Это была фантасмагория! Никогда бы нордически стойкая в своих амбициях Хельга ничего подобного не допустила в свою реальность.
– Как! – в ответ ей вопил Перельман-похотливый. – Как! Эта уличная орфистка, всегда держащая нос и вагину по ветру, желает, чтобы я взял её с помоста «работорговца» (где на самом-то деле она сама продаёт свою душу), и в люди вывел? Чтобы она (как вагина вокруг пениса) обвивалась вокруг моих прозрений?
здесь требуется упомянуть, что изначально знакомство Перельмана и Хельги состоялось на презентации в Санкт-Ленинграде её второй книги, и она более чем заслуженно считала себя человеком реализованным.
но она прекрасно понимала ценность Перельмана – читающего сути мира; но она – всё равно не могла поступиться собой: она явилась торговаться и покупать… «здесь и сейчас» – оба они были всё ещё люди, хотели быть и остаться собой, и не могли иначе.
На деле (далее) – одна из ипостасей Перельмана собиралась прекращать всякие отношения с торговкой. На деле (ещё далее) – женщине справедливо (бы) показалось, что после такого кульбита никакие общения вообще перспектив не имеют.
Более того (совсем уже окончательно) – показалось, что общение этих мужчины и женщины вообще перспектив не имеет (как и мертвые сраму).
Но нет! Всё (как всегда) было немного (то есть гораздо) сложней: их (со)общение имело – бы смысл только там, где Хельгу (душу Хельги) можно будет назвать Дульсинеей.
Их (со)общение – было возможно лишь на самых вершинах и в самых низинах; потому – мы продолжим фантасмагорию дальше! Душа Перельмана двинула стрелку курсора, и в реальности ресторана ( где души почти что равны желудкам) произошло движение: в реальность вмешался целованный Перельманом малец.
Он подбежал к Хельге и поднес к её подбитой щеке салфетку с кубиком льда.
Более того(!) – помянутый малец напоминал мелкого божика мимолетной похоти Эрота (как раз из времён нероновых). Кубик льда и салфетку он взял с соседнего столика (не с того, за которым обустроились приведшие его мужчины); за этим (соседним) столиком сидели два убеждённых Украинца; заглавная буква указывает: самые что ни на есть западенского разлива радикалы и национал-изуверы.
Нам (разумеется) – сие пока что неведомо (как и то, что встреча ещё аукнется).
Эти бравые люди оказались неприятно удивлены резвостью мальца! Впрочем, нам пока нет дела до их нац-удивлений. Да и до прочих телодвижений, что происходят на окраине истины.
Вот одно их этих телодвижений:
– Сланцы? А что сланцы? – послышалось из-за столика (Украинцы попробовали продолжить прерванный разговор).
С чего бы Украинцам поминать это не экологически нечистое топливо? Если мы и узнает об этом, то не сейчас. Но это странное для ресторана (и какое-то очень сальное) слово удивительным образом версифицировало далекую Украину «их мечты» (и счастливо живущих в ней Украинцев).
Хельга (давая понять, что только сейчас осознала всю чудовищность происшедшего) – прижала лед к щеке и принялась стонать и плакать. Однако же «здешний» Перльман – тоже полностью переложился на волю Петрония и продолжал вопить на латыни:
– Ишь, надулась, как лягушка! И за пазуху себе не плюнет, пень, а не женщина!
Никто не был удивлен. Поскольку этих слов никто не услышал: реальность была помрачена украинскими «сланцами» (повторю: не слишком ценным энергоносителем); в описываемые мной «благословенные» годы никто не знал, насколько реальны мировые кризисы энергоресурсов и продовольствия.
Разве что (в ресторане на Невском) – здесь тоже шёл торг за «ресурсы»: дело обстояло, как в компьютерной игре! Тароватая Хельга полагала прикупить себе дополнительной души (лишив этой «жизни живой» похотливого Пере6льмана); но – что-то во всей этой истории для Хельги пошло «не так».
Итак(!) – цитировавшего Петрония Перельмана никто не слышал; однако – Перельман продолжил:
– Ведь рожденным в лачуге о дворцах мечтать не пристало.
Но(!) – опять же никто его слов не расслышал. Перельману сие не понравилось.
– Пусть мне так поможет мой гений, – окончательно обозлился похотливый Перельман. – как я эту Касандру-лапотницу образумлю.
