Илья Богуславский "Заболо"

Заболо
Илья Богуславский

Рассказы о деревенском детстве столичного мальчика, собранные в один сборник. «Заболо» – сокращение от «Заболотное» – деревни в Калужской области. Время действия – 70-е годы 20 века. Книга содержит нецензурную брань.

Заболо

Илья Богуславский

© Илья Богуславский, 2023

ISBN 978-5-0060-1088-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗАБОЛО

Самые ранние воспоминания у меня связаны с деревней, куда меня, начиная с года, отправляли на три летних месяца к бабушке – папиной маме. К бабе Лене. В Заболотное. Или, сокращённо – ЗАБОЛО. Так деревню называл папа…

ВОСПОМИНАНИЕ ПЕРВОЕ

Мне два года (я родился летом, поэтому – два – плюс-минус месяц.)

Я гуляю во дворе, на полянке-пригорке перед нашим домом. Сижу на корточках, прыгаю, как лягушка, по траве-мураве, трогаю пальцем коровьи лепёшки. Одни – уже сухие, старые, вчерашние. Их можно поднять и даже бросить. Другие – утренние, ещё не застыли. Вот их то я и исследовал. Вдруг, рядом со мной возникла соседская кура – большая, белая и любопытная. Я взмахнул руками – кура испугалась и отбежала, хлопнув крыльями. Мне весело.

Снова сажусь на корточки, исследую какой-то цветок. И вдруг чувствую пронзительную боль в середине спины. Это гулявший неподалёку петух атаковал меня, за то, что я обидел его куру. Он налетел на меня сзади и впился клювом в позвоночник. Я вздрагиваю, кричу, на крик прибегают мама, тётя Люся и баба Лена. Они охают и ахают, мама берёт меня на руки, я, конечно, реву. Петух не собирается убегать, а бродит, раздувшись, вдоль забора, поклёвывая песок. Ждёт, чтобы снова щипнуть меня.

Соседка бабка Таня тоже приходит на шум. Это её петух. Она говорит, мол, он – инкубаторский, а инкубаторские петухи драчливые, людей не боятся. И нечего ребёнка одного пускать, курей гонять!

В ответ моя баба Лена ей отвечает: если ещё этот твой петух будет гулять по нашей полянке, я ему башку откручу!

Бабка Таня, хоть и злющая, и скандалистка, мою бабу Лену побаивается, с ней шутки плохи. Поэтому на следующий день приносит кастрюлю с куриным супом, открывает крышку, показывает, чтобы все удостоверились – петух получил высшую меру наказания – он сварен.

ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ

Мне – три года. Мы с тётей Олей, старшей сестрой отца, идём из Маленького леса домой. Грибов не нашли, собрали только цветы – колокольчики и васильки. Нужно пройти через ручей, деревянный мостик, по которому мы шли в лес, остался в стороне, а впереди – труба. Толстая, ржавая труба, по которой нужно балансировать, как по канату в цирке. Мы осторожно ступаем друг за другом, держась за руки, вдруг, тётя Оля теряет равновесие, и мы дружно падаем в воду. Бултых! Воды по колено, даже мне – не страшно. Нужно выбираться. Но тётя Оля не может, она подвернула ногу. «Иди в деревню один, скажи так кому-нибудь, что тётя Оля ногу сломала!», даёт мне первое в моей жизни важное задание невезучая тётя. Я легко выкарабкиваюсь из ручья, бегу вверх по картофельному полю, а навстречу – мотоцикл с коляской. За рулём – Генка Сысоев, в коляске – Полинка.

«Там тётя Оля ногу отломала – она в речке лежит, встать не может!», выпалил я.

«Да что ты, милай?», тревожится Полинка и мотоцикл едет к ручью. А я, мокрый, бегу в деревню – нужно всем рассказать о происшествии…

ЖЕНЬКА

Мой первый и главный деревенский друг – Женька, из дома напротив. Он на год младше меня. Мне три года, Женьке – два. Он умеет говорить только два слова: «Лялюлёка» и «Лява». Первое слово – это что-то хорошее, второе – наоборот – что-то плохое. «Лява» – это коровьи лепёшки, например. Или куриные черно-белые фигурные какашки. «Лялюлёка» – конфетка, вафелька, солнышко, кошка, цветочек, молоко.

