Не атрофировался от раздумий тоскливых.
Прыщик исчезнет совсем, если это не lues,
Хоть бы и lues, он позже пройдёт, в свое время.
Как сопоставишь ты длительность жизни
и краткость леченья?
Ведь несравнимы они и смешны по сравненью.
Девушка тоже придет – та, а смотришь не та уж,
Смотришь другая совсем, но уж это не важно.
И не заметно, вообще, а когда ваши дети
вырастут скоро,
Ты вспомнишь про прыщик ничтожный,
Что повергал тебя раньше в души твоей трепет.
И посмеёшься, и детям своим расскажи моментально.
Пусть они внукам расскажут и правнукам тоже,
Что б никогда, ни одни там потомок ничтожный
В дальних веках незаметнейший самый и мелкий
Больше от прыщика вовсе душой не страдает,
И никогда от тоски этой странной не сдохнет.
РОЯЛЬ
От нас уезжает рояль.
Склонились чёрные лица.
Мы смотрим вслед. Жаль.
Жаль. Но мы должны проститься.
И иго его легко,
И бремя его прекрасно,
Но всё уже далеко,
И в общих чертах не ясно.
Скольких он сердцем согрел?
Кем он был не доволен?
Но мы плакать не умеем,
И не чувствуем боли.
Пусть едкий колючий туман
Его очертанья проглотит.
Нам будет не хватать его,
Но там, куда он ушёл,
Он будет свободен.
И день его будет тих,
И стих его будет ясен,
Прощай, рояль, прости.
Мы отрекаемся, убираем снасти.
Вытираем с пальцев тосол,
Размешиваем в бидоне дрожжи,
И кто ты был, и куда ушёл,
Вспомнить уже не сможем.
Как пожалеть твои клавиши,
Их строгий с чёрным пробор?
Если сможешь – хотя бы пиши,
Сюда, нам за забор…
И солнце десять раз встанет,
Зайдёт ещё десять тысяч,
А рояля нет уже с нами —
Его некому слышать.
Его некуда ставить
В этом нашем квадрате идей.
Мы не были, видимо, православными,
Но мы тоже хотели, чтоб в нас посеяли.
А как проводили рояль.
То и последний аккорд стих.
Тут мы поняли, что мы сыграли,
И, как жестоко он подшутил.
Тут с корнем из нас и выдралось.
Но корень вошёл не глубже эпителия,
И вся наша черствость выявилась.
И вся примитивная бухгалтерия.
– До встречи, – говорим мы,
косясь в сторону туалета.
– До свидания, – трём сухие глаза,
А, ведь, боимся возмездия, знаем это.
И можно бы – назад.
Какой-то ящик на колёсиках громоздкий,
Какое-то нагромождение струн и пружинок,
Мы всё молчим, но в обнажившемся скотстве
Видим, что все одинаково хороши.
Ну, это зимой ничего, ну, там, когда туман бывает,
А летом, когда распарит мозги —
Как мы? Да, как обычно, поругаемся.
А после начнём дохнуть от тоски.
Квадрат этот наш, большой,
И все стороны, как будто хорошие – одинаковые:
Юг, Север…, там, сколько их? Четыре вроде?
Только как ни смотри, кривя душой,
пуская слюни, губы раскатывая,
Всё взгляд не выходит за…
всё тащится обратно
с какой-то гадостью вместе,
И мы называем это жизнью
и они соглашаются, называют – песней.
А он вот укатил…
И колёса его круглые, мелкие,
И мотора в нём никогда не было,
А мы всё бегом по квадрату, как белки,
А он – прямиком в небо…
Под чёрной его оболочкой
(как панцирь жука навозного),
Что-то определенно было такое —
Чего в нас не будет, теперь уже точно.
Это одно, пожалуй, запомню,
Об этом напишу, если,
хоть в чём-нибудь жив останусь:
«Был рояль, а мы оказались недостойны,
И, вот, он ушёл, и вот, лето настало.
Или, вот, – зима, или, вот, – …сколько их там?
Четыре? Кажется, все заполнены стороны?
А он ускользнул, вырвался на волю,
А мы проглядели, когда открывались засовы…»
Ну, утешьтесь, ему без нас там гораздо лучше.
Хотя и нам с ним было бы не уютно,
Но пока есть, кому плюнуть в душу —
Есть душа, и вечность есть, и от этого легче,
как будто.
Вот мы с вами и убедились
На примере простого уехавшего рояля,
Что в жизни много гитик всевозможных:
«И то, что ложно – отчасти истинно,
И то, что истинно – тоже ложно».
А, как знать, остался бы он с нами
Простой громоздкой чёрной деревяшкой,
нелепым ящиком?
Ну, повыдергали бы струны,
ну, клавиши порастаскали —
Вот и вся польза!
Но рояль, уехавший от нас невредимым,
Это уже философия!
Да, что это я, впрочем: «Уехал, уехал».
Вон, кажется, виден во сне ещё краешек.
– Что же это ты, слабак? Уезжаешь?
А нас так и не научил плакать…