Очевидно, что предсказание Хельги о его будущей неустроенности достигло-таки цели; но – ещё более очевидно, что очи похотливого Перельмана были весьма завидущими и могли бы его далеко увести.
Он (вдруг) – сказал голосом, резко упавшим с высот:
– Ведь я, простофиля, мог себе и стомилионную партию найти, – имелся в виду какой-нибудь брак по расчёту; Перельман язычески скоморошествовал: кому он в реальном (не версифицированном мире) нужен? Только себе, и всё.
Ведь и во времена Сенеки и Петрония, двух сыновей гармонии, всё делалось лишь для кухни и спальни. Потому (побитая брошенной стопкой) – Хельга решила, что Перельман (аки фаллос) смягчается и клонится в её сторону.
Она полагала, что это лишь начало. Потому (продолжая торговлишку) – сделала вид, что его понимает:
– Кто из нас без греха? Все мы люди, не боги.
Она ошибалась: стоявший перед ней Перельман был практически демон.
Поэтому (торг здесь был неуместен) – немедленно произошли перемены:
Причина раздора, целованный Перельманом прелестный юнец – оказался совершенно (как личность) забыт. Словно бы (на время) стал как предмет, который предстоит обойти стороной.
Перельмана заинтересовали слова Хельги.
Та решила усугубить впечатление и продолжила:
– Прошу тебя, будь со мной!– продолжала она ворковать на петрониевой латыни. – Во имя своего благоденствия плюнь мне в лицо, если я что не должное сделала. Ты действительно поцеловал славного мальчика не только за его красоту.
Она имела в виду: Перельман целовал красоту всего мира.
Она имела в виду: разве не стоит весь мир нашей ласки? Разумеется, стоит.
Она не подозревала, что для Перельмана ключевым было слово «разумеется». Далеко, на проспекте Энергетиков (и, кажется, то ли вчера, то ли завтра, то ли вообще через месяц) пребывавшая в алкогольной нирване ипостась Перельмана принялась читать стихи:
Разумеется даже разумом,
Что и чувства твои, и разум
Не способны сдвигать мира,
Ибо чувства и разум подробны…
И тогда я создал искусство.
Ибо небо лучше всего наблюдать из ада,
Полагая, что небу виднее…
И тогда я создал искусство,
Насаждая Сады Камней -
Полагая в ладонь вместо хлеба.
Я тебе протянул чувство.
Ты в него положила камень.
Но сама мне стала как пламень,
Чтобы камень стал добела:
Не способный сдвигать миры, я его во главу угла…
И себя распахнул будто веки,
Чтобы видеть Сад Человеков.
Становилось ясно, зачем Перельману (многообразному Перельману: и похотливому, и астральному) амбициозная Хельга: он (победитель) – самоопределяется, он (победитель) – глядится в женщину, по самой природе инстинкта самосохранения эгоистичную и живучую, но (глядится) – затем лишь. чтобы увидеть в ней все свои сиюминутные души.
Дабы выбирать (себе себя) – такую душу, какая ему потребна.
При этом (и этому благодаря) – вечная его душа остается некасаема и забавляется сиюминутностью, владея стрелкой курсора.
Становилось ясно, зачем в самом начале истории была помянута «новая» Украина: где ещё так поблизости (пространственно, а не просто – и попросту – мистически) было возможно вживую получить не просто реальную стрелялку-игру, а именно – воплощённое бесовство постмодерна?
– Сделано! – крикнул тот памятный голос: пора было ему о себе напомнить.
Получите живые кровь, подлость и прочую реальность: вы хотели исполнения – во плоти? Так и получите (от плоти) – «это» всё во плоти!
Здесь (в японском ресторане), самоопределившись, пора было завершать. Перельман сказал женщине:
– Вы мне просто не нравитесь.
Следует признать, что Перельман поступал низко.
– Ну и что? – ответила Хельга. – Вы считаете меня кастрированной сверху (смешно по отношению к женщине), но я – люто трудолюбива, амбициозна и пронырлива: это ли не талант и провиденциальность? То есть – всё то, что называется у древних семитов благословением и первородством; поймите: будущее – за мной, а без меня будущего не только у вас нет, а вообще – у «всех-всех» нет.
Она была права. Мир был жесток.
– Вы не правы, – сказал Перельман. – Я не считаю вас пустым человеком: вы наполняете плоскость. Более того, вам известно и о плоскостях над вашей плоскостью, и вы (и здесь вы совершенно правы) хотите эти плоскости использовать. Всё дело в том, что я не хочу «вашего хочу».
