Тальков. Последнее интервью
Дмитрий Хахалев
Судьба распорядилась так, что я оказался журналистом, который взял последнее большое интервью у Игоря Талькова. Во всяком случае, это последнее печатное интервью. Его фрагменты выходили в разных изданиях, самые первые вышли в «Комсомольской правде» и программе «Вести» по следам разыгравшейся в «Юбилейном» трагедии. Но редакции полного разговора до сих пор не существовало. В принципе, теперь я хочу вернуть долг.
Дмитрий Хахалев
Тальков. Последнее интервью
ПРЕДЫСТОРИЯ
«Убийство Игоря Талькова считается самым громким и самым загадочным в истории российского шоу-бизнеса».
Википедия.
Судьба распорядилась так, что я оказался журналистом, который взял последнее большое интервью у Игоря Талькова. Если подходить к вопросу формально точно, то он дал ещё несколько коротких интервью телевизионным репортёрам за концертными кулисами в последние дни своей жизни. Во всяком случае, это последнее печатное интервью. Его фрагменты выходили в разных изданиях, самые первые вышли в «Комсомольской правде» и программе «Вести» по следам разыгравшейся в «Юбилейном» трагедии.
У нас с Игорем Тальковым состоялись две большие встречи, вернее, даже три – две в Алуште в августе девяносто первого, а последняя – в его московской квартире, второго октября того же года, откуда на следующий день он уехал на роковые гастроли. Разговор в Москве был не другим интервью для новой публикации, а продолжением беседы, начатой в Крыму.
Почему встречи было две? В 1991-м мне было всего 19 лет. Я работал в «Курском соловье», одном из первых частных журналов страны (тогда ещё СССР), который издавался в Курске, но распространялся по всему Советскому Союзу. В августе 1991-го отдыхал в крымском санатории и скучал по работе, даже раздобыл там пишущую машинку, чтобы не терять времени даром и обрабатывать материалы. Это сейчас в отпуске добровольно не стал бы работать ни за какие коврижки, а тогда энергия ещё била через край и восемнадцать дней без любимой работы (в наше время и отпусков-то таких длинных почти ни у кого не бывает) выдержать было трудно. И тут приезжает с гастролями Тальков. Незадолго до этого вокруг его имени начали раздувать репутационный скандал. Никаких комментариев от самого Талькова на сей счёт не было (думаю, СМИ просто не были в них заинтересованы, сам-то Тальков охотно давал комментарии всем, кто хотел их получить, например, телевизионной группе за кулисами «Юбилейного», незадолго до выстрела, оборвавшего его жизнь). Разумеется, я не мог упустить такую возможность и отправился в гостиницу «Алушта», где остановился певец со свой группой. Там же я познакомился с его женой Татьяной, руководителем музыкальной группы Талькова «Спасательный круг» Геннадием Берковым и впоследствии ставшим главным подозреваемым в убийстве Талькова Валерием Шляфманом.
Я готовился к острому разговору, соответственно «подогретый» отзывами о Талькове как о человеке нетерпимом, резком, да ещё чуть ли не члене националистического общества «Память».Но неожиданно для меня у нас с Тальковым возник очень хороший человеческий контакт. Игорь разрушил созданный журналистами стереотип после первых минут разговора. Пообщавшись со многими звёздами, я могу теперь ответственно заявить, что Тальков был и остаётся одним из самых интеллигентных артистов на
российской сцене.
Автограф из архива автора
Сегодня задавать вопросы эстрадному исполнителю на темы, которые затрагиваются в интервью, может показаться странной причудой. Но Тальков не был обычным эстрадным исполнителем.
Я тогда много читал, пытаясь постичь основы бытия, он занимался тем же самым, и мои во многом дилетантские вопросы на самые разные темы увлекли его и стали поводом, чтобы выговориться и, как мне кажется, проговорить для самого себя какие-то важные вещи. Поэтому по широте охваченных тем и уровню искренности интервью местами напоминает духовное завещание, местами – исповедь. Ни от одного вопроса Тальков не уклонялся. Хотя о каких-то вещах и недоговаривал, как выяснилось спустя годы (об этих моментах будут отдельные комментарии в тексте интервью).
