачем, и даже нечем, ведь его сновидный оператор (“сознания”) прекратил существование, отключился необратимо, ведь всё было сном, и так кристально ясно, просто жизнь (истинная) продолжается, нет никаких “суррогатов” из кровавой плоти, поедающих себе подобных и, в конце концов, растворяющихся на фрагменты в агонии ошметков сновидений. Жизнь продолжается, и тело, на самом деле, – это не съедобная плоть (ведь другой, в случае необходимости или безумия всегда может подкрепиться, поглощая себя или ближнего “частями” кусков) и не мерцание светотени (“призрака” с нестабильным психическим статусом), и вообще, – не объект, не вещь, а прежде всего – субъект, единая личность, в самом начале пути (жизни истинной) проявляющая себя во множестве частей (“себя”).
Новая “плоть” (вечное тело) – не комбинация бывшей плоти и призрачного мерцания, а такое, которое расщепляется (сегрегируется) на тленную плоть и свет. Собираясь вновь, тело становится собственно самим собой (истинным телом), телом по определению. Это не слияние света с бренной плотью, это прекращение различения себя (плоти) в тусклом свете жизни и смерти. Нельзя сказать, что истинное тело – это ветхое тело, настоянное светом. Можно лишь сказать, что тело это (человеческое тело) не подвержено никакой угрозе.
Другой начинает жить истинно, зная об этом лишь по тому, что ничто не угрожает телу его, хотя оно формально остается плотью женского или мужского. Тело остается как “память”, тело – дорого как память.
Но относительно окружающей среды оно (тело) подобно камню. Окружающий мир каждый раз как в последний волной накатывает на неиссякаемый камень, лишь омывая поверхность его. Что может повредить телу целого человека, если нет в целом мире (реальности) “структуры”, способной нарушить целостность настоящего человека (“целома”).
Тело (“плоти”) человека – дорого как память. Чем вечный мир отличается от бесконечного мира? Вечный мир имеет главное отличие от всех прочих смертных “миров”. Он ведет к абсолютному пробуждению. Не к “концу” индивидуального умирания (то есть к смерти), а к недосягаемому концу (убегающему пределу) жизни во плоти (теле) целого мира, то есть к вечности.
Различение других (“частей”) в целом становится новой индивидуальностью (спецификацией) единого целого (целома), согласованной ересью, необходимой в целях достижения “наивысшего счастья”, точнее, оптимального восхождения “тела” (мира) к нему, ведь, повторим, недосягаемый предел восхождения, или пребывания в жизни истинной – есть вечность (личность Всевышнего как таковая, вне ипостасей Отца, Сына и святого Духа).
Тем не менее каким образом живущие (“изменившиеся”) в одночасье примут бывших (покойников) на своей территории (в мире природном), включая ближних или знакомых им (очно или из “истории”)? Как “изменившийся” воспримет новое тело (себя) и новых старых покойников (“бывших”)? Разве он не станет в этом усматривать признаки своей внезапной кончины или околосмертного состояния?
С самим моментом преобразования всех и каждого синхронизирован акт “феноптоза” мира как такового, его мгновенная смерть. Прекращение различения самости (тела) в целом.
Но как всё же “убедить” других в естественности происходящего: “отцы” воскресли, тело любого неуничтожимо как сама жизнь (бытие)?
Но разве приход (сошествие) мессии не сопровождается процессом, обратным исчезновению (“пропажи”) людей – их внезапным и массовым появлением (“обнаружением”) в настоящем мире, причем не в в виде зомби или призраков, а в виде плотных целых тел?
Тела преобразуются, другие все реже “умирают”, но сгинув (пропадая “без вести”), вскоре вдруг обнаруживается в преходящем состоянии частичной потери памяти.
Бывшие (покойники) поведут себя всё увереннее, увещевая “ныне живущих” – тем не менее истинный конец света (“феноптоз” мира как такового, включая любой возможный “мир”) не стирает индивидуальность каждого отдельного “ныне живущего”, но обесценивает значение смерти (“околевания”) в масштабах целого “мира” (истинной реальности) – то есть каждый и из “ныне живущих” вдруг узнает вcё, всё то же главное, что и, главное, как – знаешь ты.
Даже если и предположить, что новое тело умозрительно уничтожимо (“смертельно” уязвимо), то оно за краткой утратой со-знания мгновенно (неизбежно) “материализуется”, или телепортируется – в границах устоявшегося лекала (локализации) тела.
