– Все пилоты в полном составе вышли из строя.
– Не понял. Погибли?
– Нет, все на Земле, в госпитале, но полностью недееспособны. Операция по замене контроллера. – Адмирал кивает на мой затылок. – Комиссия предоставила первоначальный ознакомительный доклад. Предварительный вывод – диверсия. "Bon Gam Gas" остался без прикрытия, повезло ещё что в ремонтном доке. Плановый выход в космос через три месяца. И главное – подобную операцию ранее перенесли ещё два звена "кентавров". И они все сейчас в дальних походах. Что нам теперь ждать? Исчезновения "кентавров" как вида?
Пока он рассуждает, пытаюсь понять – а причём здесь я?
– Вот приказ. – Адмирал хлопает по тоненькому листику бумаги на огромном пустынном столе, напоминающем размерами палубу причаливания.
Я не на шутку поражён. Приказы на бумаге в наше время издаются только в очень редких чрезвычайных ситуациях, когда требуется исключительная секретность.
– Ты назначаешься представителем Адмиралтейства с абсолютными полномочиями. Любое… Повторяю – любое твоё указание становится моим указанием с соответствующими последствиями в случае неисполнения. Твоя задача – разобраться и выяснить, кто и, главное, как надолго вывел ребят из строя. Информация о тебе и приказ переданы по подразделениям. Контрразведка копает, но пока безрезультатно. Генерал Богданов предоставит всю имеющуюся на сегодня информацию. Всё.
Адмирал смотрит мне в глаза:
– Надеюсь на твой опыт, "кентавр".
Хочу добавить – бывший, но выхожу молча. Что же могло случиться с лучшими бойцами Галактики?
– Апробированная операция по замене контролеров оптоволокна на беспроводные чипы. – Генерал стучит себя по виску, демонстрируя место установки, но получается жест об умственной неполноценности "кентавров". – Операция рядовая, первоначально обкатанная на тысячах пилотов грузовых кораблей торгового флота, детально отработанная. Никаких сбоев быть не могло. Разве что единичный случай, подпадающий под общую статистику. Но одновременно у всей пятёрки?
Я смотрю на экран, где когда-то бравые парни, гроза всего, что передвигается своим и чужим ходом по космосу, безжизненными голосами нудно отвечают на сотни вопросов людей в белых халатах, генеральских мундирах, элитных гражданских костюмах. И всё бы ничего – от таких вопрошальщиков любой уподобился бы роботу, но что за ахинею с серьёзным видом несут эти пилоты…
– История у всех одна: после операции по замене контроллера отлежались положенные десять суток под присмотром врачей и были отпущены по домам. А вот затем в течение суток поступили все как один в Институт мозга. Всех привезли наши спецбригады по борьбе с саботажем, после пропуска контрольной поверки. Двое лежали без сознания в своих постелях, двое бесцельно бродили по квартире, ничего не соображая, пятый ползал на карачках, изображая из себя то ли паровоз, то ли газонокосилку.
– Что показали контрольные тесты? – для приличия спрашиваю я, только чтобы что-то спросить.
– Полное разрушение ассоциативных связей. Но вот причина… – Богданов пожимает полными плечами.
С интересом разглядываю развернувшиеся перед нами объёмные карты сканирований годовой и трёхдневной давности. Различия может заметить и ребёнок. Красивые мозговые структуры устойчивых нейронных связей, имевшие цельный гармоничный рисунок, состоящий из миллионов светящихся перемычек, узлов и колец, превратился у всех пяти в огромные области мёртвой безжизненной пустоты, словно кто-то плеснул на эту красоту чернил. И чернила начали расплёскиваться от новых контролеров…
– Вживлённые чипы проверены. С ними полный порядок – работают безупречно. Инфекция так же не подтверждена.
Пилоты в нынешнем своём состоянии мне напоминают больших кукол с капустными качанами вместо голов. Отсутствие эмоций, безразличие, пустые взгляды, механические движения.
– Какие версии произошедшего?
– Да никаких. – Генерал в который уже раз пожимает плечами, вызывая у меня глухое недовольство. – Ошибка хирургической бригады. С ними разбираются органы контрразведки. Роботизированный операционный комплекс в пятый раз разбирают на винтики. Хотя тестирование ничего криминального не показало.