Когда я вернулся домой, главный редактор нашего журнала Михаил Файнштейн сразу увидел, что беседа получилась необычной и что некоторые темы надо углубить – к ряду ответов явно напрашивались уточнения, которые я не догадался или постеснялся сделать. Я отправился в Москву, где Тальков принял меня в своей старенькой хрущёвке. Помню, что он был очень уставший после записи в студии и облачённый в светлый махровый халат. Несмотря на утомлённый вид, Тальков всегда сохранял неизменную вежливость и терпение. На прощание произнёс: «Звоните, заходите, не пропадайте». Я в ответ выразил надежду, что мы раньше увидимся в нашем городе, когда он приедет с гастролями (тогда я жил в Курске). Через неделю Талькова похоронили на Ваганьковском кладбище.
Вернуться к этому интервью меня побудили поклонники Игоря, которые периодически просят передать им имеющиеся у меня материалы. Все эти годы и десятилетия они поддерживали огонь в костре памяти об Игоре. И даже много лет проводят своё кропотливое расследование, чтобы узнать правду о том, что случилось в «Юбилейном». Когда не появляется новых песен и вообще никаких новых материалов, такая верность – это просто что-то невероятное, отдельный феномен, который необходимо изучать социологам и культурологам, чтобы понять, на какие запросы коллективного сознания ответил Тальков. Но вместо этого такой феномен становится либо объектом критики, либо просто игнорируется, и я выскажу в этой публикации своё мнение, почему так происходит.
Интервью всегда выходило фрагментами в разных изданиях, и редакции полного разговора до сих пор не существовало. Конечно, проще всего было бы выложить все имеющиеся у меня записи наших разговоров в Сеть – и всё. Но, во-первых, есть техническая проблема – запись велась на три разных диктофона, в некоторых местах она просто ужасного качества. У меня тогда был отвратительный воронежский диктофон «Электроника», но для советского репортёра, который по большей части ходил с блокнотом и ручкой, даже это было роскошью. Разобрать речь с него можно, но такая запись годится только для расшифровки и последующей печати, но не для эфира.
Кстати, с этим диктофоном произошёл смешной эпизод. Я не рассчитывал, что беседа затянется. На её середине сели аккумуляторы. И Игорь предложил воспользоваться японским диктофоном, который носил с собой, чтобы записывать приходившие в голову строчки и мелодии. От волнения я начал выдирать батарейки из его диктофона, чтобы переставить в свой, а Игорь серьёзно и терпеливо объяснял, что лучше сразу писать на его. Вот участки записи с диктофона Талькова действительно идеального качества. Именно их взял у меня Сергей Доренко, чтобы продемонстрировать фрагменты в выпуске «Вестей». А в "Комсомолке" отрывок размещал редактор отдела информации будущий лауреат Нобелевской премии мира Дмитрий Муратов…
В московской квартире был использован ещё один диктофон, производства ГДР. Лучше «Электроники», но тоже очень среднего качества. На примере техники капиталистическая система в очередной раз наглядно продемонстрировала преимущество над социалистической.
Спустя полгода после трагедии мы с Михаилом Файнштейном, главным редактором «Курского соловья», навестили жену Игоря Татьяну. Фрагменты интервью с нею я тоже включу в этот текст в качестве важного дополнения.
Но, помимо качества записи, есть и вторая причина, по которой я понял, что печатная публикация необходима. Изучая запись, я обратил внимания на некоторые детали, которые не заметил тогда. Сегодня они кажутся важными. К ним необходим комментарий.
К тому же на кассетах вопросы перемешаны, так как вторая встреча является продолжением и развитием тем, затронутых в первой. Если слушать всё подряд, не всегда понятно, почему беседа перескакивает с одной темы на другую. Печатная версия позволяет выстроить их в логической последовательности, как мы с Тальковым и планировали.
Я максимально бережно подошёл к текстовой публикации, восстановив всё, что было можно. По максимуму убрал литературную обработку – сейчас мне кажется важным, как звучал голос Талькова, какие он подбирал слова и интонации. То, что казалось тогда несущественным, так скажем, «водой», теперь заиграло совершенно новыми красками и смыслами, поэтому я вернул практически всё. Если исключить какие-то мелочи, смысловые повторы и т.п., то на 95 процентов я полностью восстановил для вас этот разговор в том виде, в каком он происходил и звучал.