По сути, вечный мир – не результат слияния мира перинатального, мира яви и мира загробного и (или) их комбинаций, но – единый целый прототип (тело) всех возможных миров, в том числе стволовых миров внутриутробного развития, яви и загробного мира. Вечный мир – мир не расщепленный на эти три основных субмира, а мир пребывающий, то есть прибавляющий от начала (небытия) посредством бытия к концу истины (вечности).
Мир в целом должен прекратиться относительно “субъекта”. Пока этого не произошло. Все смертны, и околевшие не возвращаются в мир “ныне живущих”. Однажды “околевший”, в том числе просветленный, “ученый” или “провидец”, смог бы преодолеть любой из миров и “умереть” за целый мир, спасти его?
Возможно всё, но факты таковы: мало того, что смерть (в околевании) не устранена, не упреждена и смерть (гибель) мира в целом.
Может, “обождать” – и всё само образуется?
А если дело в тебе? Если ты в ответе за смерть мира?
Смерть мира, с точки зрения смертного – как преобразование “мира” расчлененного тела (“природы”), бесконечно “формирующегося” в утробе вечности – в истинный мир будущего, или тело развития (”понимания”), лишенное качеств смертности.
Ведь со “смертью” всякого великого мудреца, гуманиста, провидца мы невольно связываем последующее пришествие (мессианство) его и прилагающееся к этому событию преобразование мира (как такового) – в основании его.
Почему этого не происходит? Но кто спрашивает об этом? И не “обождать” ли в самом деле, отлеживаясь в тени дубрав? Ведь как-нибудь станет, не может, чтобы совсем никак не было, как шутил один литературный персонаж. Всё, как себе представляешь (“веришь”), так и станет: вот околеешь и ты (точнее, другой тебя), и помыкаешься ты в “зазеркалье” потустороннего, натерпевшись ложных “пробуждений”, сменяя одно состояние (мира) за другим, и сдашься, наконец, на волю Господа, воспользовавшись мгновенным отлучением от универсального имадженариума и очнувшись во внешне привычном, но в основании преобразованном мире; в привычном по форме, но нетленном по сути – теле? Или?
Где критерий, что этот – мир истинный, а не очередная обманка, морок, ещё более детально построенная бутафория для обстановки “окончательной” реальности? Даже если в тебе присутствует дар различать подделку – и ты в силах прекратить и это “высшее” состояние, забываясь в прозрачной дреме, куда ты пойдешь дальше?
Ведь обратного пути нет, плоти – нет. Возвращаться некуда. Ты не можешь сравнить явь и мир истинный. Мир себя – нечто пограничное. Но что тебе мешает умереть истинно (без доступа к плоти в мире яви)? Отсутствие критерия истины (доказательства “истинности” нового мира)? Но разве подручен он (“критерий”), например, при том же обратимом “смыкании” мозга (обратимой смерти)?
Как ты узнаешь наверняка, умер (околел) ли ты наяву или умер истинно (упокоился вместе с миром)?
Вот ты “пробудился” (умер ли истинно?) c вопросом: в явь, загробье или мир истинный?
Как отличить прежде всего мир истинный от любого из бесконечного сонма миров загробных, в том числе представленных себе в лучшем виде?
Даже чувство (“онтологической”) безопасности может быть преходящим. Вот оно есть и вдруг его нет вовсе. Как наяву, так и в предполагаемом регионе (“мире”) смерти. В мире истинном “чувство” (интуиция неуничтожимости) – непреходяще, более того, оно нарастает, прибывает. С привязкой к неуязвимости новой плоти.
Сама истинная смерть тебя – единственный критерий истинности единого мира (реальности). Чтобы исключить смерть природную (околевание), следует вывести ее за скобки (пределы) экзистенции в целом.
Ведь надумывая смерть непосредственно из яви, другой непроизвольно не перестает заботиться о возможности попадания в регион потустороннего явно с известными осложнениями. Преодолевая околевание временно путем рейдов в “загробный” мир (коротких относительно яви и длительных в масштабах “местного времени”), ты с уверенность исключаешь возможность околевания (по меньшей мере, в альтернативной “реальности”), а вместе с тем и возможность истинной смерти, так как если бы всё-таки оказалось или тебе показалось, что ты умер истинно, ты не смог бы вернуться в явь прежнюю.
