Фонд А. "Конторщица"

Мимо меня спешили домой люди. Мелькнула забавная челка Тони. Но она проскочила мимо, старательно отводя взгляд. Обиделась. Надо бы помириться, неплохая девчонка. Тем более других подруг, как я поняла, у Лиды не было.

Ладно, что-нибудь придумаю.

И я придумала. По дороге домой заскочила в магазинчик, небольшой такой, с промтоварами. Хотела купить клей для каблука. Клей не купила, точнее в этом магазине он не продавался, зато рассмотрела ассортимент мыльно-рыльных товаров. Ну, что сказать, качество более чем прекрасное, все, очевидно, натуральное, цены тоже порадовали. К примеру, кусок мыла был от 10 копеек («Банное») до 85 копеек за самое дорогое («Подарочное»). А вот выбор был, мягко говоря, не очень. Кроме этих двух, еще «Детское», «Земляничное», «Цветочное» и «Хвойное». И запахи на мой взыскательный вкус – так себе. Об упаковке вообще молчу. И я решила поэкспериментировать: купила 4 куска детского мыла, а в аптеке взяла бутылочку глицерина и масло льна (какое уж было).

Квартира № 2 в переулке Механизаторов встретила меня подозрительной тишиной. Осторожно лавируя между коробками в сумрачной прихожей, я чуть не заорала от ужаса, столкнувшись с привидением. Ну, а что, когда на тебя из полумрака молча взирает мертвенно-бледное лицо с горящими адским светом глазами и всклокоченными волосами, тут любой испугается.

– Тихо ты, – зашипело привидение и обдало меня концентрированным перегаром.

«Петров», – облегченно поняла я.

– Лидка, у тебя четыре рубля есть? – красные в прожилках глаза Петрова сверкнули как у боевого кота, и он, воровато оглянувшись, горячо зашептал. – Слушай, Лидк, а сбегай за «коленвалом», трубы горят, помираю…

Я не успела ответить, как он продолжил:

– Ну, ты же нормальная баба, хоть Горшок этот зашугал тебя с мамкой своей, но сердце-то у тебя доброе. Ну сбегай, а Лидк?

С алкашами и наркоманами общаться очень непросто – для них нет никаких законов и понятий… один раз поведешься, поможешь, так он от тебя потом вообще не отстанет. А с другой стороны – мне срочно нужны ресурсы для внедрения в этот мир и выживания в нем… комфортного, замечу выживания. Кроме того, я все равно из этой квартиры скоро свалю. Так что можно и помочь человеку. Да и жалко все-таки. Но вслух я сказала совсем другое:

– Ну, ты и наглый, Федя. С какого это перепугу я тебе за водкой бегать должна? Да еще и свои деньги тратить.

– Ну, Лидк, ну, сбегай… – заныл Петров, почуяв, что жертва колеблется.

– Мне плитка нужна, электрическая, – сообщила я. – На время. Дня на три-четыре. Найдешь плитку – будет водка.

– Так это… есть! Есть плитка! – обрадовался Петров и глухо скомандовал: – не уходи только, я щас…

Не успела я дойти до двери своей комнаты и отыскать ключ в недрах сумочки, как рядом вдруг материализовался Петров. К груди он прижимал небольшую электрическую плитку:

– Вот, – как ребенок доверчиво он протянул ее мне. – Ну, ты чего, Лидка, зачем домой? Мы ж договорились, сходи…

– Тихо, Фёдор, – сурово отрезала я. – Жди здесь. Я сейчас проверю, если работает, будет тебе водка.

– Да что ты… – забеспокоился Петров, – Я же ее у Борьки взял с восьмой квартиры, у него всегда все работает, он электрик.

– Всё равно, я должна проверить, – шикнула я. – И не шуми, а то Клавдия Брониславовна услышит.

Упоминание имени Клавдии Брониславовны подействовало, и Петров сник.

Я зашла в комнату и, не разуваясь, включила плитку – открытая спираль сразу покраснела и начала греться. Отлично. Работает.

Выключив плитку, я достала из шкафа бутылку портвейна «Солнцедар». Не знаю, зачем она хранилась у Горшковых, но бежать за водкой Петрову мне было лениво, да и денег особо не было.

– Держи, – я протянула портвейн.

– О! Клопомор! Уважаю! – вздохнул с облегчением Петров и застенчиво улыбнулся, осторожно прижимая к себе бутылку. – Я тебя люблю, Лидка!

Ну что ж, единственный человек в этом новом мире, который любит Лидку, упорхнул, а я вздохнула и взялась за дело.

Если говорить конкретно, то затеяла я варить мыло.

Да, мыло ручной работы с разными финтифлюшками, полезное, и чтоб запах был вкусный. Для того у Петрова плитку и взяла. На общей кухне под бдительными взглядами соседей особо ведь не наваришь. А у себя в комнате, что хочу, то и делаю.