Вот что ещё должен добавить. О некоторых вещах сегодня я сожалею. Части нашей с Игорем Тальковым беседы выходили в нескольких изданиях, но основная была напечатана в журнале «Курский соловей». Что это было за издание?
Разворот журнала “Курский соловей” за ноябрь 1991 года. Фото автора.
Шёл 1991 год, частная независимая пресса ещё делала первые шаги, и не всё у нас получалось. Это было откровенно бульварное издание, хотя с отдельными удачными творческими находками. Мы тогда словно пытались изобрести велосипед, будто не было опыта глянцевых журналов в зарубежных странах. Сегодня кажется очевидным, что, получив такой эксклюзив, нужно было просто поместить его на обложку, и всё. Но вместо этого была выбрана совершенно абстрактная вульгарная картинка, которая отпугивала
многих покупателей от газетных киосков. Поэтому многие потенциальные читатели так и не узнали, что находится внутри, люди не купили журнал и не смогли прочитать интервью. (Кстати, были внутри и другие интересные публикации, которые можно было увидеть, только открыв журнал.) В принципе, теперь я хочу вернуть долг. Тем более благодаря Интернету это стало возможным – теперь мы не ограничены ни лимитом времени, ни объёмом газетных полос.
Хотя прошло больше тридцати лет, для меня эти встречи по-прежнему так же реальны, как вчерашний день. Более того, работая с записью, я ни разу не почувствовал, что это экспонат прошлого, напротив, меня посетили совершенно фантастические ощущения того, что Тальков действительно в любой момент непостижимо как, но вернётся, как он и предрекал в своей песне.
В интервью с Тальковым каким-то необъяснимым, даже мистическим образом оказались затронутыми все темы, которые так или иначе бросают свет на трагедию, позволяют понять, почему и как именно Игоря могли спровоцировать на ту роковую ссору, повлёкшую его гибель, люди, которые его хорошо изучили. Версия убийства по неосторожности в ходе спонтанно возникшей ссоры за кулисами концертного зала не кажется мне убедительной. Почему – расскажу позже, в комментариях к беседе.
Редактируя интервью, я обратил внимание на детали, которые позволяют гораздо глубже понять этого человека. Тальков очень обстоятельно отвечает на вопросы, аккуратно называет даты своей биографии – в каком году и где пел, с кем познакомился, с кем поругался. При внимательном чтении видно, что для него имеет значение каждая мелочь, нет ничего случайного. Он придаёт огромное значение словам других людей и отвечает за свои. Это было большой проблемой Игоря, закрепило за ним имидж неудобного человека. Он не хотел мириться с тем, что окружающие живут по двойным и тройным стандартам и их слова не всегда значат то, что они подразумевают на самом деле. В этих вопросах Игорь не был снисходителен к людям и не знал компромиссов, живя, в общем-то, по библейскому принципу: «да будет слово ваше «да – да, нет – нет»; а что сверх этого, то от лукавого».
Как уже сказал выше, совершенно сознательно не стал опускать подробности, некоторые из них явно неактуальны сегодня. Конечно, сейчас не важно, сколько получал Тальков за концерт в 1991 году. Интересно то, как он абсолютно свободно и уверенно общается на любые темы, не уклоняясь от вопросов, как человек, который совершенно в ладах со своей совестью.
В то же время я не стал в этой публикации делать экскурс на тему, кто такой был Тальков, для тех, кто его не знает. Не стал останавливаться на подробностях убийства певца и фигурантах дела, в тысячный раз объяснять, кто такие Малахов, Шляфман, Азиза. Если эта история вдруг прошла мимо кого-то из читателей, то, как говорится, Интернет в помощь. Существует масса очень подробных исследований на эту тему, которым люди посвятили огромную часть своей жизни, и я даже не буду пытаться заходить на их территорию. Я исхожу из того, что начинающие знакомиться с этой публикацией читатели в целом знают контекст.