Исключая таким образом саму возможность “околевания”, ты ищешь путь истинной смерти, или преобразования мира в целом (как такового). Даже если в “загробном” мире ты входишь в мир, похожий на явь, с бывшими (покойниками) и цельными (неуязвимыми) телами ближних, ты не можешь позволить себе поверить в то, что умер истинно. Критерием служит не внешнее (образ или происходящее, в том же потустороннем), а ожог знания, вот – околело не тело (себя) наяву, а мир умер истинно в целом(е); мир как тело более или менее не различим; мир (тело себя) преобразуется (созрев для формирования роста) посредством прекращения (“неразличения”) себя (тела мира) в целом(е).
В таком случае к чему эти рейды в потустороннее? Что означает дать умереть (себе) в потустороннем с точки зрения физического мира? Умереть на какое-то мгновенье (не околеть “как принято”), точнее, только приступить к “умиранию”?
Если ты умер в потустороннем, и ты предназначен устанавливать мир истинный по природе себя, то по определению ты должен умереть истинно. Умереть истинно так, как если бы ты захотел и знал точно, что вот, так – это порог мира истинного, и ты, не раздумывая ни мгновения, преступишь его, оказываясь с точки зрения яви ни “мертвым” (как будто отмирая во вдруг всё “длящемся” интервале меж ударов сердца) и разом тут же более чем живым, в том же мире, в том же теле, и со знанием (“дела”, или пониманием в истине) вместо суррогата со-знания (“воображения”).
Отмеченная истинной смертностью плоть тебя («мужчины»), очевидно, не становится неуязвимой (не стареющей к смерти) машинально, но становится проводником себя по «тропам» книги к обновлению в плоть личную (истинное тело), которое осуществимо исключительно сквозь смерть мира в целом, моментальное преобразование его в мир грядущий, в котором нет места анонимности за единственным исключением самого акта пришествия.
* * * * * *
§ 4. Практическая вера
? Вера не созреет и не проявится без подпитки органическим знанием. Но знание не даст обнаружитьверу. Истинная же вера неизбежно отыщет пропитание в видезнанийдля того, чтобы проявить себя очевидным образом.
? Знание, прибавляя себя, никогданесоставитверы.
? Вера, подпитываясь знанием, со временем теряет вкус к нему, принимая его по привычке (“инерции”), обнаруживая попутно, что “куски” расчлененного знания есть мертвое подобиеживой плоти(веры).
? Познав веру, с приемом “пищи” знаний – ты в старении и сцепленной с нимистории болезниуже испытываешь интоксикацию плоти живой (себя).
? Отвергая знание, ставшее для тебя отравой, обнаружив истинную веру (в предназначение себя) – сверхзнание о себе, ты прекращаешь верить (не веришьменее)в вещи и явления обыденные: околевание, старение, болезнь, или попросту забываешь их (забываешься).
Как проявляется вера, если ты вообще имеешь представление, о чем речь?
Принято считать (“верить”), что вера проявляется в “молитве” (обращения к “неизвестному” о помощи, снисхождении, покровительстве) или в качестве обязательного ритуала послушания, в доверии другому (ближнему, “профессионалу”, учителю, наставнику, “вожаку”) или, наконец, в вере в “себя” – а именно, в проявлении “решимости” (не сомневаться в своей правоте), не страшиться неудач и прочих решимых отрицаний.
Всякий из этих сортов веры может называться “верой” в образном (переносном) смысле ее интеллектуального подобия (теоретической запруды), имея к истинной (практической) вере строго противоположное отношение. Отношение расщепления (рассеяния).
Истинная вера, – как можно выразить или даже указать словами на состояние истинной веры – никак, лишь непосредственно погружаясь в истинную веру, разгоняя словарным хлыстом “организмы” известных феноменов (явлений и сущностей) по “загонам” (мыслимых) понятий и представлений и окольно обнаруживая извечный (“естественный”) порядок вещей.
Очевидно, что (истинная) вера прямо противоположна всякому неверию, или псевдовере в “неизвестное”, “вожака”, в ближнего, в себя, в прогресс и во что угодно (пришельцев, призраков и прочее).
Вера не имеет в “прицеле” ни неизведанное (“ничто”), ни объект (“природу”), ни субъекта (“божество”).
Она – кристально прозрачна, и в то же время – возрождает тебя, делая неуничтожимым.