Женька всё лето ходит в круглой шерстяной шапочке, закрывающей почти всю голову. Я – в панамке. У Женьки нет отца, а мама Нина – проводница в поезде. Наверное, кого-то всё время провожает, поэтому редко бывает дома. С Женькой тоже сидит бабушка – Поля. И ещё у него есть дядя – тракторист Володька по кличке Седой. Он – худой, морщинистый, с грубым голосом. Мне грозит пальцем, за то, что я снова кур гоняю: «Я тебе, малой!». Вот Седой направляется к нам, я прячусь от него в кустах шиповника. Наверное, жаловаться на меня будет! Выходит дядя Дима – зять моей бабы Лены. «Чего тебе, Володь?»

Седой просит у дяди Димы водку. Он любит напиться и лежать на траве, или в кустах.

«Нету, нету!», отмахивается дядя Дима и уходит свои «Жигули» ремонтировать.

Седой с досадой машет в его сторону своей огромной лапищей, говорит матерное слово и уходит домой.

Вечером мы с Женькой стучим кулаками по жестяному отливу его дома, вызываем муравьёв. И муравьи вылезают из-под террасы, их много, они разбегаются в разные стороны. Это очень весело!

«Эй, не балуйте!», грозит Седой из окна, он уже пьяный, мы мешаем ему спать.

Тогда мы пытаемся поймать кота Тарзана – огромного, чёрного с белой грудкой. Тарзана очень сложно ловить, вот он сидит на куче старых дров, щурится, мы к нему подкрадываемся с двух сторон, тихо-тихо, вот кот уже совсем близко, я протягиваю руки, и вдруг Тарзан открывает жёлтые глазищи, а в следующий миг он уже на крыше террасы. Я говорю Женьке: «Ну что же ты-то его прозевал?». А Женька пожимает плечами и улыбается: «Лялюлёка!»

А потом Женька бежит в дом, через минуту выходит на порожек с двумя большущими вафлями в руках – мама Нина ему гостинцев привезла с поезда.

«Дай мне одну вафельку!», прошу я у Женьки вкрадчиво. Но он жадничает, не даёт. Одну надкусывает, у второй отгрызает корочку и лижет белую начинку.

Дверь на террасу приоткрыта, слышно, как с кровати ворчит на меня басом пьяный Седой: «Я дядь Диме твому колёсы-то жигулёвые проколю ночью! Неча цветы наши давить! Так и передай ему, слышь, Илюха! Передашь?»

ЗА ГРИБАМИ

Мне – четыре. И дядя Дима с тётей Аней меня берут на машине в лес, потому что я уже большой. Я с радостным замиранием сердца смотрел, как они приехали на своих ярко-жёлтых жигулях! Ещё только машина из-за поворота на сельсовет показалась, а я уже кричал «Ура-а-а!». А то, скучно с бабой Леной. И родителей нет, потому что они работают в Москве. А у дяди Димы и тёти Ани – отпуск. Своих маленьких детей у них нет, а есть уже большой Саша, он в институте учится. Баба Лена и с Сашей сидела, когда меня ещё на свете не было.

«Куды ж вы его берёте? А если потеряется?», спрашивает баба Лена.

«Не потеряюсь!», кричу я, и залезаю в машину на водительское сидение, мне дядя Дима иногда разрешает порулить. В этих жигулях кроме руля ещё и переключатель скоростей с красивым стеклянным набалдашником, где внутри розочка распустилась. Я трогаю эту розочку за стеклом. Жаль, что её нельзя вытащить и понюхать.

«Не дёргай, не дёргай, а то в лес не возьму!», строго говорит немногословный дядя Дима.

Тогда я начинаю трогать массажные коврики на сидении, с желудями-колёсиками.

Вот, наконец мы выехали, баба Лена плавно удаляется в зеркале заднего вида, стоит у забора, провожает, но не машет мне. И я ей тогда тоже не буду махать, подумаешь! Едем медленно, потому что дорога из Заболотного в Игнатьевское – плохая, без асфальта, только камни да ямы одни. Навстречу едет большущий самосвал – а вдруг задавит? Но дядя Дима хорошо водит машину, он спокойно увернулся от грузовика, а потом и от серого пыльного автобуса. Возле Игнатьевского ещё хуже дорога – только ямы да лужи огромные, вчера гроза была. Козочка посреди дороги стоит и не уходит. Дядя Дима ей сигналит: «Би-биииии!», а она всё равно стоит и смотрит.

«Давайте я бибикну!», предложил я, но тётя Аня не разрешила мне. Вышла из машины и прогнала козу. Очень смешно прогнала, руки раскинула, как будто поймать хочет. Козочка как сиганёт в кусты! Мы поехали дальше. Вот Дубровка, потом – Тиняково. Так далеко от деревни я ещё никогда за грибами не уезжал, километров восемь!

