Горе
Шиму Киа
Невозможно описать Горе одним романом. Это удивительная часть нашей души, которая подарила человечеству мысли нематериальные. Только с Горем мы сможем описать наши, казалось, непонятные действия, которые возникли из ниоткуда. Но у самого бессмысленного и пустого есть начало – точка отсчета – благодаря которой мы можем понять, что именно представляет из себя это ничего. И таковым началом является Горе. Оно известно всем, но не каждый с должным вниманием в думается в эти буквы, составляющие целый пласт нашей души. У каждого Горя свое, и у тех героев, что запечатлены в романе, тоже свое отдельное, великое Горе.
Шиму Киа
Горе
I
Безусловно, человеческое горе не описать одним романом, и уж тем более маленькой историей. Это настолько огромный душевный океан, который присутствует в каждой человеческой душе по умолчанию, что если кто-либо осмелиться приравнять его с чем-то индивидуальным, то будет караться призванием «преступник». Настолько Горе масштабно. Оно входит в Сенат чувств, где всем знакомое нам состояние души решает глобальную проблему нашего настроения на сегодняшний день. Почему именно Горе? Возможно, именно на нем основывается история, которая была придумана спонтанно, не простаивало, как хорошее вино несколько лет, и не обдумывалось тысячами думами с бесконечных углов. Эта история пишется здесь и сейчас, и не имеет пока продуманного и логического конца. Она как путь личности- может оборваться уже на следующей минуте.
Свободный, свежий, сырой городок, где каменная плитка стоит ровнее, чем пьяная горстка мужиков, поддерживающих друг друга и идущих искать приключения на свою пропитую голову. Все обыденно здесь, все просто. Вон опытная и пышная мать несет под руку своего малыша, который, хихикая, показывает на всех своим липким от леденца пальцем, а доблестный родитель дает наглецу хороших подзатыльников, чтобы тот не позорил их гордую семью и вел себя прилично на улице. Где-то пробежала черная лохматая собака, хоть вечер был прохладный, но этому зверю, пушистому и огромному, было невыносимо жарко, и он, высунув свой длинный и массивный язык, бежал рядом с молодой парой влюбленных, постоянно смеющихся и то и дело посматривающих смущенно друг на друга, желающие поцеловаться, но не имеющие смелости это сделать. Городок находился среди степей. Высоких гор, глухих лесов рядом не было и быть не могло. Все в нем просто и неброско. Такой городок мало чем мог завлечь давнего туриста, побывавшего много где, но мечтательному поэту это, на удивление, опрятное поселение покажется местом скопления вдохновения и открытых звезд, а затем он пропьет все свои незначительные деньги в баре, стоя рядом с незнакомыми мужиками. Все просто. Не было в этом городе чего-то грустного, чего-то уникального, трагичного, страдального. Он небольшой. Оттого и неинтересный. Поэтому все в округе лишь крутят пальцем у виска перед тем, кто захотел переехать в эту глушь. Там не на что смотреть, кроме бесконечных баров, не на чем отвести душу, кроме борделей. Одна школа, один сад, одна любовь и несколько сортов пива. Как вы поняли, этот городок специализировался на производстве пива и на этом же жил и процветал. Наверно, я назову этот городок Пивоварня. Да, Пивоварня. Мне так захотелось. Естественно, это уютное и алкогольное поселение имело другое прозвище на карте, но дайте мне оставить романтизм таинственности места действий в этом непримечательном произведении.
Люди здесь были счастливы. У них все есть- Пиво! Иной религии не существовало- Пиво! Другой радости не было- Пиво! Увы, но все так просто. И как в таком городе, где кроме Пива! ничего не знают и знать не хотят, находить интересные сюжеты? Неужели обыденность людей зацепит другого обыденного человека? Вряд ли. Но начался этот рассказ как раз-таки в Пивоварне, так почему именно здесь?