– А каково ваше личное мнение? – интересуюсь чисто ради проформы.
– Моё? Хм-м. – Контрразведчик в этот раз, как ни странно, почесал лысину на голове вместо ставшего привычным пожимания плечами, – Я считаю, что «гарпий» «пинцеты» ухайдакали.
С удивлением оцениваю взглядом эту оплывшую фигуру, почерневшее, наверное от «здоровья», лицо, крупный нос, этакую пупырчатую «сливу». А вначале показалось, что он когда-то давно служил в пространстве. Ни один член экипажей, ну, за исключением разве что самых желторотых новичков, впервые покинувших орбиту Луны, никогда бы не позволил в присутствии пилота назвать «кентавра» какой-нибудь уничижительной кличкой. Мы, конечно, понимаем, что наши истребители обычным работягам космоса кажутся исчадиями самого Ада. Слишком много кораблей с экипажами были с мистической лёгкостью низвергнуты в преисподнюю. Но не меньшее количество носов и челюстей пало жертвами кривых усмешек не по адресу, что научило сдержанности в присутствии любого, пускай даже самого, как случайно могло показаться, хилого «кентавра». Сверхспособности проявлялись у нас не только при слиянии с нашими «подругами», но и кое-что ещё – армированные мышцы, способные противостоять чудовищным перегрузкам, неимоверная реакция сверхпроводящего мозга – оставалось приятным бонусом и для обычной жизни.
– Можно личные дела и предварительный отчёт комиссии в мой кабинет? – выходя, небрежно бросаю через плечо умывшейся своей кровью очередной жертве личной бестактности.
Сижу задумавшись за своим столом, свернув просмотренные файлы. Привычно катаю по пластику оплавленный кусочек металла – тот самый осколок, что извлекли из моей черепушки. Так сказать, сувенир на память. Да чтоб его…
Было попытался накидать план действий, но известных фактов кот наплакал. При том, весьма неэмоциональный такой котик. Всё остальное, к сожалению, из области предположений и догадок. В условии адмиральской задачи только пятеро свихнувшихся пилотов, прошедших когда-то строжайший отбор, да голограммы их поехавших мозгов. Трогаю небольшой шрам на затылке – причину списания на планеты. Последние голограммы чужих мозгов до боли напоминают мою собственную трёхлетней давности, пускай, не такую обширную и вызванную понятным всем ударом осколка, пробившего борт и на излёте проломившего череп. В тот раз меня до базы дотянула Марго. И это был наш последний совместный полёт. Пока я валялся по лазаретам, проходил восстановительную терапию, получал отрицательное заключение военно-врачебной комиссии, мой истребитель передали новому «кентавру». Ничего личного – всего лишь обороноспособность Земли.
Смотрю на лица незнакомых пилотов… Проклятье! А перед глазами мои ребята с комэском. Давнее чувство утраты. Тоска, в последнее время лишь иногда ворочавшаяся где-то в тёмных глубинах души, подобно огромному киту всплывает на поверхность сознания, подставляя лоснящиеся бока лучам догорающего солнца. Эх! Тяжёлые боевые будни, совместные посиделки в кают-компании, развесёлые потасовки в кабаках космобаз… Прошлое предстаёт калейдоскопом перекатывающихся эпизодов, расцвеченных слияниями с искусственным интеллектом моего истребителя. Смешливый Ван, начитанный интеллектуал Ганс, могучий Лом, прямой и дерзкий комэск Исса. Они сейчас смотрят на меня глазами живых парней с «Бони».
Сгоревший в плазменном шаре Ван… Схлопнувшийся в гравитационной линзе Ганс… Выброшенный из развороченного истребителя и задохнувшийся в пустоте Лом… Успевший напоследок крикнуть: «Будем жить!» – перед тараном рубки тяжёлого крейсера Исса…
Как мой покалеченный истребитель с полумёртвым пилотом дотянул до базы осталось загадкой для всех… Кроме меня. Очнулся я уже в больничке. А эскадра в том бою понесла минимальные потери, избежав полного разгрома только благодаря потере всех «кентавров»…
Сидящий напротив выглядит неважнецки. Даниил Соболев – хирург с двадцатилетним стажем медицинского Центра подготовки пилотов, несколько тысяч успешно проведённых операций, отличный специалист, в багаже с десяток монографий по нейрофизиологии взаимодействия неокортекса с искусственным интеллектом. Таких специалистов на Земле единицы.