Некоторые высказывания – как певца, так и мои – на политические и иные темы сейчас могут показаться наивными, а некоторые убеждения Игоря – странными для православного человека: помимо православия он говорит о переселении душ, йогах, астрологии, карме – всё смешивается в одном котле. Но это историческое свидетельство о том времени, о наших суждениях, которые основывались на информации, что была тогда доступна. Интернета не было. Через распахнутые ворота, брошенные стражами коммунистической цензуры, ворвался мутный поток, в котором были как жемчужины, раньше доступные разве только в спецхранах, так и откровенная белиберда. Мы все тогда пытались нащупать, выкристаллизовать новую идентичность и щедро выдавали кредит доверия новым источникам информации. И ещё это воспоминание о наших надеждах, многим из которых не суждено было сбыться, и оттого они кажутся такими наивными из дня сегодняшнего.
Автограф из архива автора
ЧАСТЬ
I
. ПРО ЖИЗНЬ
«Мои родители отсидели огромные сроки»
5 августа 1991 года (гостиница «Алушта»)
– Расскажите вкратце о своей семье, о предыдущей жизни.
– Вряд ли я смогу вам рассказать об этом, потому что у человека отсекается память при рождении, и он не помнит ничего из предыдущей жизни.
– Нет, я…
– Я пошутил.
Родился я в бедной семье репрессированных родителей, после того как они отсидели огромные сроки. Отец у меня сидел в общей сложности семнадцать лет, мать – десять. Отец и дед – коренные москвичи. Оба моих деда служили в царской армии, один солдатом, другой офицером. Отец, после того как провёл полжизни в лагерях, не имел права жить в Москве…
– А отец кем был, когда его арестовали?
– Отец был заместителем начальника одной из подмосковных колоний для беспризорных. Это были 39-40-й годы.
Отец от меня всё скрывал и вообще мне ничего не говорил. Всё что я об отце узнал, это только от мамы и то после того, как отец уже ушёл… в иной мир. Мама жива. Она с 27-го года. Достаточно пожилая уже.
У меня ещё есть брат старший, который работал в нашей группе одно время художником по свету. Сейчас он уехал в ФРГ.
– Эмигрировал?
– Нет. Он уехал туда по делам, у него там какие-то завязки с какими-то фирмами, я в это не влезаю, потому что я сам туда не собираюсь, это его личное дело, его жизнь.
«Я с женой ни разу не поругался»
5 августа 1991 года (Крым, гостиница «Алушта»)
– Я женат уже двенадцать лет, скоро будет тринадцать. Нелюбимое мною число… Сыну десять лет. В школе он не учится. Хотя сдал экстерном экзамены за четыре класса. Сейчас он как бы перешёл в пятый. Ищу ему педагогов на следующий этап обучения. Изучает он только русский и английский языки и математику. Я считаю, что все остальные предметы он сможет изучить сам, если захочет.
– А как же быть с нашим обязательным средним образованием?
– Как быть? Послать его… подальше. Потому что это не образование, а антиобразование. И потом, всеобщее среднее образование – это запугивание. Как нас запугивали: если не будешь комсомольцем, значит дорога тебе закрыта, если не будешь пионером, не дай Бог, значит, всё, вся жизнь у тебя пойдёт крахом. Это элементарное запугивание. Я знаю людей, которые не были ни пионерами, ни комсомольцами и достигли определённых высот, достигли своей цели.
– Кто у вас занимается бытом: уборка, магазины и т.д.?
– Если бы я ходил по магазинам, я бы, наверное, сейчас играл бы где-нибудь на танцах. Или, в лучшем случае, в ресторане. Потому что работа отнимает у меня всё свободное время, и мне остаётся только на сон. То есть концерты у меня перемежаются с работой над текстами, с работой над музыкой, над аранжировкой. Вот здесь сидит Гена Берков, мой друг, музыкальный руководитель группы «Спасательный круг», который не даст мне соврать, что мы с ним постоянно всё свободное время проводим за секвенсором, постоянно думаем над программой, над формами.
– Кто же занимается магазинами и уборкой?
– Жена. Она работает моей женой. Работа такая у неё.
– И никогда не пилит?