Вы присматриваетесь к окнам? Или стесняетесь, что хозяин дома посчитает вас подозрительным и вызовет полицию? Вы пытались разглядеть в бликах окон лица, смирно обитающие в своем замке? Я думаю, что многим дела не было до окон. Ну, окно и окно. Оно хорошо тогда, когда ты смотришь на улицу, но никак не в дом. Да и стесняешься вглядываться в чужую, интимную жизнь незнакомого тебе человека. Что подумают остальные? Подумают скверно. Скажут: ,,Смотри-и-и! Ишь какой вор нашелся. Полицию вызывайте!”. И все. Ты за столом перед комиссаром пытаешься оправдаться, что просто любишь смотреть в окна. А скучный полицейский ответит: ,,Ну и чудак! Да тебя в психбольницу надо, а не в тюрьму. Все воры тоже любят смотреть в чужие окна”. И что ответить этому человеку? Зачем доказывать ему то, до чего он никогда не додумается? В его жизни и так кроме обыденности ничего не существовало. Может быть, он специально стал хранителем порядка, чтобы сделать свои дни интереснее, но ведь в таком деле нет места оправданиям, исходящим из души. Убив человека, я лишь заведу себя в угол, сказав, что просто люблю убивать. Нет, в таких делах сентиментальности и душевности нет, поэтому все постоянно подозревают друг друга. Нет верности. Ведь какой человек довериться прохожему и даст ему ключ со словами: ,.Ты мой друг!”. А ведь за окнами сидят люди в безопасности. Они за четырьмя стенами. За семью замками. Сидят и наслаждаются уединением.
Я украдкой посматриваю в окна. Иногда мне удается заметить угрюмый и страшный взгляд жильца, как раз смотрящего из окна. Иногда мне везет увидеть смиренные дела домоседцев. Иногда я являюсь счастливым участником какого-нибудь события. Редко из окна мне улыбаются в ответ на мой любопытный взор. Но все же из всех ,,иногда” и ,,редко” выделяется одно окно. Я проходил мимо него осенью. Это был красивый двухэтажный дом, и именно из окна второго этажа я заметил прекрасную девушку с белыми волосами, с красивым лицом, но какими-то печальными глазами. Она смотрела куда-то вдаль. Окно ее было открыто. На улице стояла осень, сентябрь с первыми дождями. Она молча смотрела на дерево, которое росло на противоположной стороне улицы. Ее глаза блестели серым оттенком. Несмотря на всю красочность этого города, которую я чувствовал в любое время года, этот печальный взгляд удивил меня. Я видел прекрасную белую березу, которая под каплями дождя светилась под фарами проезжающих машин. Сырой и свежий воздух ветром разносился повсюду, подгоняя первые опавшие листья лететь вместе с ним. Ветки под весом небесной воды шевелились, словно костлявые руки извилистого монстра, однако и в нем была неописуемая красота. Хоть тучи присутствовали в небе, но более тяжелые и темные братья были ближе всех к нам и их быстрое, но плавное движение можно было увидеть невооруженным глазом. И весь мир был так красив, но скучен! А в глазах этой красавицы я не увидел никакого восхищения. Она сидела у окна, словно ее заставили это сделать. Какой-нибудь ужасный принц бросил ее в этом закрытом доме. Девушка пристально следила за запотевшим окном. Ее глаза сливались с цветом осевших на стеклянную поверхность каплями. Вдруг ее губы зашевелились. Она что-то сказала, но слов не было слышно из-за шума падающего дождя.
Я смотрел наверх, прикрывая рукой свои глаза. Она не видела меня, ее завлекли ее же мысли. Девушка медленно подняла открытую банку тушенки и что-то положила туда. Зачерпнула небольшую порцию ложкой, ее рот медленно стал что-то жевать. Я следил за ней, удивленный и очарованный таким странным поведением такой равнодушной персоны. Обычно все во время дождя закрывали, завешивали шторами окна и уходили в свой уют, а я оставался одиноким странником улиц. И во время дождя я редко смотрю в стекла. Я бы и сейчас не посмотрел, если бы какая-то странная сила не подняла мою голову и не свела мой взор с этим прекрасным ликом. Она была красива и странна. Дожевав, девушка выплюнула что-то красное из своего рта в банку. Снова что-то неслышно проговорила. И вдруг я услышал громкий и серьезный голос.
–Быстро закрой окно! Закро… Господи! Ты поранилась?
Женщина по старше, видимо, ее мать подбежала к девушке и быстро закрыла окно. Из-за запотевшего стекла я больше не мог любоваться такой открытостью дома. Еще немного стоя под дождем и наблюдая за мутными силуэтами, я пообещал себе, что буду теперь ходить по этой улице каждый день и надеяться увидеть снова эту загадочную девушку.
