Голоса за столом вновь потребовали общего внимания. Просили высказаться Ольгу Александровну.
– С детских лет Глеб остался без матери, – сказал она. – Я была старшей и как могла пыталась заменить ему маму. Потом он стал взрослым, вполне самостоятельным, много побродил по свету, сначала как геолог, потом как писатель. Но всегда он оставался для меня младшим – не то братом, не то сыном, нуждавшимся в защите. Меня очень радовало, когда он приезжал к нам на Кавказ, в мою семью. Мои дети, его племянники, очень любили его, и он горячо их любил. Очень трудно примириться с тем, что его больше нет, и единственное, что мы можем сделать, – это позаботиться о его памяти.
Вот это уже деловой разговор, подумал Михаил.
– И я снова обращаюсь к вам, его друзьям. Надо сделать все возможное, чтобы его книги, сценарии и пьесы увидели свет.
С этими словами Ольга Александровна всем корпусом повернулась к своему соседу – молчаливому среднеазиату, рядом с которым Михаил долгое время простоял в коридоре, и слегка протянула к нему руку.
– В какой стадии дело сейчас, Анвар? – спросила она.
– В республике «добро» мы уже получили, – ответил Анвар. По-русски он говорил очень чисто. – Теперь сценарий надо утвердить в Москве. И я бы начал снимать без промедления.
– Он кто? Кинорежиссер? – тихо спросил Горский у Вики.
Она утвердительно кивнула.
– Так все-таки будет фильм или нет? – неожиданно вызывающе резко спросил чернобородый врач из Магадана.
– Ладно, Миша, отстань, – сказал врачу писатель Борзов.
– Будет, будет, – охотно отозвался Анвар. – Хороших сценариев немного. А тут прочел рассказ, вернее, два… Это же о нас, о жителях Памира! И прямо готовый сценарий.
– Так уж и готовый!
– Ну, его Глеб написал. Я его попросил, как прочел оба рассказа. Я был на всесоюзном семинаре молодых режиссеров здесь неподалеку, в доме творчества. Глеб позвонил, сказал, что приедет. Жаль, конечно, что не удалось снять вместе с Глебом. Но мы на Востоке считаем так – раз так было ему суждено, значит, он здесь всё успел.
Кто-то спросил:
– Вы серьезно?
– Совершенно серьезно, – ответил Анвар.
Горский всмотрелся в лицо Анвара. Оно горело вдохновением. Правда, внесенной в разговор свежей струи хватило ненадолго, и всё пошло куда-то в сторону: Анвар принялся объяснять, что крестьянский труд на Памире – не такой, как в России.
Пора было расходиться. Однако не обошлось без обычной для московских сборищ заминки. Встав из-за стола, все перешли в комнату Глеба. На тахте под шкурой белого медведя расположились Люда, Оля и ее сын. Горский подошел к ним.
Михаил присел рядом с мальчиком.
– Тебе когда-нибудь хотелось путешествовать? – спросил он.
– Хотелось, – тихо сказал Саша.
– Ну, вот тогда тебе, наверное, и понадобится подзорная труба. Ты знаешь, как с ней обращаться?
Саша кивнул.
– Смотри, – продолжил Михаил, вытягивая бленду. – Сейчас передняя наружная трубка выдвинута вперед, на самом деле ею надо пользоваться только тогда, когда смотришь против солнца или если мешает какая-то подсветка. Или если хочешь, чтобы издали не было видно отблеска от стекла объектива.
– Вот видишь, Саня. – назидательно сказала Люда. – Мы, оказывается, не всё знали насчет трубы.
Горский дослал бленду на место и снова спросил:
– А как разбирать трубу, чтобы прочистить стекла или удалить попавшую воду, тебе не показывали?
Саша отрицательно помотал головой.
– Ну, тогда смотри, но только без нужды ее не разбирай. Вот так откручивается трубка с окуляром и оборачивающей системой линз. Их тут четыре, не путай их местами. А вот так отвинчивается объектив. Смотри, его оправа тоже сборная. Ее тоже можно развинтить и протереть оба стекла по отдельности обязательно чистой и мягкой тряпочкой, чем она нежней, тем лучше. Ну, а теперь всё снова соберем. Вот получай.
Он протянул трубу сыну Кураева.
– Глеб собирался послать вам «Северо-восточные полигоны» в издании «Роман-газеты». Вы получили, Михаил? – поинтересовалась Люда.
