Алексей Калинин "Служу Советскому Союзу"

Служу Советскому Союзу
Василий Высоцкий

Алексей Калинин

Мой путь к военной пенсии был сорван засадой террористов. Зато за каким-то чертом меня забросило в 1972 год. Ранняя осень, студенческая пора и… отец, рядом с которым я оказался.Я отца помнил боевым и храбрым, а мне повстречался слабый соплежуй. Похоже, что пришла пора заняться его воспитанием и сделать так, чтобы он превратился в человека, полного достоинства и чести!

Алексей Калинин, Василий Высоцкий

Служу Советскому Союзу

Глава 1

Бездонное небо особо красиво, когда наблюдаешь его с нагретого бока БТР-82А. Редкие облака перышками пролетают над выжженой сирийской пустыней. Песок скрипит на зубах, а жаркий ветер приносит не прохладу, а очередную порцию зноя.

Верный Калаш чуть покачивается в руках. Он тоже горяч, как и оболочка машины. Сказать по правде – тут всё нагрето так, что можно запросто жарить яичницу. Да, взять три яйца, разбить их на броню и подождать пять минут. Кушать подано, господа русские воители! Вот вам ещё горсть песка в яичницу вместо специй. Жрите, не обляпайтесь!

Безжалостное солнце с упорством игиловца продолжает уничтожать всё, что попадется ему на глаза. Даже в тени его лучи отражаются от вездесущего песка и нагревают, нагревают, нагревают сухой воздух.

– И вот моя маманя напрочь заколебалась ругаться с теткой Матроной. Она уже и так, и сяк, и наперекосяк, а та всё одно талдычит – куры глупые, они сами в огород лезут. Ни одна доска их не удержит, как бы я понизу не укреплял. Надо было, с другой стороны, тоже заклад ставить! – полукричал-полуговорил мне в ухо Серега Смирнов, позывной Сверчок. – Мамка уже обещалась им бошки пооткручивать, а тетка Матрона тогда грозилась в суд подать. В общем, бодались они с утра и до вечера. На их концерты полдеревни собиралось. А чо? Бесплатный цирк, поржать можно тоже…

– И ты позволял мамку забижать? – спросил я.

Ещё двое бойцов лениво прислушивались к нашему трепу, сидя на другой стороне летящей по пустыне машине. Мои орлы! Звери! Бойцы, которых я лично вымуштровал. Слепил из теста булатные мечи.

– Товарищ майор, а что мне оставалось делать? Тетка Матрона могла наш БТР на ходу одной левой завернуть. А вот что до «забижать»… Тут как получилось-то… В общем, я тогда Сунь Цзы читал, про военное дело и вообще. Вот и подговорил маманю на спецоперацию, – Сверчок сделал театральную паузу.

Рядом с нами приутих ветер, как будто присел рядом на бронированный корпус и прислушался. Ветру только сигаретки не хватало прикурить, чтобы стать похожим на бравых вояк, какими были мои бойцы.

Небольшая часть моего батальона в количестве семи человек возвращалась в базу Хмеймим после инспекции Аль-Буди. На рассвете там были слышны выстрелы, вот нас и направили для разбирательства. Как оказалось, это повздорили два местных аксакала. Повздорили из-за какой-то херни, вроде один у другого украл лопату. Второй отказывался и говорил, что в глаза её не видел. Но когда глотки от ругани оказались сорванными, то один из них выстрелил в воздух. Второй тоже громко показал наличие оружия. Обошлось без жертв, но мы для приличия отобрали у обоих пистолеты, а взамен оставили воду.

Понятно, что не сегодня завтра у обоих снова окажется оружие, но… Не убивать же этих седобородых старцев, которым уже не хватает слов для выражения эмоций. Тем более, что скоро и я стану похожим на этих аксакалов. Уже решил, что «сирийская командировка» станет моей последней. Дальше возвращение домой и выход на пенсию.

Хватит. Мне уже почти пятьдесят. Я воин-переросток. Майор Семен Михайлович Ерин. Мотострелковые войска. В нашей семье я второй, после отца, кто выбрал своей стезей военную карьеру. И быть бы мне подполковником, а то и полковником, но… Я не умел сдержать эмоций, когда передо мной творилась грязь и несправедливость.

А в Сирии этой грязи хоть ложкой ешь!

Достало всё это. И эти дрязги, и эти выстрелы, и эти случайные, глупые смерти. Я потому и выбрался из недр душной базы, чтобы немного развеяться. Потому что всё обрыдло и всё достало. Но даже ссоры стариков раздражали. Вот жеж, все мудя седые, а они стрельбу из-за чухни затеяли…

Вот как раз на эту тему и Сверчок начал рассказывать свою историю. Сказал, что она похожая на ситуацию двух аксакалов и очень нравоучительная.