Осень довольно грустное время года для меня. Хоть в ней и есть та полная палитра природных красок, та свежесть земли и пик лесного шума, но небо вечно закрыто тучами. Небо- для меня главная часть любого пейзажа. Голубое небо- украшение любой картины или даже приравнивание ее к шедевру. А если на небосводе присутствуют величественные города облаков… Хороните меня с открытым гробом, пожалуйста. В осени нет такого. Вечные тучи навевают такую хандру, что хочется сесть в углу какого-нибудь заведения и просто демонстративно показывать, как тебе плохо, или быть загадочной личностью, смотрящей на всех исподлобья. Да… Такое время вряд ли захочется вспоминать. Но оно существует, как существуют зима, лето, весна. Осень- это неотъемлемая частичка всего года, которая находит, как и другие сезоны, своих людей по нраву и которая помогает определить твое взросление.
Думая об осени, я вспоминал эту девушку. Она была так прекрасна и печальна. Я не раз проходил мимо того дома, но окно на втором этаже вечно было закрыто шторой. В моей голове возникла страшная мысль: она заметила тогда меня. В ту дождливую пору. Она заметила мой любопытный взор и ужаснулась. И даже порезала себе рот! Но как бы в противовес моей тревоге на другую чашу весов вставали рассуждения о ее холодном голосе, грустном лике, вечном замирании взгляда на запотевшем окне. Вряд ли бы она продолжала оставлять окно открытым, зная, что внизу стоит незнакомец, нагло наслаждающийся ее красотой. Удивительно. И при мысли об этой странной реакции во мне вдруг начинает светиться теплый лучик надежды, что девушке понравилась моя безмолвная компания, если она, конечно, заметила меня. Вдруг красавица специально так странно себя вела, чтобы привлечь мое внимание? Неужели это намек, что когда-нибудь я снова ее увижу? Нет, это уже мечты. Безусловно, я человек поэтичный, но мечтателем становится пока не стремлюсь, поэтому пора бы добавлять в мою голову крупицу реальности и рациональности. Многое обдумав, походив под окнами, я все же принял за правильные суждения мысли, шедшие вторым (или средним) порядком. Все взвешенно и имело хоть какую-нибудь логическую развязку. Но мечты… Они пробивались. Пробивались и стремились завладеть мной. Однако чувство уважения к незнакомке и страх беззакония остановили меня от идеи стучаться в окно виновнице моих бесконечных дум.
В Пивоварне в начале октября часто шли дожди. Проливные дожди. Поэтому я особо часто стал выходить на улицу и бродить по мощенным дорожкам. Постоянный стук капель головы приводил мысли в определенный такт движения, что помогало сосредоточиться в иных моментах и определится со своими желаниями. Чего я хотел? Деньги у меня были. В работе не нуждался. Все прожитые годы накопили мне существенный капитал, так что я мог проводить ближайшие 10 лет в достатке. Переехал я в этот город после одного скандала в больнице, где я работал репортером, а потом и вовсе по чистой случайности меня назначили смотровым одного интересного мальчика. Это происшествие, конечно, немного надорвало мое психическое состояние, чуть ли не отправив меня в монастырь, но я смог найти в себе силы заниматься любимым делом. Писательство. Ах, как было приятно найти среди стольких занятий это благородное ремесло и как приятно снова не уставать восхищаться этим искусством! Красота! А Пивоварня показалась мне крайне поэтичной. Глухое местечко, исторические улочки, неуловимые просторы, красочные дома, вечно пьяные люди. Здесь я нашел свое вдохновение. Здесь я нашел свой источник творчества. Этот городок скучный, обыденный. Но когда тебе уже 40 лет, обыденность становится чем-то удивительным, таким новым и необычным, что самые масштабные фентезийные миры, придуманные фантастами, не сравняться с привычным рабочим столом ленивого бухгалтера, полного всяким мусором и бумажками. Чем-то такой беспорядок привлекает, заставляет смотреть на него снова и снова, не отрывая глаз. Этот бардак настолько естественный, что просто начинаешь воображать, при каких условиях эта бумажка попала на клавиатуру. Может быть, хозяин стола был по уши в долгах и, принеся эту бумажку домой, очищал свой пистолет для дальнейшего устранения всех кредиторов. Он собирался переступить черту несчастья прямым путем. Да, абсурдно. Но как же необычно вот так стоять над чьим-либо столом и просто мечтать, придумывать сюжеты. Для меня обыденный мир был истоком творчества. Пивоварня идеально подходила под очаг всего самого обыкновенного, самого банального.