В Тиняково всё другое! Куры другие – крупные такие и разноцветные, а у нас в Заболотном – только белые. Гуси! Га-га-га! И индюк с красной соплёй стоит! В Заболотном нет гусей и индюков. И домов там штук сто, а в Заболотном – только восемнадцать.

Вот, наконец, въезжаем в лес. Дорога кончилась. Тётя Аня даёт мне маленькую корзинку и наказывает, чтобы я от них далеко не убегал и кричал «Ауууу!»

Я и не убегаю, они сами уходят. А я увидел красивую розовую волнушку и застрял. Жалко срывать её! Я любоваться стал. И жук рядом красный ползёт! Потом подумал и сорвал волнушку всё-таки. Вернулся к машине. Кричу «Ауууу!», а никто не отзывается. Я решил у машины остаться. Мял в руках волнушку, она почернела, уже не такая красивая. Я её выбросил. Земляники поел. Она вокруг машины росла – много-много. Колокольчики собрал в букет. О! Ещё волнушка, прямо рядом с колесом растёт – и никто не заметил. Я её не рву – вот придут дядя Дима с тётей Аней, а я скажу – смотрите какой гриб вы пропустили! Но, что-то они не идут. Я жду их. Долго их нет. Часа два, наверное. Сижу около машины на травке. Машина закрыта. Я ещё попрыгал вокруг растущей волнушки, оторвал у колокольчиков все головки, получилась просто трава. Веник какой-то. Я его выбросил.

Стал представлять, как я на жигулях разворачиваюсь и уезжаю домой, а тётя Аня с дядей Димой за мной гонятся. Так им и надо, нечего меня одного на долго оставлять! Потом я, кажется, уснул. Проснулся – тут и тётя Аня с дядей Димой идут. Я мигом сорвал волнушку около колеса, бегу к ним, кричу: «Смотрите, вы пропустили!»

Тётя Аня мне: «Ты почему убежал? Разве так можно? Несерьёзно ты поступил, неправильно. А волнушки мы не собираем – они грибы условно-съедобные, так что – брось». И хотя тётя Аня всё это сказала спокойным ровным голосом, мне стало обидно, и я не бросил волнушку. Баба Лена её засолит с волуями и свинушками – она всё засаливает. А у дяди Димы – полная корзина белых и подосиновиков! Но он молчит, не хвастается, заводит машину, и мы едем домой, снова мимо индюка, гусей, козочки…

И вот мы дома. Тётя Аня даёт мне в руки ножик – грибы чистить. Я пробую.

«Ну что же ты так? Пол гриба срезал!»

Я смеюсь, мне очень весело.

«А что смешного? Это не бережливо с твоей стороны. Тётя Аня с дядей Димой собирали, а ты – целую ножку в помойку.»

«Но она же вон, червивая!»

«Не придумывай. Где ты видишь червяка?»

«Ну он же там был, продырявил ножку!», не уступал я.

А вечером мы все вчетвером ужинали лисичками со сметаной – я такой вкусноты никогда не ел раньше. Жаль, что мало! Тётя Аня всего на одну полянку лисичек набрела, пока я у машины их ждал. А волнушку я бабе Лене отдал, она улыбнулась железными зубами и меня похвалила: «Глазастенький ватрунчик!»

КРЫМ

Мне – пять. Весь июль мы были с мамой и папой в Крыму, на море. Вернулся я в Заболотное только в августе.

«Подрос, загорел!», радовалась баба Лена, сверкая своими железными зубами.

Я сразу к Женьке пошёл. А Женька угрюмый сидит в хате за столом – капризничает.

«Ну поздоровайся с Илюшкой!», говорит его мама Нина.

«Не буду здороваться!», ноет мой друг.

Входит из сарая бабка Поля. Видит меня.

«Ой! Илюшка, пропащая душа! И хде ты был-то?», всплеснула она морщинистыми руками.

«В Крыму!»

«Хде-хде?», старуха приложила ладонь к уху.

«В Крыму, в море плавал!»

«Брешешь!», уверенно говорит бабка Поля.

«Брешешь!», повторяет радостный Женька.

«Почему ж брешет? Он и вправду с моря – вон какой коричневый!», тётя Нина протягивает мне арбуз, который привезла со станции Малоярославец.

«А откель у них деньги-то на море?», не унимается бабка Поля.

«Чего ж машину-то не купят, раз такие богатые? Эх, непутёвые!»

ПТЕНЧИК