Илья Богуславский "Заболо"

На следующий день мы с Женькой решили смастерить из картона домик для птенчика. Седой подобрал птенца скворца, который выпал из гнезда и отдал Женьке. Птенчик сидел в углу террасы – на подушке из сена. Он то и дело раскрывал свой жёлтый рот.

«Есть хочет!», сказал Женька. «Пойдём ему червяков накопаем!»

«Пойдём!»

Вышли на двор, где сарай с курами. Женька из навоза червяка взял одного – длинного, и я одного взял. Червяки – коричневые, грязные, противные. И извиваются в руках. Возвращаемся мы на терраску – стоит посредине кот Тарзан и птенчика доедает, косточки хрустят, только распростёртое крыло изо рта у него торчит. Дверь-то мы забыли прикрыть, вот кот и прокрался!

«Ах ты, скотина!», Женька схватил Тарзана за хвост и стал его крутить вокруг собственной оси. Кот орал. Потом изловчился, вывернулся и убежал.

«Жалко птенчика!», всхлипнул Женька. «А кота я ещё поймаю и убью!»

Гибель птенчика – первая смерть довольно крупного живого существа на моих глазах. До этого только медузы, которых я вылавливал из Чёрного моря, таяли и превращались в воду. Ну и насекомые умирали, которых я сам давил. Это не считается. А тут – скворчонок – только что рот открывал, кушать просил, и вдруг – во рту у Тарзана – весь уже изгрызенный…

МАТ

В деревне Заболотное я научился ругаться отборным трехэтажным матом. Первыми моими учителями были моя баба Лена и её золовка, баба Оля. Мне было три года, когда мама с папой приехали на выходные, и бабки позвали родителей посмотреть отрепетированный «номер» с моим участием. Старухи кликали меня и спрашивали: «Илюшк! Хто мы?».

На что я уверенно и без запинки отвечал: «Старые бляди!»

Бабки дружно смеялись, а я получал от отца шлепок по губам, было обидно, конечно, на такой эффект я не рассчитывал…

Но искусно выражаться научили меня деревенские мужики – Седой, Юрец и Мишка Шкитко. Эта троица часто собиралась возле палисадника Шкитка, на лавочке, и разговаривала матом. Мы с ребятами часто слушали от нечего делать. Мужики пили портвейн «Улыбка», реже – водку.

«А ну, съеблись отседова по-бырому, сучьи потрохи малые!», гнал нас от лавки уголовник Юрец.

Однажды, в конце лета, когда родители уже привезли меня в Москву, и готовили к переходу в детский сад «для детей с интеллектуальными способностями», мы с мамой ехали в переполненном автобусе, я сидел на своём любимом месте – у окошка. Мама стояла. На остановке возле метро вышло много народу, а зашло ещё больше, мама и глазом моргнуть не успела, как рядом со мной на сиденье плюхнулся огромный толстяк с одышкой. И хотя я занимал совсем не много места, он умудрился, садясь, отдавить мне ляжку.

«Блядь, мудило гороховое, манда ебаная, хули ты расселся, жирный пиздюк!», возмущался я.

Мама чуть в обморок не упала от ужаса. Весь автобус покатывался со смеху, включая толстяка. Он просто задыхался от смеха!

Мама опомнилась, схватила меня за руку с криком: «Выходим!»

«Почему?», искренне удивился я, когда мы уже шли пешком от остановки.

«Нам же ещё долго ехать!»…

Всю оставшуюся дорогу мы шли пешком, мама отчитывала меня за мат, говорила, как это ужасно, так ругаться, что она от стыда чуть сквозь землю не провалилась…

Вечером к маме присоединился папа, он прочитал мне дополнительную суровую лекцию. Подействовало – я несколько лет после этого случая совсем не выражался, как отрезало… Но, конечно, прекрасно помнил эту «музыку»!

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ

Мама и папа приезжали в деревню по выходным, если не были в отпуске. Или в пятницу вечером, или в субботу утром. Но, один раз было так… Я катался на велосипеде «Бабочка» вдоль совхозной бензозаправки, которая находилась рядом с деревней. И вдруг через огороды углядел на лавочке возле нашего дома папу. Его фигуру я конечно же узнал издалека. Сомнений быть не могло – это он! Был четверг, полдень. Папа не предупреждал, что приедет раньше времени, значит, решил мне сделать сюрприз! Я обрадовался и погнал к нему на всех парах. Приезжаю – нет отца. Я – к бабе Лене. «Где папа? Я его видел!»

Баба Лена смотрит на меня как-то странно, не отвечает. «Я же видел его, говори, куда он пошёл?». Молчит. Хитрая. Чего-то скрывает от меня.

Я – в хату. Нет отца. В огород – нет. К бабе Оле зашел – на другую половину дома – нет. Вышел к палисаднику. Так вот же он! Сидит мой папа на лавочке, а по бокам – Витька Платонов и Серега Мазёнков – его друзья детства деревенские. Разговаривают о чём-то, смеются. Отец на меня внимания не обращает, очень странно… И ещё он – небритый, как пьяница.