Когда пауза затянулась, один из бойцов, Михаил Мареев с позывным Кострома, сильно выделяя букву «о» в словах, проговорил:

– Да не тяни кота за яйца. Чово там дальше-то было?

– Вот! – поднял вверх палец Сверчок. – Как раз в яйцах-то всё дело и было! Я купил в магазине лоток белых яйц, да и разложил их по огороду. А уж утром, когда многие деревенские пошли на работу, выпустил маманю на диверсию. Она пошла с корзинкой на сборы и так громко начала приговаривать: «Ох, до чего же крупные яйца несут куры у Матроны! Прямо страусиные!» Конечно, весть о курином предательстве дошла до ушей тетки Матроны почти сразу. Она выскочила на двор и давай орать, мол, отдавай мои яйца! Мои это куры и яйца мои!

Сверчок показывал это в лицах, махая руками и один раз едва не навернувшись с брони. Хорошо ещё я вовремя поймал.

– А маманя ей в ответ дулю показывает, мол, что на моём огороде, то всё моё. Опять концерт по заявкам, опять половина деревни на ушах, но… Люди у нас справедливые – сказали, что раз куры беспределят на мамкином огороде, то всё, что они сотворят – мамкино. Будь то навоз или яйца. Тетка Матрона покудахтала-покудахтала, да заколотила забор со своей стороны. Жадность оказалась сильнее. Теперь мамкин огород ни одна крылатая стерлядь не топчет, – под общий хохот закончил Сверчок.

Я хлопнул Сверчка по плечу. Ведь хотел рассказать нравоучительную историю, а рассказал о том, как развел старую тетку.

Колеса БТРа наматывали километры сухого песка на резину. Впереди и позади была всё та же серо-желтая равнина.

– Кстати о птичках. Над нами уже минут десять стервятник кружится, вы не заметили? – крикнул Кострома.

– Где? – я тут же напрягся.

Вряд ли птица будет десять минут лететь за машиной. У неё и поинтереснее дела могут найтись.

– А вон, – Кострома ткнул пальцем в сторону юго-востока.

Там, среди мелких перистых облаков, маячила одинокая точка. Я схватил кофр, вытащил бинокль.

– Твою же мать! Это же «птичка»! – рявкнул я. – Приготовиться!

Не успел я прокричать команду, как послышался противный свист и в броню БТРа со стороны Костромы влетел снаряд.

Меня отбросило в сторону. Взрывная волна смяла тело, как будто оно было из пластилина. И вместе с тем эта волна спасла меня от второго взрыва, уже с нашей стороны. Я видел, как на почерневшую броню брызнула алая кровь…

Засада!

Черт побери! Нас вели, а я позволил себе расслабиться! Позволил потерять бдительность!

А теперь…

Теперь всё тело превратилось в один сплошной комок муки. Оно пылало от боли, как подбитый БТР. И в то же время я ещё был жив.

Да, я видел сквозь пелену в глазах, что нижняя половина моего тела лежала рядом. Изуродованная, сломанная, вся в подпалинах. Даже берцы слетели…

– Есть кто живой? – вырвался из груди сип.

Мне никто не отозвался. БТР пылал, изнутри не доносилось ни звука. Куски того, кто недавно сидел на броне и белозубо ржал над собственными шутками, уже не вернутся к маме в деревню. Или вернутся в закрытом гробу.

Мой маленький отряд погиб. Из шести пацанов уже никто не вернется обратно.

И вскоре я присоединюсь к ним. Догоню их и мы пойдем туда, где уже не будет ни горя ни зла. Возможно, Сверчок расскажет ещё какую-нибудь байку по пути…

Умру здесь, на жарком песке… под палящим солнцем… Осталось чуточку потерпеть…

Я не дамся живым… Вот сейчас вырву чеку, отпущу рычаг и…

Но мне не удалось уйти спокойно. Я услышал шаги. Скрип песка под тяжелыми подошвами.

Кто это? Игиловцы? Я с трудом поднял слипшиеся веки.

Солнце обрисовало три фигуры в серо-зеленоватой одежде. Звездно-полосатые нашивки на рукавах… У двоих в руках ракетные комплексы… Встали надо мной… Улыбчивые, в голливудских черных очках…

– Янки? – просипел я.

– Факинг рашн, – сплюнул один из них.

– Слышь, янки, – я с трудом заставил язык ворочаться. – Гоу хоум, *ляди!