И вот среди всего обыденного и поэтичного я встретил эту девушку. Настолько поэтичную, что все прошлое поэтичное было уже не таким интересным. Вся голова была забита ею. Странной, печальной, задумчивой, красивой леди. Ах, ну как же я страдал, когда снова видел закрытое окно, зарешеченное шторами! Мне нужно было как-то отвлечься. Найти новый ориентир, способный на время стать для меня чарующим Божеством. Но кроме этой девушки ничего в голову не лезло! Ну не может же все мое сердце крутиться вокруг этой незнакомки! Я не раз и не два влюблялся. Имел прекрасную жену. И вот сейчас моя пылкость должна исчезнуть. А тут она разыгралась. Что за бред? Как такое терпеть? Да и что мне делать? Я влюбился в нее? Неужели? С первого взгляда? Нет. Нет, нет, нет. Ни за что. Не может быть. Я не влюблюсь в ту, которую вижу впервые. Которую даже не знаю!
Почему я заговорил о влюбленности?.. Вечно мы так, как только дело заходит о знакомстве с любым человеком, первым делом сразу думаем о возможной любви с ним, словно делаем прогнозы о возможных путях развитий вместе с этим бывшим незнакомцем. И странно, как люди любят романтику, несмотря на ее банальность, предсказуемость, известность. Мы хотим любить. Любовь создает в наших сердцах смысл жизни. Мы обретаем стимул существовать и продолжать делать то, что нам и до этого вряд ли нравилось, но теперь «есть смысл». Любовь что горе. Такое же всеобъемлющее и неописуемое. Но все же моя любовь… Я не могу влюбиться в нее. Я, наверно, заинтересован в ней. Она хранит какие-то тайны. И ее секреты требуют разгадки, она страдает от их нерешенности. Я так думаю. Если это так, то как мне их решить?
Дождь не просто приводил мысли в такт, он их ускорял, делал конвеерными. Меня словно понесли на плечах дикие кони, и бежали они так быстро, что моя координация потерялась еще в начале мимолетного пути. Истинная мука людей- их мысли. Они же и наше спасение.
Бродя по мокрым пешеходным дорогам, наступая на лужи между плитками, я промок до нитки. Скоро будет зима, а с ней и болезни. Лучше укрыться где-нибудь. Люди здесь хоть и вечно пьяные, но добрые и гостеприимные. Я заметил ближайший ларек. Он был скромным, но ярким и атмосферным. Зайдя в уютное заведение, я сразу же почувствовал запах фотопленок. Таких… пыльных, похожих немного на листы бумаги. Это, видимо, фотоателье. Небольшая прихожая с полочками из черного дерева, на которых в особом порядке лежали обмотанные в цилиндр те самые пахнущие фотопленки. Каждая полочка имела свой год в желтой рамочке. Я ходил вдоль хранилищ памяти, рассматривая с интересом и любопытством эти черные тонкие бумажки, на которых еле-еле можно было разглядеть изображение. Здесь были снимки недавнего времени. Я замечал года настоящие, года прошлые. Но пока прошлого столетия не видел. Из этой комнатки выходила небольшая арка. Вместо двери была штора. Раздвинув ее, я зашел в большое помещение с огромным количеством полок, подобных тем, что я видел в прошлой комнате. Здесь уже начиналось прошлое столетие. Это была словно приличная библиотека. Потолки в три метра высоту, и все стены уставлены полочками с пленками. Освещала это хранилище большая люстра, пережившая, вероятно, не одно столетие. Впереди был виден лестничный пролет. Винтовая лестница уходила вниз. Идя по скрипучем полу, на котором вальяжно разлегся старый ковер, я подошел к чугунным перилам. Из черного металла сделали настоящие маленькие сюжеты с небольшими человечками, пейзажами, животными и предметами. Удивительно! Я еще минуты две стоял и рассматривал только начало спуска, а потом все же решился пойти вниз по лестнице. Каждая ступенька, стоило на нее наступить, громко пошатывалась, передавая свое беспокойное движение соседним. Это создавало колебания всей лестнице, отчего я крепко держался за перила. Каменные, заставленные большими фотографиями в рамке стены сопровождали мой шатающийся спуск. Я вышел в коридор. Он вел направо, и вдоль него расположились множество дверей, а в конце выделялись настоящие ворота, ведущие неизвестно куда, но обещающие настоящее приключение. Я подошел к одной двери, подергал за ручку. Заперто. Здесь уже не так веяло пылью. Видно, тут кто-то живет. Ковер чистый, растения, стоящие в горшках рядом с каждым проходом, были недавно политые, освещение ярче, ручки отполированы. Все ухожено, в отличие от верхнего этажа, где на каждой полке с пленкой был свой слой пыли. Наверно, хозяин специально их не чистит, думает, чем больше пыли, тем древнее фотография. Здесь приятно пахло. Свежо, немного отдавало пивом и яичницей. Подо мной иногда поскрипывали половицы, но я продолжал идти дальше. Почти дошел до ворот, но меня сзади окликнул старческий голос.