Работа эта не сложная: растопить детское мыло на водяной бане, набросать туда всякой всячины, чуть глицерина, чуть молока, пару капель масла для запаха, в общем, что есть под рукой, и пусть застывает. Главное пропорции выдержать, иначе не застынет или растрескается.

Переодевшись, я включила радио, и под бодрящие звуки песни «Трус не играет в хоккей», нарезала мочалку из люфы на кусочки и залила всё это добро мыльным варевом, а в другую посудину добавила мелко раздавленной овсянки и перемешала с основой. В результате получилось двухслойное мыло-скраб, которое я поставила остывать под кровать, благо в комнате было совсем не жарко.

Только-только я разогнулась и уже хотела спокойно попить чаю, как в дверь постучали. Хорошо, хоть я предусмотрительно заперлась на задвижку, чтобы бдительные соседи не врывались, как вчера Римма Марковна.

«– Хоть бы не Горшков», – расстроенно думала я, открывая дверь, но повезло, и на пороге стояла Римма Марковна (помяни чёрта…):

– А я слушаю, слушаю, то ли ты песни поешь, Лида, то ли опять плачешь, – возбужденно сообщила она и вошла в комнату.

Я вздохнула и закрыла дверь.

– А чем это у тебя так приятно пахнет? – принюхалась Римма Марковна и уселась за стол. – Чай пьешь, смотрю?

Подавив зевок, я достала вторую чашку с этажерки и налила чаю Римме Марковне. Та довольно отхлебнула и потянулась за баранкой.

– Лида, ты сегодня утром этот возмутительный кошмар слышала? – поинтересовалась она.

– Слышала, – устало буркнула я.

– Угадай, кто это был?

– Да что тут угадывать, – пожала я плечами, – Петров, конечно же…

– А вот и нет! Федор у нас тихий, – с видом фокусника разулыбалась Римма Марковна – Грубякин это был!

И она принялась в деталях рассказывать, как вусмерть поддатый Грубякин вернулся под утро домой и с пьяных глаз разгромил кухню.

– Кстати, и твой суп сожрал весь прямо из кастрюли, – хихикнула Римма Марковна, и лучики морщин веером прорезались в уголках глаз.

– Так он же прокис, – изумилась я.

– А ему в таком состоянии все едино было, – Римма Марковна поддернула растянутый рукав некогда фланелевого халата и достала из заштопанного крупными стежками кармана неизменную пачку «Полета», – пойду я, пожалуй. Спасибо за чай, Лида. Я после чая всегда курить хочу. Не буду дымить тебе тут на ночь. Пахнет у тебя уж очень приятно.

Ссутулившись, по привычке поддергивая слишком длинные полы халата, она пошаркала к двери. И я не выдержала:

– Римма Марковна, секундочку! А давайте я вам новый халат подарю? У Лидочки… тьфу, у меня… есть совсем новый, ни разу не ношеный… мы с вами примерно одного размера… – затараторила я и достала из шкафа сверток. – А то ваш уже совсем старый…

– А зачем? – удивилась она, – у меня есть халат! Новый, прекрасный халат. Смотри.

Римма Марковна распахнула свой линялый халат и под ним я увидела точно такой же, но абсолютно новый, блестящего темно-зеленого бархата.

– Эээээммм… – я уронила челюсть.

– Я всегда ношу его под низ, чтобы не испачкать. Жалко, новый же… – словно неразумному ребенку терпеливо объяснила Римма Марковна и, снисходительно улыбнувшись, аккуратно закрыла за собой дверь.

Да уж, вживаться в этот мир мне придется гораздо дольше, чем я ожидала…

Глава 3

На работу я чуть не опоздала.

Пока собралась, пока нарезала кусками мыло (второй шоколадный слой с люфой резался с трудом), пока перевязала каждый кусок узкой атласной тесемкой… Но до сигнала успела!

Я рассортировала еще две стопки бумаг, и потихоньку напечатала пробную анкету.

С печатной машинкой особых проблем не возникло, почти всё как на компьютере, только буквы выбивались туго, а буква «э» западала, и мизинцем не выбивалась вообще (сил не хватало), поэтому приходилось стучать по два раза указательным пальцем. Это слегка затормаживало процесс, но все равно оказалось лучше, чем я боялась. Как менять ленту, я еще не поняла, но, думаю, в процессе научусь.

А вот с расчётами была беда. Калькулятора у Лиды не было. На столе лежали отполированные временем деревянные счёты, но пользоваться таким устройством я не умела совершенно. В детстве, в школе, нам показывали, но принцип действия я полностью забыла. Пока умножала на листочке «в столбик», но для больших массивов данных эдак я всю работу запорю. Поэтому в список необходимого я дописала калькулятор. Не знаю, насколько широко они в это время распространились, но нужно поискать, должны ведь уже продаваться.

За этими размышлениями меня и застала Аллочка, которая велела пройти к Ивану Аркадьевичу.