После этого я выпустил гранату из руки. Звякнул спусковой рычаг. Взрыв растворил в себе испуганные крики, жаркое солнце и такое далекое, синее небо. Небо, по которому всё также невесомо плыли перышки облаков.

Глава 2

Темнота. Вонь.

Вот два слова, которые приходят мне на ум прежде, чем в уши вторгаются звуки «чух-чух, чух-чух».

Да-да, темнота и вонь блевотни. Причем блевотни сивушной, исторгнутой совсем недавно. Такая вонь сама по себе залезает в нос, доходит до мозга и просит тело добавить в общую лужу. Вроде как брызнуть в общий котел…

Я выжил? Теперь где-то в больничке? Или в каком-нибудь зиндане для пленных?

Нет, в зиндане нет этих мерных «чух-чух».

Следом приходит боль. Я чувствую, что раскалывается голова. Она такая же тяжелая, как чугунное ядро для пушки. Или я и есть чугунное ядро для пушки?

А что? Переродился и теперь…

Чух-чух… чух-чух…

Дзиньк-дзиньк-дзиньк…

К мерному постукиванию колес добавился стеклянный звук. Так может дрожать в стакане ложечка. Даже не так… Этот звук шел от ложечки, которая была вложена в стакан, а тот в свою очередь покоился в подстаканнике!

Значит, я не пушечное ядро. Нет, не мог себе представить в одном месте пушечное ядро и стакан в подстаканнике. Значит, я что-то иное… А что?

– Вот вернусь домой и на завод пойду, – послышался откуда-то сверху полупьяный молодой голос. – Женюсь на Люське Трофимовой, в универ подам документы. А там инженером стану, дети пойдут… «Волгу ГАЗ-24» куплю… Недавно в журнале видел… Краси-ик-ивая…

Эммм, чего? Какую «Волгу»?

– Да всё ты свистишь, Сашка. Какая Люська? Она же в Ленинград усвистала учиться. Там себе найдет какого-нибудь профессора… А ты будешь к ней в гости приезжать. На «Аврору» смотреть и на Люську облизываться, – послышался другой, не менее пьяный голос. – Может даст тебе за сиську подержаться.

В Ленинград? Да он давно уже Санкт-Петербург!

– Чего? Какого профессора? – заворчал первый голос. – Да я лучше любого профессора! А ты чего подзуживашь-то, Серега? Чего подзуживашь? Вот сейчас залеплю тебе в лобешник, будешь знать… Давай лучше выпьем…

– А давай. Чего на сухую-то? Эх, снова спускаться…

Один за другим раздались шлепки, как будто на пол спрыгнули два тела. Не очень аккуратно спрыгнули, так как на меня повалился один из спрыгнувших.

О как! У меня есть тело! Я вообще не пушечное ядро!

– Чёрт! – прошипел упавший на меня человек, дыша перегаром. – На Сеньку грохнулся. Во, он даже не очнулся! Ну и дрыхнуть! Эй, Сенька! Эй, пить будешь?

Меня потрясли, но я сделал вид, что сурикат и прикинулся мертвым. Надо пока оглядеться, а уже потом решать – что к чему. Как раз начали разлипаться веки. Похоже, что на ресницах выложили по лопате гноя и теперь придется постараться, чтобы их продрать.

– Да оставь ты его. Он как с верхней полки навернулся, так всю башку себе напрочь отшиб. Как бы дурачком не остался. На фиг он нам такой в общаге-то спонадобится? Будет ещё ссаться с верхней койки! – остановил второй.

Послышалось звяканье, какое издает бутылка, которую прислоняют к стакану. Дальше пошли бульки. Семь бульков… Значит, бутылка делится на троих.

– А может Ерина толкнём? Вдруг будет? Ну на двоих-то до хрена…

Ерина толкнём? Меня же только что толкали!

Я всё-таки с трудом разлепил веки, но оставил их прикрытыми. Беглый осмотр дал немного информации – я в плацкарте поезда. На нижней полке. Напротив лежит, накрытый простынкой человек, а ещё двое молодых пацанов застыли с поднятыми стаканами. Оба в майках-алкоголичках и трениках с завязками под пятку.

Один вихрастый, рыжий, как лисенок из мультика. И мордочка такая же хитрая, просящая кирпича. Второй же был русоволосый, стриженный под полубокс. Лица я не видел, так как сидел на моей полке спиной ко мне.

В окне напротив проносится зеленый лес. Судя по елкам и березкам – где-то на средней полосе России. На столике пара пустых бутылок из-под водки. Вот только я такую водку никогда не видел. Сами бутылки были похожи на пивные, а на светло-зеленых этикетках было просто слово «водка». С витиеватым вензелем под словом.