–Эй! Куда идешь? Кто таков?
Это был сгорбленный дедушка в выглаженной голубой рубашке с коричневыми брюками. На его переносице сидели большие очки. Его большие серые глаза удивленно смотрели на меня.
–Я,– начал я оправдываться,– зашел укрыться от дождя, а потом увидел фотопленки и заинтересовался…
–Тебе кто разрешал входить в мой дом, сорванец?– старец злился, надувшись.
–Кто там шумит?– послышался женский голос из ближайшей двери. Проем открылся. В коридор вышла грузная женщина в фартуке. Она посмотрела сначала на деда, потом на меня и спросила.– Вы пришли фотографироваться?
–Нет!– завопил старик.– Никаких фотографий! Нет, нет, нет. Сейчас не время! Не та погода! Проваливай!
–Постойте,– я старался успокоить странного жителя этого ларька,– я всего лишь зашел укрыться от дождя. Вы не так поняли.
–А, так вы просто от дождя укрыться пришли,– улыбнулась женщина,– Хорошо, хорошо. Не хотите ли поесть? Мы как раз приготовили завтрак.
–Вы уверены?
–Полностью!
–Ни за что!– никак не мог угомониться старик.– Не пущу!
–Климент, успокойся,– она посмотрела на старика, и тот аж ахнул от испуга. Что это был за взгляд? Но потом женщина по-доброму улыбнулась мне и указала внутрь комнаты за дверью.– Прошу, проходите.
Я зашел. Большая кухня с длинным столом, полным всякой еды. Множество стульев были готовы принимать на себя посетителей. Вдалеке виднелся огромный камин, а проход на кухню ограждался от приемной пищи дверью и стеклянной оградой. Я только сейчас осознал весь диссонанс внешнего вида ларька и настоящих размеров этих комнат. Для кого так много еды наготовлено?
–Что вы предпочитаете?
–Я, наверно, воздержусь от еды.
–Вы нас обижаете,– взмахнула руками женщина.– Ну, хоть хлебом вы питаетесь?
–Питаюсь.
–Тогда берите, сколько влезет, пока весь остальной народ не пришел.
–Вы точно уверены, что так можно?
–Да-да, я уверена. Кушайте же,– она усадила меня на стул и подала запеченного гуся с чесноком. Затем рядом поставила большую миску с овощами, фруктами, салатами, а поодаль принесла корзину с хлебом и кружку с какой-то водянистой жидкостью.
Я посмотрел на все эти убранства с подозрением и стал немного откусывать кусочки сначала от гуся, потом от огурца и помидора. Женщина удалилась на кухню, а старик сел рядом со мной и шепотом проговорил мне прямо в ухо:
–Сколько тебе нужно денег?
Я удивился и подавился хлебом.
–Зачем денег?
–Чтобы ты ушел.
–Хотите, я сейчас уйду.
–Давай. Быстро.
Он стал пихать меня своими морщинистыми руками. Я встал, бросив кусок хлеба в тарелку с мясом и пошел туда, куда хозяин вел меня, пихая костлявой рукой. Вышел в коридор, услышал какой-то нарастающий гул. Старик начал ругаться.
–Пленки уже проснулись. Придется идти через основную библиотеку. За мной!