– Получил, даже с дарственной надписью.
– Ну-у, – протянула Люда. – Это просто небывалый случай! Он терпеть не мог давать автографы. Троепольскому, например, он послал «Полигоны» без автографа. Кстати, Вы ведь собирались показать мне Глебовы письма.
– Да, пожалуйста.
Люда начала читать.
– Хорошие письма, правда? – сказала она, возвратив листки Михаилу. – К нему всегда тянуло людей. Я помню, как сама познакомилась с ним. Это было в коридоре гостиницы на Кавказе. Он просто улыбнулся – и все. Мне было легко-легко. Жизнь без Глеба стала бессмысленной. Единственное, что дает мне силы, – Люда в этом месте потупила глаза, – это что я должна сохранить память о нем. Хочется издать его переписку, а она очень большая. Я вас прошу, когда это понадобиться, дать мне копии этих писем. Вы не против?
– Нет.
– А вы хотели бы взять на память какие-нибудь фотографии Глеба?
– Очень хотел бы. Но тех, которые мне особенно нравятся, на столе нет.
– Это неважно. Покажите, какие вам хочется. Толя отпечатает, а я пришлю. Жаль, что вы не познакомились. Надеюсь, мы будем поддерживать отношения.
– Конечно. Когда будете в Москве – звоните и приходите.
– Лучше уж вы к нам в Ярославль. А то в Москве у нас постоянно дела, всё некогда. А в Ярославле можно будет спокойно поговорить. – Люда слово в слово повторила свою сестру Валю.
– Благодарю. Но твердо не обещаю.
– Тогда пишите, – улыбнулась она.
– Напишу, – пообещал Горский.
Сейчас он чувствовал: их с Людой действительно объединяло желание подольше побыть в мире, созданном Кураевым для себя, для нее и для всех. Или даже в мире, который воздвигался вокруг Глеба силами его близких и знакомых. Да, мир вокруг Кураева продолжал строиться. Для современников он уже больше ничего не мог ни создать, ни поправит, но сорок прожитых им лет все-таки дорогого стоили. Он прочертил новые горизонты и увлек за собой кучу народа.
VII
Михаил договорился с Толей, что тот сделает отпечатки двух омолонских снимков. С Викой они условились вместе ехать в Москву на электричке. Шел уже двенадцатый час.
– Михаил Николаевич, вы не будете против? Мне надо подождать Анвара, – сказала Вика, когда они уже вышли из подъезда.
Наконец показался Анвар и стал извиняться: мол, хотел посмотреть фотографию прототипа Черешкина из «Последнего рывка», а ее никак не могли найти.
– Куда это вы? —удивился он, увидав, что Вика с Горским повернули в сторону станции.
– Как куда? На электричку.
– Да вы что! Поедем на такси.
– Нет, – решительно отказалась Вика. – Терпеть не могу ловить здесь такси. На электричке через тридцать восемь минут будем в Москве, а тут неизвестно сколько торчать.
Анвар не хотел уступать, Вика тоже.
– Ладно, – сказал Михаил. – Пойдем к станции. Если до прихода поезда поймаем такси, поедем на нем. Если нет – на поезде.
Спорщики почему-то послушно смолкли. Но не успели они пройти и двухсот метров, как увидели идущую навстречу свободную машину.
Анвар сразу метнулся через газон на дорогу и свистнул. Шофер моментально притормозил. В жестах и свисте Анвара явно сквозил профессионализм. Обменявшись с шофером несколькими словами, он призывно махнул рукой. Шофер, московский таксист, поинтересовался, как скорей выбраться на шоссе, и Вика некоторое время объясняла ему. Ее обстоятельная, замедленная речь с четкой, но непривычной дикцией, выдавала не москвичку.
– И кто же послужил прототипом Черешкина? – спросил Михаил через некоторое время.
– Тоже старшина-сверхсрочник, только другой войны.
– А! Значит, Николай Николаевич Огородников.
– Вы его знали? – удивилась Вика.
– Нет, конечно, – рассмеялся Михаил. – Логически вывел из нескольких Глебовых книг.
– Из каких? – все еще дивясь, спросила Вика.
– И из «Охваченной двумя океанами», и из «Азовских плавней», и из «Огней вдалеке».
– Что это за вещь – «Охваченная двумя океанами»? – заинтересованно обернулся Анвар.