«Пап? Ты ко мне приехал?»

«Нет, не к тебе, по делам, скоро уеду.»

И снова с дружками – «ха-ха-ха», да «хи-хи-хи».

А я?…

Это было похоже на дурной сон, как будто мой папа меня, единственного и любимого ребёнка, не признаёт…

Я взял велик, покатался вокруг да около.

Стал прислушиваться. Трое друзей говорили о каких-то женщинах, вспоминали своих подруг. Папа вдруг стал рассказывать анекдот. Потом второй. Витька и Серёга дружно смеялись, а отец своему же анекдоту – громче всех… Так они сидели около часа. Меня не гнали, но и не привечали… Как будто меня нет…

Наконец, друзья разошлись по домам, а папа пошёл к нам в хату.

«Пап, а ты надолго? А мама работает?»

«Нет, ненадолго, сейчас на автобусе следующем уеду, который в 15:35. Мамуль, проверь расписание, в 15:35 отходит, точно?», крикнул папа бабе Лене, которая была на кухне и варила обед.

«Да, Олежек, только ты лучше заранее иди, а то они таперича раньше повадилися ходить! Не успеешь на 15:35, следующий через три часа только.»

«Тогда уже пора выходить!», сказал отец скорее себе, чем мне, взглянув на часы.

Он взял небольшой полный рюкзачок защитного цвета, которого я у него не до, не после не видел, взвалил его на плечо, и зашагал в сторону остановки, так толком и не попрощавшись со мной. Будто его подменили.

«Пап, я с тобой!», я побежал было за отцом, но баба Лена тяжёлой рукой остановила меня.

«Не тереби отца, чёрт бешеный! Сиди тута, не бегай зря!»

«Я хочу его проводить, отстань!»

Наконец, я вырвал руку и побежал.

Папа шагал быстро, через минуту он уже свернул за дом Бычихи и пропал из виду.

Я был только у сельсовета, когда папа, не помахав мне рукой, сел в автобус…

А в эти выходные родители не приехали.

Приехала тётя Люся – папина двоюродная сестра, со своим мужем дядей Эдиком. Они меня и оповестили, что родителей не будет.

«Зато передали тебе гостинцев!», подбодрила меня тётя – дородная бездетная женщина сорока лет.

Она выгрузила из объемных сумок овсяное печенье – в коробке, «Юбилейное» печенье – в упаковке, конфеты «Коровка» – в кульке, соевые батончики – в пакете и изюм в шоколаде – в банке.

«Везёт же некоторым обжорам!», завистливо проворчал пузатый дядя Эдик, ничуть не шутя.

А я всё думал – почему папа приехал на пару часов один в четверг? А в субботу – впервые – не приехал? И мамы нет…

Я вдруг заплакал.

«Ты чего, Илюшон?», так на французский манер звала меня тётя Люся.

«Вы мне всё врёте! У них там что-то случилось! Что-то страшное! Они точно живы?», ревел я.

«Чего разнюнился, сопли распустил, будь мужиком!», воспитывал меня инфантильный дядя Эдик.

«Тьфу, балованный какой! Ему гостинцев привезли, а он – в слёзы!», вторила ему баба Лена.

«Приедут твои мама с папой в следующий раз, куды они денутся! Помоги лучше малину вон перебрать!»

За ягодами я немного успокоился. И всё же – очень долго ждать теперь – целую неделю!…

В следующую субботу родители приехали, как не в чем не бывало. Папа был весёлый, сразу взял меня на холку по дороге от остановки в дом. Мама тоже была радостная – всё, как всегда!

А зачем отец внезапно нагрянул в Заболотное посреди недели и через пару часов – уехал – для меня до сих пор загадка.

ПРИЯТНОГО АППЕТИТА!

С яслей нас учили говорить друг другу «Приятного аппетита!». И мы, двухлетки, говорили нестройным чебурашечьим хором, когда садились за стол: «Приятного аппетииииита!» Вернее, меня не надо было учить. Я ещё раньше был научен. Сколько себя помню – мама говорила папе, папа – маме, оба они – мне, а я им: «Приятного аппетита!». За завтраком, обедом и ужином. В полдник.

Ем землянику, сидя на лавочке в деревне, тётя Люся мимо проходит – «Приятного аппетита, Илюшон!».

Я захожу на вторую половину нашего деревенского дома – Дядя Эдик уплетает домашние пирожки с капустой, я ему – «приятного аппетита!».

«Шпахыбо», отвечает дядя Эдик, давясь пирожками.

Только баба Лена, суровая деревенская женщина, никогда не говорила «приятного аппетита». Просто ставила мне тарелку с едой на стол, а если я привередничал – говорила: «Ешь, что поставлено, делай, как заставлено!»