Он нелепо, хромая на правую ногу, шел к воротам. Я следовал за ним и слушал множество оскорблений в свой адрес. Сейчас все настолько быстро и неожиданно повернулось в обыденной жизни в новую сторону, что мысли до сих пор остались там, на улице, под дождем. Сейчас мной двигают только чувства. Чувства интереса, любопытства, энтузиазма. Оглядываясь, я слышал, как гул людских голосов все приближался, словно нечто неумолимое из глубин океана дает звуковой сигнал о том, что вот-вот тебя схватит в свои челюсти размером в континент невиданно морское чудище. Своими хилыми ручонками старик распахнул врата.
–Скорее же!
Я вошел и помог ему закрыть массивные ворота, в щели заметив открывающиеся в коридоре двери. Гул стих. Мы оказались у входа в спуск какого-то туннеля. Был этот спуск широким, словно в метрополитене. Этот маленький ларек все больше и больше делал мое представление о мире неправильным. Теперь я буду по-другому смотреть на дома, вспоминая это происшествие. А ведь я виновник этой встречи. Мягкий свет настенных светильников показывал мне убранства великолепного декора в стиле уютной деревянной усадьбы. Зеленый окрас никак не мог сочетаться с бывшим величественным коридором, однако массивные врата словно чертили границу между этим нескладным дизайнерским решением. Ступени, как слои торта, рассеялись в ширину пять метров и вели прямо вниз. Спуск обещал быть недолгим, конец пути был виден уже в начале, однако в этом ларьке могло быть все. Да, вопросы, тайны, загадки появились при первой винтовой лестнице, но сейчас я не хотел думать о всех знаках вопроса и просто следовал за хозяином. Эхо разлеталось, даже несмотря на плотные ковры, на дальние дистанции. Лишь потолок был мрачным, потрескавшимся от времени и грозил провалиться ни первый год, однако все никак не мог исполнить своего обещания.
–Забудь все, что здесь видел,– сказал старик, когда мы спустились и пошли к небольшой дверце.
–Хорошо,– но забыть такое я, конечно, никак не мог.
Пройдя невзрачный туннель, перед мной открылась библиотека невиданных размеров. Колонны полок уходили вниз, скрывая свой конец мраком. Нас от великолепия отделял небольшой заборчик, предостерегающий новичков и неуклюжих людей от неумолимого и страшного падения. Это помещение представляло собой большую окружность, кольцо, где в середине и выступали хранилища знаний. Старик чихнул, большой гул разнесся и возрос до таких децибелов, что невольно хотелось закрыть уши.
–Не смей издавать громких звуков,– шептал старик, но эхо преувеличивала его шепот до нормального голос.– Если хоть один невольный шум изойдет по твоей причине, ты полетишь в эту пропасть,– он указал за заборчик.
Я кивнул и тихо шел за ним. Меня поражали размеры этой библиотеки. Лишь тусклый свет солнца сверху пытался через купол осветить ободок, по которому мы шли. Каждая полочка была заставлена книгами, отчего общий вид этого чуда являлся настолько многообразным, что глаз не хватало, дабы рассмотреть непрекословное великолепие этих колонн. Цветовая гамма обложек создавала детализированную картину, которую на темном фоне хотелось рассматривать все больше и больше. Это помещение было мрачным, таинственным и величественным. Оно манило невольно меня. Я сам не заметил, как подошел к окраине, схватился руками за перила и посмотрел вниз.
–Стой!– пискнул старик.– Ты что удумал?!
–Я… хотел посмотреть на высоту этих колонн,– шептал ему в ответ, но он пригрозил мне.
–Скоро будешь на своей шкуре испытывать всю глубину этих пещер.
Мы обошли это помещение и вошли в небольшую комнатку, где посередине стояла коробка с вырезом. Рядом лежала черно-белая фотография, изображение которой я не мог разобрать. Снизу была надпись ,,Вид из окна. 1826 год”. Напротив висел потрет мужчины с высоким лбом и усталым взглядом. ,,Жозеф Нисефор Ньепс”. Так звали мужчину на картине. Я долго смотрел на портрет и не заметил, как старик что-то усердно пытается открыть своей огромной связкой ключей. Когда же, наконец, он подобрал нужный ключ, сказал мне:
–Проваливай!