Я, не имея чёткого представления о причинах происшествия с «кентаврами» с «Бони» – ласковое прозвище на флоте корабля-носителя – первым делом систематизировал информацию по медперсоналу, оперировавшему неудачливых пилотов. Прочитав и просмотрев материалы дела, переданного генералом Богдановым, решил наиболее важных свидетелей опросить самому – необходимо выработать своё личное мнение о произошедшем. Как ни крути, процесс допроса это взаимодействие двух сторон, поэтому на результат всегда накладывается психотип опрашивающего, каким бы опытным следователем он ни был.
Внешний вид заключённого о многом говорит: как он вздрагивает при моих неосознанно резких движениях, как напряжённо сидит на баночке, с опаской оглядывается на входную дверь. Судя по всему, с ним уже «плотно» поработали контрразведчики, никогда особо не церемонившиеся с «подопечными». Угроза безопасности космическому флоту Земли предоставила абсолютный карт-бланш в руки и так не очень сентиментальных оперативников, позволяя применять самые жестокие методы допроса. Конечно, есть и более современные способы извлечения нужной информации, только все они ведут к необратимым повреждениям мозга, что в отношении крупного спеца в такой малоизученной области, как сращивание живого мозга с компьютерным интерфейсом, непозволительно. И надо ещё иметь в виду, что стоящее на высочайшем контроле происшествие автоматически закроется чистосердечным признанием хирурга в диверсии. А закрытие дела прихлопнет одновременно кучу вопросов по обеспечению безопасности остальных «кентавров», воевавших сейчас где-то на дальних задворках космоса. Но, не смотря на кажущийся забитым вид, медик оказался крепким орешком, и ни в какую не берёт на себя вину в отключении «кентавров». Возможно, понимает, что до смерти его всё равно не замордуют: хирургов нейрофизиологов лётного состава дальнего космоса по трем пальцам одной руки пересчитать можно с лёгкостью. И если впоследствии окажется, что покалечили невиновного, уже сам любитель жёстких допросов вполне может перекочевать по другую сторону этого стола. В случае же признания медиком вины, вышка гарантирована, и не спасут никакие былые заслуги, ни многочисленные научные труды – сольют мозги в цифровой банк данных, а самого в расход. Поэтому у моего собеседника выход только один – держаться до последнего.
– А я вас узнал, – тихо произносит подозреваемый.
С удивлением всматриваюсь в совершенно незнакомое лицо. Где и когда мы могли встречаться?
– Я вас оперировал три года назад. Голова часто болит?
Так вот он мой земной спаситель – сидит напротив собственной персоной.
– Я так и не сказал тогда вам спасибо.
Хотя… Зачем мне половинчатая жизнь без Марго? Ведь я так до сих пор и не нашёл ответ на этот вопрос.
Мы помолчали.
– Вы что-то хотели у меня расспросить про пилотов?
– Какие-то сложности во время операций были?
– Нет. Всё прошло штатно, как обычно. Эта операция стала практически стандартной. Некоторые трудности возникали с нанокаркасом мозга на первых пациентах. Но мы ещё на пилотах «Well Dig Fargo» этот вопрос отработали. Ассистирующий роботизированный комплекс действовал вполне в рамках процедуры.
Даниил стучит себя по виску, и я только тогда замечаю небольшой бугорок от контролера.
– Мы с ним работаем как единый организм.
Я киваю. Впервые разговариваю с медиком-«кибером».
– Конечно, это не идёт ни в какое сравнение с вашими «подругами». Так… Лишь управление дополнительными конечностями. Интеллект самый примитивный – сплошь программа с необходимыми данными. Про вас же каких только чудес не рассказывают…
Мужик, судя по всему, наскучался в одиночке и, повстречав свободные уши, тут же на них подсаживается.
– У вас есть мысли о причинах? – невежливо перебиваю его я.
Собеседник хмыкает:
– Думаете, тут, – широко разводит руками как заправский рыбак, – курорт? А я решил немного отдохнуть? Уже на сто раз перебрал в уме анамнез…
Пожимает мощными плечами. Глядя на его комплекцию, создается ощущение, что профессия хирурга ничуть не легче работы легендарных лесорубов давно ставших мифическими сибирских лесов.