– Хорошая книга. Во многом биографичная. О том, как он бродил по Чукотке и плавал вдоль ее побережий в несерьезных посудинах, об истории поиска чукотского золота.
–Точно, – подтвердила Вика. – Я вижу, вы действительно до мельчайших подробностей знаете творчество Глеба.
– Только по видимой части айсберга.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что опубликованное составляет только часть его творчества, честно говоря, не знаю какую, но уверен, что извлек бы куда больше знаний и об этой части Земли, и о самом Глебе, если бы прочитал его рукописи, наброски и заметки. Чем обильней поле фактов, тем больше ассоциаций возникает при анализе текстов. Чем меньше фактов, тем меньше можешь вывести с помощью логики и интуиции. Вот, например, я был уверен, что прототипом Черешкина был Огородников, в смысле портрета, характера, но был ли сюжет рассказа основан на жизни Огородникова, откуда мне знать?
– Нисколько не был, – уверенно сказала Вика. – Глеб выдумал сюжет от начала до конца.
– Странно.
– Что странно?
– Я был уверен, что он писал только о том, что сам видел, пережил или слышал из заслуживающих доверия источников. Конечно, кое-что он при этом мог изменить в своих вещах, но не очень сильно.
– Ну, отчего же! – возразила Вика. – Он не так уж редко выдумывал, хотя не спорю, чаще отправлялся от действительных событий. Трудно даже представить, сколько всего он узнал и навидался за свою – вы, наверно, согласитесь – недолгую жизнь.
Шоферский затылок уже давно обратился в символ внимания. Видимо, Вика тоже заметила это и потому ни разу не назвала фамилии Глеба.
– Скажите, Вика, а Огородников тоже страдал внезапными припадками из-за травмы черепа, как Черешкин в рассказе?
– Да, еще как! Один раз это при мне случилось. Он упал на пол и стал биться, причем все конечности дергались в разном ритме. Глеб уже знал, как с ним надо обращаться в таких случаях, но для меня это было полнейшей неожиданностью. Глеб крикнул: «Беги, мочи простыню!» – а сам бросился его удерживать. Мы потом вдвоем еле-еле запеленали его в мокрую простыню, хотя Глеб Александрович был очень сильный человек, да и я на слабость не жаловалась.
После ее рассказа они долго молчали. Машина уже мчала по Москве. Вика сказала, куда ее подвезти. Наконец, она попросила остановиться.
– Позвоните мне, Михаил Николаевич, когда выберете время, – сказала она, пожимая Горскому руку.
– Обязательно позвоню. И скоро, – пообещал он.
Анвар тоже записал телефон Горского и пообещал, что пригласит на премьеру.
Марина ждала Михаила. Она сразу увидела, как он возбужден, как хочет тут же рассказать обо всем. Да ей и самой не терпелось услышать. Он сразу начал говорить, не заботясь о том, чтобы хоть как-то систематизировать впечатления: невенчанные жены, алкоголизм, необычайное обаяние Глеба, люди, которые, сблизившись с ним, готовы были многое от него терпеть…
Михаил говорил Марине, что его отношение к Глебу – писателю и путешественнику – от того, что он узнал сегодня, измениться не может. Ну, а каков он был в городской суете, вне того образа жизни, который считал единственно стоящим, могло быть интересно только как комментарий к кое-каким сюжетным поворотам, к кое-каким оценкам, для самого Михаила не существенным.
Глава 2. Откровения, которых нельзя было ожидать
I
– Проходите, Михаил Николаевич, – отступая вглубь коридора, пригласила Вика. – Легко нашли?
Из телефонного разговора с Викой Михаил уже знал, кем она приходилась Глебу Кураеву: «Ну, если говорить о существе наших отношений, я была женой Глеба Александровича примерно со времени его возвращения из Магадана. А разошлись мы три года назад».
– На сороковинах чего только не пришлось выслушать… Если бы все это дошло до Глебовых ушей, он послал бы всех своих друзей по весьма определенному адресу – я уверена.
– Неужто всех? Стариков-то вряд ли, – усомнился Горский.
– Старики тоже не совсем то вспоминали, – возразила она. – Вы знаете, от чего умер Кураев?
– На поминках говорили – склероз сосудов сердечной мышцы. Так мне, по крайней мере, объяснил его сосед Николай.