Я молча вышел, и хозяин громко закрыл дверь. Еще немного меня слепили лучи солнца после дождя. Я понял, что оказался на центральной Площади, а позади меня хмуро стоял серый дом. Немного еще погодя, я ошеломленный пошел домой…
II
Несколько дней я снова и снова вспоминал о случайном моем посещении маленького с виду ларька. Я даже название не помнил этого заведения. Единственное, в мою память точно отпечаталось место, откуда я вышел. Центральная Площадь. Серый дом. Тайны. Тайны. Тайны. Много тайн… А ведь Пивоварня обещала мне спокойное время перед смертью, но, видимо, судьба решила иначе. В чем же… В чем же был основной секрет этого городка?
После мной овладела горячка. В эти дни я особенно болезненно для своей головы думал о грустной девушке снова и снова. Эти печальные глаза отпечатывались в моей голове, когда я пил очередные таблетки, а бледное лицо и шея ее странно появлялись в тенях вечерней стены, освещенной одной лишь лампой на столе. Во время болезни мой разум застрял в том мире отчуждения, где для тебя нет разницы, что происходит за окном твоего дома: какой дождь льет, что за человек бродит, откуда слышны крики и стуки снаружи. Все было замкнуто в одном доме, олицетворяющим мой внутренний мир: такой же горячий, пламенный, непостоянный и переменный. Чем меньше был мой жар, тем меньше чувствовал я жаркое свечение ламп и люстр. Оттого они казались мне холодны. Для любого мечтательного человека постоянная тьма- намек о тупике жизни, из которого надо выбираться, зажигая все новые и новые свечи. Я понял это предупреждение жизни и решил все же хоть чем-нибудь заняться. За долгое время сделал уборку, сел за писательский стол, штрихом ручки запечатлев лишь пару рассказиков, и, спустя еще время вышел на улицу.
Эта вылазка в белый свет невероятно ослепительно встретила меня после долгих часов болезненного одиночества. Мои мысли встретили серьезный удар, потрясение, выражавшееся в долгом признании общества. Встретив первого человека, я смотрел на него, как попугай на интересную вещичку. Такими же любопытными и бесцветными глазами, наклоняя голову и пытаясь рассмотреть подвох в этом материальном теле нового существа. Прохожие не обращали на меня внимания, хоть некоторые враждебно, чувствуя мой взгляд, отходили от меня куда подальше. Бродя по улочкам, я все больше возвращался к социальной жизни, которая пропала и была вытеснена болезнью из моего окружения. Окна вновь привлекали меня, заставляя вглядываться в них, и соблазн был слишком велик, чтобы отказаться. Смотря на первое встреченное мне окно, я вновь вспомнил о ней и вновь ненадолго закрылся в своих мыслях. Следил за разрезами между плиток и старался наступить на них, чтобы, как мне пришла эта мысль в голову, не ,,умереть” от столь мистической и губительной поверхности плитки, поэтому именно бетонные трещины являлись для меня спасением, на которое я наступал. Разумеется, воображаемая смерть много раз уже забрала меня на тот свет, ноги не слишком ловки, однако это не мешало мне все больше и больше входить в этот дорожный азарт, отвлекаясь от тягучих дум. Так я и дошел до центральной Площади.
Просторное пространство, с множеством лавок скамеек и любых других сидячих мест, окруженное по периметру деревьями и обустроенное для редких туристов, навлекло на меня еще большую волну воспоминаний. Серый дом. Я лихорадочно стал оглядываться и искать мрачное строение, из которого меня ногами выволокли на улицу. Жители Пивоварни любили здесь отдыхать культурно, разумеется, с кружкой пива в руках и в невероятном алкогольном состоянии, в котором оба наплыва- культура и пьянство- действовали на бедную людскую голову быстро и завлекающе. В глазах их так и виднелась эйфория от происходящего мозгового штурма, поэтому все живое здесь было вялым и расслабленным, как это всегда бывает в Пивоварне. Среди рассеянной толпы мой взгляд постоянно останавливался на похожих, но не точно таких же домах. Я бродил по площади и вдруг услышал выстрел. Такой громкий, такой неожиданный и страшный, он выделялся на фоне спокойствия и умиротворения городка. Мое внимание быстро и предательски переместилось именно на звук этого выстрела. Я снова стал просачиваться через толпу и увидел нервного, высокого, крупного телосложением, яро дышащего, в сером пальто и пистолетом в руках человека. Он крикнул на уже мертвое тело неизвестного бедолаги.