– Нет абсолютно никаких предпосылок для такого масштабного сбоя. Причина должна быть чисто внешняя. Может быть диверсия, с использованием мощного узконаправленного излучателя, разрушившего мозговые структуры.
– А может это быть связано с переходом на беспроводной коммуникатор?
– Таких переходов осуществлено уже несколько тысяч – весь крупнотоннажный торговый флот лет пять ходит под управлением пилотов с такими коммуникаторами. Давно бы проявилось, если изначально имелся брак в самой концепции. Конечно, тонкости программного комплекса удел специалистов. Но ко мне пациентов с поражением коры, вызванных беспроводными коммуникаторами, ещё не поступало. Мозг хорошо умеет и сам защищаться от посторонних вторжений, этакий природный файерволл и антивирусник в одном флаконе. Чужим туда попасть сложно. Я говорю, если бы не подготовительный этап, на котором досконально отработана программа операции, ещё могли быть какие-то сомнения, но…
Арестант пожимает мощными плечами.
– Вы всё-таки за версию внешнего воздействия? – уточняю я.
– Других здравых мыслей нет.
Жму могучую лапу своего давнего спасителя и обещаю постараться ответить аналогично. Какое-никакое общее впечатление о хирурге у меня сложилось. И уже на выходе, пользуясь своим статусом, ввожу в журнал оперативной работы с подозреваемым Соболевым карантин на неделю. Срок не такой и великий, но на большее даже моих полномочий не хватает. Остаётся только за этот срок найти истинного виновника… Кем бы он ни был.
– Вы к кому? – Леденящий взгляд дроида-охранника профессионально сканирует мою фигуру, сравнивая с предъявленным удостоверением и базой данных.
Пробуксовка на человеке со странной щелью в затылке выглядит для цифрового интеллекта вполне закономерной. Видимо, допуск к закрытой базе «кентавров» у него отсутствует. Интересно, он что, сейчас прикидывает, какие секреты с номерного завода я смогу вынести в этом «кармане»?
– Я в конструкторское бюро, по приглашению ведущего конструктора ГСКБ-2.
Бдительный дроид ни на секунду не выпускает меня из обзора своих многочисленных фотоэлементов. Долго ждём ответ на вызов по заводскому внутрикому… Затем дроид с кем-то глухо разговаривает, непрерывно щёлкая в воздухе клешнеобразной конечностью, и наконец получив добро, разблокирует турникет.
– Ждите в «отстойнике», за вами послано.
Прохожу в небольшое помещение, где предстоит чёрте знает сколько ждать обещанного сопровождающего. Комната пустынна – только ряд стульев у крашенной стены да журнальные планшетки на единственном столике. Быстро пролистав заляпанные множеством пальцев гибкие экраны, понимаю, что это узкоспециализированные издания сугубо для технарей. Разочаровавшись в предложенном «развлечении», откидываюсь на спинку стула. Мысли о задании непрерывно кружат в голове, затягивая в эту каруселью всё внимание. И пока голова занята перетасовкой известных фактов, взгляд бесцельно скользит по однообразным стенам. Неожиданно понимаю, что смотрю на знакомый символ, процарапанный прямо по крашенному покрытию. Его пытались несколько раз замазать, но он всё равно упорно проступает на поверхности стены. Да это же… Воспоминания внезапно накатывают удушливой волной…
Четвёртый курс. Третий месяц реабилитации после цикла операций по армированию внутренних органов нановолокном и вживлению комплекса управления. Каждое движение вызывает затяжные приступы острой боли. И хотя она постепенно становится привычной, и немного помогают выдаваемые препараты, но её постоянное присутствие раздражает. Головная боль, белесой пеленой мутит окружающую обстановку. Непривычный холодок в бритом затылке, где совсем недавно прописалась, ставшая впоследствии родной, щель разъёма коммуникатора.