Вера, если однажды проявляется (“рождается”), каждый раз способна собираться вновь, как если бы мысль (“самость”) вдруг неприметно переваливается из ниоткуда, и ты вот “ощущаешь” это уже только верховным (“надстроечным”) чувствилищем себя.
Если истинная вера кристально ясна (она есть, но суть ее природы – сама “прозрачность”), ты, не существуя (“отсутствуя”) в природном мире, тем не менее вынужден пребывать в “мерцании” веры – неверы.
Точнее, не в плане “то верю – то не верю” (в нечто существующее или несуществующее (“воображаемое”), а в плане привлечения себя (во внимании) к невере.
Отвлекаясь (пребывая с верой в “физическом” мире), ты (во внимании) уже напрямую отщепляешь себя от веры (истинной) в “истинную” неверу, прекращая более “различать” (рассеивать) “истинную” неверу всё менее – на, соответственно, лжеверу и (еще глубже в “потемки”), – “противоположную” ей лже-неверу, в порядке вещей присутствующие в обиходе физического мира и обеспечивающие его внешнее убранство и “срок службы” в целом.
Вера – смещение своего рода. Не в сознании, а самого “сознания” в целом(е).
Истинная невера, отщепляющаяся непосредственно от веры истинной, дает “видеть” надмирно, не рассеиваясь (не “аннигилируя”) в пару лжеверы – лже-неверы.
“Видеть” надмирно (надпланово) – значит не верить (истинно). То есть не верить всему тому, во что ты слепо “верил”: начиная с неверия в (смысл) “родителей”, “семьи”, “работы”, “денег”, “старения”, “болезни”, “смерти” и заканчивая неверой в их существование в частности (как внушенных “феноменов”), то есть – “верой” в их несуществование в целом.
“Веру” в несуществование мира в целом все же правильнее назвать неверой в целом, но не верой истинной. Невера (истинная) в целом – лишь “видимое” проявление веры истинной, но не суть сама вера.
Если ты познал веру, убедился в ней посредством неверы, многое меняется в тебе, точнее, меняешься ты, и сами последующие перемены меняются качественно. Уровень (план) их меняется явно “дискретно”. Ты просто оказываешься в том положении, когда лишь как бы вспоминаешь былое качество происходящего, по инерции только разгоняясь в приступе понимания (“разглядывания”) собственно “виновника” – веру в прозрачных телесах себя.
Не нужно слов, мыслей и сомнений. Ты получил, что желал. “Количество”, или ход понимания, мысли и слова – не перешли в новое качество понимания (веру), не составили его, а всего лишь указали (“нашли”) себя в качестве “суперпозиции” (истинной неверы) к истинной вере.
Невера, оплавляя все существующее в видимо несуществующее, подпитывает веру (без слов не обойтись).
Ты не веришь уже и в ощущении (“внешне”) во временящийся мир в целом, упираясь в нечто действительное в основании брейнсторма (себя).
Так подкрадывается неверие в себя (“другого”).
Посредством неверы устраняется и стволовой “недуг” (умирания) вместе с побочными эффектами старения и болезней.
Старение как симптом “умирания” (смертельного “заболевания”, запущенного к околеванию), соответственно, становится как минимум неуместным.
Не должно быть и мнимого “конца” (околевания, окончательного износа, или прихода в негодность), ведь телу незачем “прекращаться”, так как оно не испытывает нужды в “смерти” вследствие излечения от “врожденной” болезни умирания (тем более, если оно и не рождалось вовсе).
Ты оказываешься в природном мире формально, отыскивая новые возможности и сверхзадачи, исходя из чудесным образом меняющихся условий среды (“плана”).
С укреплением веры страх (ужас) сходит на нет – к пределу существования себя. Нет страха не только утратить тело в силу “экзистенциальных” причин (от лжеверы), но и в силу случайностей – ты не веришь и в случайности.
Случайно (без “вины”) тебя не может не быть. Ты веришь в предназначение. Случайностями же ты напрямую (“произвольно”) вмешиваешься в предназначение (“судьбу”) себя в силу индивидуальной природы (ограниченности или, напротив, избыточности) того или иного функционала, непосредственно задействованного в исполнении предназначения (себя) в реальном времени.
По сути, ты “умер”, почти смог умереть, не околевая, не утрачивая тела (себя). Что дальше? “Умереть” больше ты не сможешь? Больше не в смысле количественного (“понимания”), а нечто качественного.
Ты оказываешься в мире, где тело (себя) не может прекратиться потому, что ты не веришь в “себя” (тело) – в его истинное существование.