–Я же сказал, убери от меня свое чертово пиво! Ненавижу этот пьяный сброд!
Жители городка, пьяные и блаженствующие, непонимающе смотрели на психопата, угрожающего им пистолетом, и ничего не делали, даже не паниковали, а просто стояли и любопытно поглядывали на единственный лучик неправильности Пивоварни. Вдруг рядом с великаном стала прыгать маленькая девочка, и ее белые волосы подлетали от прыжков и небрежно спутывались на спине. Она тянулась короткими ручками до руки незнакомца и громко жаловалась:
–Да прекрати же ты! Сколько можно убивать невинных людей! Перестань сей-час же!– и с этими словами девочка била по животу психопата.
–Вы все должны умереть! Ваше пьянство должно исчезнуть, а этот город гореть в аду!– он пару раз выстрелил в несчастных, и те, пьяные и вялые, падали на землю.
–Да прекрати же ты!– визжала девочка, и убийца все же успокоился немного. Спрятав пистолет, психопат взял за руку девочку, все еще кричащую на него, и быстрыми шагами уходил в определенном направлении.
Я решил проследить за этими странными людьми. Они слишком уж выделялись в скучной, однообразной и пьяной Пивоварне. Никто из прохожих не стал паниковать и вызывать полицию, все просто смотрели на убегающего убийцу, а спустя некоторое время словно теряли его из виду (хотя на немноголюдной и обширной Площади сложно было не заметить убегающего высокого мужчину) и уже тогда начинали ужасаться трупам, валяющимся на плитке. Вокруг неожиданно быстро зародился хаос, который обязан был прийти на 10 минут раньше, но из-за вялого настроения общества набирал обороты только сейчас. Кто-то в панике достал телефон и стал звонить в полицию, кто-то кричал, кто-то вдумчиво смотрел на трупы, словно был хирургом высшей степени и интересовался работой пистолета, оценивая, можно ли еще спасти эту тушку или нет. Мне сложно было уследить за беглецами, но все же высокая макушка мужчины в плаще являлась для меня ориентиром, к которому я неумолимо приближался.
Убийца с девочкой подбежали к домам, расположившимся по периметру Площади, и резко свернули вдоль них. Терпеливо и монотонно идя по мокрой и сырой каменной плитке, они приблизились к серому дому. Тому серому дому, который я так старательно искал, изначально ступив на территорию Площади. Мужчина открыл дверь и тут же затолкнул туда девочку, которая возмущалась и продолжала осуждать его. Они исчезли в доме. Он был таким серым и скучным, что нетрудно было потерять его из виду, находясь в двух шагах от него. Я увидел, что дверь была не заперта. Эти двое так спешили, что забыли полностью закрыть дверь, и из маленькой щели лился теплый желтый свет. Культурность в данный момент разгромно проигрывала любопытству и детективному азарту, поднявшемуся в моей душе так высоко, что мне казалось, мое предназначение изначально заключалось в исследовании новой тайны. Тайной она являлось только для меня, ведь только моей везде сующей свой нос голове было интересно то, что вообще происходило за эти дни. Я осторожно просунул указательный палец в щель и открыл ее. Маленькая комнатка, из которой меня так бесцеремонно выгнал этот старик. В середине так же расположилась коробка и картинка с надписью. Приятный запах дерева, фотопленки и еще каких-то химикатов отзывался здесь. Позади на стене висел портрет Ньепса. Я медленно обошел стол, искоса посмотрев еще раз на картинку и приблизился к двери. Открыв ее, я почувствовал бурный поток прохладного ветра, какой бывает в больших и просторных помещениях небывалого масштаба. Это библиотека. Эхом раздавался разговор мужчины и девочки.
–Сколько раз ты будешь убивать невинных жителей из-за своих больных нервов?
–Пока этот городок не опустеет.
–В тебе вообще есть что-то, кроме гнева?
–Да, ненависть.
–Боже, ты воплощение глупого ужаса и гнева.
–Вайолетт, здесь жил всякий народец, но тот, что живет сейчас…
–Он такой же, как все!