Прошло 40 лет…

Нет давно ни бабы Лены, ни тёти Люси, ни отца…

На работе, в нашем офисе есть кухня, как и у многих.

Захожу, трое девочек сидят, красивые, стройные, хорошо одетые. Кушают что-то изысканное, из ресторанной доставки.

«Приятного аппетита, девочки!»

Все трое молчат. Но вы же в оупен-спейсе только за сегодня, раз по десять каждая, сказали громко и чётко – «Блядь»!

Заходит на кухню четвертая девочка, самая милая, самая хорошая, я ей всегда любуюсь.

«Приятного…»

Приятного чего?!!!

Дня, вечера, отдыха, сна??

Вам что, лень из себя лишнее слово выдавить?

«Спасибо!», а сам думаю, пока она свой обед разогревает, сейчас буду уходить, отвечу ей:

«Ешь, что поставлено, делай, как заставлено, блядь!»

БОЛЬНИЦА

Какие коллективные детские радости в деревне 70-х? Штандер, вышибалы, прятки, «сыщик ищи вора», ножечки, «испорченный телефон». Не так уж и мало! Иногда сами чего-нибудь придумаем. Например, в больницу играть. Вот на дворе у Сысоевых развернулся полевой госпиталь. Двойняшки Любка и Наташка, не покладая рук, трудятся медсёстрами. Вместо шприцев у них – длинные ржавые гвозди. Ими они делают уколы в руку. Или в ногу. От «раненых» отбоя нет. Я стою в очереди шестым, впереди Женька, сзади Серёга Платонов. Наконец, мой черёд. Любка (она мне больше нравится) спрашивает: «Куда укол будем делать, больной?». Я протягиваю правую руку, тыльной стороной, там где вены. Полностью доверяю нашей медицине. Любка протирает мне кисть подорожником, и колет гвоздём в подушечку, чуть ниже большого пальца. «Не ссы, Москва!», насмехается Олег, которому уже 10 лет. Он так же дразнит меня «закоси нога», когда мы играем в футбол на клеверном поле, потому что я часто не попадаю в ворота. Сам-то он не чаще попадает. Тем временем, Любка прокалывает мою руку до крови, но я улыбаюсь, показывая, что мне не ссыкотно ничуть. Наташка выдаёт мне грязную тряпочку, чтобы я приложил её к месту укола, и наказывает держать так полчаса… Серёга протягивает Наташке свою голую ногу, она колёт его гвоздём в голень, и тоже до крови, а то не по-правдашнему будет…

Когда игра в больницу закончилась, и все были вылечены, решили в вышибалы поиграть. Народу много, в самый раз сейчас, и солнце заходит, уже не жарко. Но выясняется, что единственный мячик – спущен. Его проколола ножом злющая Полинка, когда на прошлой неделе мяч залетел к ней за забор и помял её георгины. Был ещё мяч у сестёр Шаухиных, но Оля и Маша уехали к себе в Талдом, обещали быть только через неделю. Привезут, тогда сыграем. Светка Ларькова предлагает в «Колечко-колечко, выйди на крылечко», но старшие Васька и Олег отказываются, мол, девчачья игра… Остаются прятки (или – пряталки, как деревенские старухи говорят). Там всё просто – реквизит никакой не нужен.

«ОТХОДИЛА»

На камень-ножницы-бумага выпало искать Светке Ларьковой. Светка – девчонка шустрая, ей семь, она на год старше меня. Значит, прятаться нужно хорошо, иначе быстро найдёт, и добежит первой: «туки-туки Илья!», и ты – водишь…

«Один, два, три, четыре, пять….. двадцать пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виновата!», кричит Светка. Я вижу возле дома Криворотовых кучу старых дров, разгребаю их, залезаю в созданную мной нишу, а разложенными дровами себя обкладываю, маскирую. Здорово вышло. Теперь, пойди-ка, найди меня! Светка, как назло, направляется в мою сторону. Заметит, выбраться не успею, застукает… А тут ещё мелкая Танька трёхлетняя ошивается. Играть не играет с нами, но всё понимает. Глядит прямо на меня. Я ей из-за дров: «А ну кыш отсюда!». Танька не уходит, да ещё и показывает на меня пальцем. Светка, конечно, всё просекла, и бежит к фонарному столбу, меня застукивать… Я выбираюсь из дров и грожу трёхлетней дуре кулаком. Танька нахально улыбается, щурясь на заходящее солнце. Довольная, понимает, что меня выдала. Вдруг личико её искажается, и Танька как заревёт! На всю деревню! Что такое? На меня обиделась? Смотрю, а у неё с губы оса слетает – укусила!

«Вяяаааааа!», заходится безутешная Танька. Я к ней подхожу, сажусь на корточки, беру за плечи, жалею.

«Очень больно?», спрашиваю.

«Вяяаааааааа-а-а-а!», орёт Танька ещё громче.

Прибегает её бабка, тоже Таня. Та самая, чей петух меня клюнул три года назад.