Наше отделение курсантов сидит здесь, ожидая провожатого в цех сборки для предстоящего выбора новеньких машин. Каждый поглощён внутренней борьбой со своей болью, поэтому удручающая тишина присутствует в комнате незримым шестым. Офицер ушёл решать вопросы по допуску, и мы сидим вдоль стен, погружённые в боль и тайные страхи. И тогда Исса, сидящий напротив, чтобы отвлечься, достаёт из кармана ножик и царапает на стене эмблему нашей эскадрильи…
Прошлое неотступно следует за мной, постоянно напоминая о себе многочисленными деталями. Ох, не к добру всё это, не к добру…
Наконец меня забирает небольшой робот-сопровождающий. Сделав манипулятором приглашающий жест, бодро колесит к высокому старому зданию неподалёку. Цех сборки, где я когда-то выбрал Марго, находится в противоположной стороне…
У меня всё никак не выстраивается рабочая версия произошедшего, и приходится сослепу тыкаться куда ни попадя, ожидая перехода количества в качество…
– Что хотели услышать? – Главный конструктор, седой мужик в годах, недовольно смотрит на меня.
Визит представителя Адмиралтейства наверное не первый и не последний за последние дни. И мне здесь не рады. Кабинет обустроен в старом стиле, без излишеств современной аппаратуры. По полкам стоят модели выпускавшихся Заводом космических кораблей. Во втором ряду узнаю свой «ястребок».
– Нужна информация по отстройке проекта «Кентавр».
– Зачем?
Информация о выбытии пяти пилотов сразу же попала под гриф особой секретности. И я не имею права разглашать истинную причину своего появления здесь. Придётся импровизировать. Правда, становится понятна и раздражительность собеседника – визит с детальными расспросами не первый и не последний, а истинная причина сокрыта за завесой конфиденциальности. Я тоже был бы недоволен на месте занятого человека, где горящий план выпуска военной продукции – привычный режим работы.
– Ищу возможности для восстановления. – Поворачиваю голову, чтобы стал виден разъём в затылке.
– А-а-а, вы один из них. Очень интересно. Вы, наверное, из второй или третьей партии. Первых я знал всех лично. Кто ваш комэск?
– Исса.
– Да? – Собеседник подскакивает, словно выброшенный катапультой. – Так вы с "Runi Tok"? Единственный выживший? Если память не изменяет – Кайфер?
– Клайфер, – поправляю я, – Можно позывным – Флай. Так более привычно.
– Как вам удалось уйти живым? Мы проводили по заказу Адмиралтейства моделирование боя по записям вашего бортового журнала. Учитывая технические характеристики атакующих, ни одного шанса у «кентавров» против девяти бортов «чужаков» не было. Но конечный итог потерь – четыре наших истребителя против шести кораблей противника, поражает. И это при том, что земляне тогда впервые столкнулись с технологически более развитой цивилизацией.
Хочется пожать плечами, но вовремя вспоминаю, что так постоянно делал генерал Богданов, и давлю подсознательный порыв в зародыше.
– В бою особо некогда анализировать и рассуждать, всё на рефлексах. Поэтому ничем помочь не смогу. Подробный рапорт мой вы, наверное, читали. Записи бортового журнала в этом случае более информативны.
– Как по вашему, с чем связана сверхманёвренность противника? Управление было в руках живых существ или искусственного интеллекта?
– Я думаю, живых существ. Когда в открытый космос выбросило из «саркофага» Лома, и он уже практически задохнулся, пролетающий мимо чужак специально довернул, чтобы плоскостью разрезать Лома. – Воспоминания о том бое заставляют яростно сжимать кулаки. – Единственное, что мне не понятно до сих пор – это был жест сострадания или патологической злобы? Но однозначно – машина рационально пролетела бы мимо и так умирающего человека.
– Спасибо. Дельное замечание. Вы что-то от меня хотели узнать?
– Меня интересуют конструкторские решения по объединению человеческого мозга с машиной.
– Я вам тут помочь не смогу. Вот конструкция планера, механизации, оснащённость бортовым оборудованием. Это всё наши вопросы. Бортовой интеллект – это вам в Лабораторию искусственного сознания. Они были поставщиками центрального процессора…
– Ну, что ж, спасибо и на этом. – Я встаю и, кивнув ведущему, покидаю кабинет.
Краем глаза замечаю, как за окном что-то неуловимо меняется – словно лёгкая тень, до того лежавшая на стекле, внезапно испаряется.