Памятуя про коварство лестницы, спускалась я на этот раз предельно осторожно.

Сегодня в кабинете Иван Аркадьевич был один. На столе возвышалась целая гора папок, которые он внимательно изучал, морща лоб и что-то яростно подчеркивая карандашиком. Меня он, кажется, даже не заметил.

– Добрый день, Иван Аркадьевич, – обозначила свое присутствие я. – Вызывали?

– Да, Лидия Степановна, присаживайтесь, – со вздохом оторвался от бумаг хозяин кабинета и посмотрел на меня. – Мне передали вашу служебную записку.

Я изобразила внимание.

– Вы предлагаете нам новый метод работы с документами, правильно я понимаю?

Я кивнула.

– А чем вам, Лидия Степановна, не угодил старый метод?

К этому вопросу я готовилась со всей тщательностью. И обоснование выработала. С примерами и иллюстрациями. Кратко, четко, по существу. Весь мой доклад занял минут пять.

Когда я закончила, в кабинете воцарилось молчание. Иван Аркадьевич продолжал смотреть на меня, но теперь уже с интересом.

– В результате данное рацпредложение будет способствовать повышению эффективности труда. Кроме того, если Вы поддержите, и мы отработаем его у нас в депо, то, в случае успеха, попробуем получить авторское свидетельство. А это – нам «плюс» к показателям экономической эффективности использования в народном хозяйстве новых рацпредложений.

– Хм… ладно, оставьте, мы подумаем, – задумчиво сказал Иван Аркадьевич, что-то записывая в своем блокноте.

Окрыленная этими словами, я продолжила:

– И еще вот, Иван Аркадьевич, – я протянула листок с отпечатанной анкетой.

– А это что? – заинтересовался он.

– Анкета-опросник для оценки эмоционального выгорания работников депо, – сообщила я.

– Зачем?

– После проведения диагностики мы будем знать, что и почему происходит у нас в депо и, если выгорание у сотрудников подтвердится, мы сможем вовремя разработать и провести соответствующие мероприятия для повышения мотивации и профессиональной коррекции.

– А вот этого не надо! – рассердился вдруг Иван Аркадьевич. – Не надо! У нас на производстве нет никакого выгорания! Советская власть создает все необходимые условия труда, и не вам, Лидия Степановна, сомневаться в эффективности работы Партии!

Он еще минут пять поорал и выпроводил меня вон.

Мдааа, облом.

С отстраненным видом я шагала по коридору. Хотя, по правде говоря, в душе у меня, словно винегрет в желудке пьяного школьника, болтался триллион самых разных эмоций. Какой облом! Безотказная, идеально обкатанная поколениями менеджеров среднего звена схема в этом времени дала сбой.

Вот как все меняется! В моей (прошлой) жизни этот, придуманный когда-то америкосами, хайп по поводу эмоционального выгорания моментально подхватили и понесли в массы: в каждом уважающем себя офисе или корпорации считалось само собой разумеющимся обращать внимание на всевозможные депрессии и стрессы у сотрудников и периодически показательно нянькаться с ними. А в этом времени все по-другому. Не знаю, хорошо это или плохо. Нужно понаблюдать, подумать… Хотя, как отраслевой социальный лифт, этот способ был самый быстрый и простой…

Пока я баюкала уязвленную гордость, меня окликнули:

– Горшкова!

Высокая узколицая шатенка в трикотажном платье караулила возле щита пожарной безопасности. На фоне кроваво-красных средств пожаротушения ее ярко-голубой наряд выглядел по-гогеновски эпатажно:

– Ты почему стенгазету не делаешь? – недовольно поджав тонкие губы, спросила она. – Скоро смотр, а у нас ничего не готово.

– Успею, – отмахнулась я, – еще дня четыре есть.

– Ты совсем вальтанулась, Горшкова? – густо подведенные небесно-голубыми тенями глаза недобро прищурились. – Откуда четыре дня у тебя есть? Послезавтра стенгазета с утра должна висеть.

– Иван Аркадьевич вчера дал мне пять дней. Следовательно, сегодня – четыре, – пожала я плечами. – До понедельника прекрасно все успею.

– Ты не понимаешь, Горшкова? – изумилась шатенка. – Газета должна уже быть в субботу.

– Почему это? – я начала потихоньку закипать. – Мне сказали в понедельник, значит сделаю в понедельник.

– По кочану это! – лицо девушки сравнялось по цвету с огнетушителем, – в субботу газету нужно повесить. В воскресенье у нас субботник, и никто рисовать тебя не отпустит.

– Подожди, – я капец как удивилась. – Мы что, работаем и в субботу? А в единственный выходной у нас субботник?

– Горшкова, – изобразила боль и страдания шатенка, – в первый выходной апреля у нас всегда субботник. Не сбивай меня. Просто сделай газету, принеси и повесь. И да, гуашь и ватман возьмешь у Звягинцевой.