Оно не существует, оно лишь видимое продолжение тебя (“одежда”), то, во что ты не веришь. А веришь ты в “невидимое” тело, так?
Не видимое, но существующее – реальное.
Как невидимка может быть реальным? Или то тело, кажущееся несуществующим, в которое ты не веришь, является подобием (“проекцией”) тебя реального (“верующего”), который начал не верить в себя (тело) другого?
Если тело, как ты не веришь в него, никак не существует, то есть веры в себя (другого) как не было, так и нет, значит вера тебя не полна (не цельна).
Если ты веришь истинно (необратимо), ты прекращаешь не верить вовсе, то есть замечать присутствие тела другого (“себя”) рядом с собой.
Рядом с собой?
Пока Дух не в себе и расщеплен на самость внутреннего мира (“внимания”) и внешний мир (“тела”), ему мерещится тело другого, он не верит в него. При совмещении “тела” (себя) с собой (“самостью”) – приходу Адама в себя (в целом), на его (“Адама”) месте оказывается тот, кто в “режиме” реального времени способен расщеплять себя (истину), изличая тело “себя” (внешнего мира).
Со смертью истинной вера не в себя (вера в “себя”) непосредственно прекращается в необратимую (завершенную) веру в себе.
Тело и самость Адама – одно целое. Тем не менее Адам временно погружен в размышление вслух – он осматривается: переключает внимание то на тело в Cебе, то на cебя в теле Себя …
Ты избавляешься от “ужасной” привычки умирать (стареть), предваряя и вознося опыт себя на экзистенцию в целом – смерть Адама как судьбу нескончаемого ужаса прекращения последней, предельной, питающей на себе всякую “жизнь” (другого) – смертельной петли времени, от которой Адам, такой великий и всемогущий, не в силах отказаться, так и продолжая замыкаться (в себе).
Основной способ преодоления (себя) – вера. Вера – есть первое. Знание (“корм”) – на второе. Вера не созреет и не проявится без подпитки (органическим знанием). Но знание (даже бесконечное) не даст обнаружить “веру”.
Вера – не абсолютное знание. Есть вера, будет и знание, истинная вера неизбежно обнаружит (“отыщет”) пропитание в виде “знаний” для того, чтобы проявить себя очевидным образом.
Знание, прибавляя себя, никогда не “составит” веры.
Скажем, что вера есть сверхзнание, целое (неделимое) “знание” – знание того, каковы пределы (тебя) в том смысле, как их вообще возможно разрешить (“умозреть”).
Вера, подпитываясь знанием, со временем теряет вкус к нему, принимая его по привычке (“инерции”), обнаруживая попутно, что “куски” расчлененного знания есть мертвое подобие живой плоти (веры).
Познав веру, с приемом “пищи” знаний – ты в старении и сцепленной с ним истории болезни уже испытываешь интоксикацию плоти живой (себя).
Ты вскормлен, прием (“ядовитых”) знаний жизни вредит.
Отвергая знание, ставшее для тебя отравой, обнаружив веру (в предназначение себя) – сверхзнание о себе, ты прекращаешь верить (не веришь менее) в порядок вещей, не поминая его всуе – забываешься (в целом).
Ты уже не ждешь мирных чудес, чтобы, наконец – “поверить”. Ожидать можно ровно до самого околевания (“смерти”).
Даже если тебе привидется (истинно покажется) нечто, оно, как уже указывалось, не составит и, тем более, не прибавит веры (изначального зачатка “сверхзнания” о себе, а точнее – просто себя).
Вера привносит в жизнь тебя истинные чудеса, и не в виде всех тех микросрезов смерти – миражей, индуцированных истерикой (естественно или модифицированно) расширенного сознания.
Истинные чудеса – действительно сверхъестественны.
Не то, чтобы они происходили по невидимой воле извне. Они те (“сверхъестественны”) в том смысле, что гиперреальны, те, что естественно необходимы и неизбежно осуществимы вследствие очевидной (проявленной) веры, или “абсолютного” знания (сверхзнания) того, что другого и не предвидится, так как на месте всякого мыслимого или узнаваемого (“другого”) присутствует вера.
А смысл веры – в отмене околевания (мирской смерти) в преддверии прекращения истинного – размыкания самого Адама в себе (смерти) с высвобождением других из петли смерти – заодно.
* * * * * *
§ 5. Явка с повинной