Всё было сказано. Самоопределение завершилось.
– Вы сами этого хотели, – сказала Хельга.
Точнее (куда более заостренно) – сказала та её ощутимая ипостась, реальная: всё ещё ждущая у ресторана, когда Перельман опомнится и побежит её догонять. «Другая» её ипостась в ресторане (виртуальная, почти призрак) – не сказала не слова и просто отвернулась.
Потом (тоже) – встала и тоже пошла прочь.
Вышла (наконец-то) – и обе ипостаси объединились, стали Хельгой и вместе побрели из этих места и времени.
Впрочем, в ресторане ещё не все завершилось.
Целованный Перельманом мальчик подошёл и взял его за руку.
– Да, – сказал Перельман.
Мальчик дал понять Перельману, что из-за столика следует подняться. После чего повёл его за собой и привел к столику, за которым сидели пришедшие с ним люди, двое мужчин.
– Здравствуйте, – сказал один из них, обликом схожий (но не совсем точно) с известным санкт-ленинградским литератором, публицистом и переводчиком Виктором Топоровым (то есть – что-то подсознательно толкиеновское, яростный гном с топором в руках). – Так вы и есть Герой?
Второй, обликом схожий (но тоже не совсем-совсем точно) с Максимом Кантором, в те годы известнейшим (и никого ещё в себе не разочаровавшим) художником и писателем, даже вежливо привстал и воскликнул:
– Дорогой Николай!
На самом деле эти двое к мальцу никакого телесного отношения не имели и не могли иметь; дело обстояло в некоей метафизической симоволике, реализованной лично для Перельмана: утилитарнно – «вскрыть» Хельгу, отвлечённо – порассуждать о прекрасном со стороны античной этики; но (оказалось) – были вещи более значимые.
Например, пресловутые сланцы. Более того, горючие сланцы. Полезное ископаемое из группы твёрдых каустобиолитов (даже не буду задумываться, что это), дающее при сухой перегонке значительное количество смолы, близкой по составу к нефти (керогеновой или сланцевой нефти).
Горючие сланцы образовались на дне морей приблизительно 450 млн. лет назад в результате одновременного отложения органического и неорганического ила.
Горючий сланец состоит из преобладающих минеральных и органических частей (кероген), последняя составляет 10—30 % от массы породы и только в сланцах самого высокого качества достигает 50—70 %. Органическая часть является био- и геохимически преобразованным веществом простейших водорослей, сохранившим клеточное строение (талломоальгинит) или потерявшим его (коллоальгинит); в виде примеси в органической части присутствуют изменённые остатки высших растений (витринит, фюзенит, липоидинит).
Вы скажете, зачем я о сланцах? А речь идёт о человеческих ресурсах, истоками своими имеющих не только небесную stratum (белые одежды), но и нечто преисподнее, моментом происхождения имеющее миллиарды лет; не будем повторять бред «о древних украх, выкопавших Чёрное море», но (давеча) – т. н Украинцы уже были помянуты среди присутствующих в ресторане на Невском.
В котором Хельга не докушала своей рыбки.
Но вернёмся к т. н. «небесной» stratum, к которой безусловно себя причисляли и Кантор, и Топоров (да и литератор-Хельга, автор книг о «педерастах», себя не обделяла такой честью); итак! Все они вдруг оказались Перельманом привлечены к происходящему священнодейству.
Я бы даже сказал: почти что теодицее.
Перельман мог бы подивиться своим внезапным подорожанием: в прежней жизни он был никому не нужным бомжом, но очень скоро и почти что сразу (ведь красивый мальчик держал сейчас за руку совсем другую его ипостась) осознал, что Максим Карлович Кантор прежде всего является русским европейцем, этаким «Горьким на Капри», и словцо «дорогой» для него означает всего лишь вежливое удаление.
Вежливое «держание на расстоянии» – всей посторонней ему ощутительной жизни, некоторую её эпистолярность: не чувствуя себя со-участником, а всего лишь (по некоей своей внутренней уверенности в своём праве) – перлюстрируя чужую переписку.
А вот приближения к своей жизни (по мнению Кантора) Перельману еще предстояло заслужить (кстати, он был прав), и никакие прозрения здесь не помогут: прежде всего – социализация, воздействие на коллективное бессознательное, то есть – «ведешь ли ты за собой массы».
