Кто-то скажет, возможно, некстати:
Ты и здесь обогнал нас, приятель.
Пробежит по застывшему телу озноб,
И испариной лёгкой покроется лоб
Под бумажкой, как тронут на убыль
Поцелуи, но только не в губы.
А с любимой скандал выйдет наверняка:
К ней навстречу моя устремится рука…
Впрочем, чаша сия нас минует,
Пусть другой её в губы целует.
Пролетит по толпе сожаления шквал
Среди тех, кто при жизни меня уважал,
А как схлынет волна огорченья,
Место скорби займёт облегченье.
Не ценил я себя за свой взбалмошный нрав.
То, что умер – вспылил, оказался неправ.
Тем, что счёт прекратил дней рождений,
Дал я поводы для осужденья.
Что до срока ушёл – мне поставят в вину
Должники, обо мне огорчённо вздохнув…
Знать бы, скольких людей я расстроил,
Срок отъезда меня б не устроил.
В мир загробный без права возврата билет
(Ведь у смертных и права подобного нет)
Приобрёл бы, но с датой открытой
И сидел бы в глуши не обмытый.
Я из жизни не раз выходил подышать,
И со мной погулять отлучалась душа,
Видно ей оболочка от тела
Словно рубище осточертела.
Наконец-то душе быть в стихии своей.
Вместе с нею и мне вниз смотреть на людей,
Созерцая в толпе их печальной
Тех, в ком раньше души я не чаял.
Своих бывших подруг наблюдал бы с небес,
С кем любовь на ногах перенёс, как болезнь.
Слава Богу, недуг тот на деле
Оказался не слишком смертелен.
Чтоб себя рассмотреть сквозь житейскую муть,
Хорошо иногда умереть на чуть-чуть,
О тебе, что болтают, послушать —
Да услышит, имеющий уши!
Чем хулою покойнику зря докучать,
Лучше что-то приврать или просто смолчать…
Скажет кто-то, какой я хороший,
Промолчит же значительно больше.
Тот, кто мог бы сказать про меня всё, как есть,
Много раньше пропел лебединую песнь,
Как бы ни было это печально.
Я его извиню за молчанье.
Скоро мы, полагаю, увидимся с ним
И волшебною влагой себя окропим.
Всем живая вода будет кстати,
Мёртвой нас и при жизни окатят.
В измерении новом начнём жить с нуля,
По вселенной промчимся в простых жигулях…
Ведь случаются разные сказки,
Снова выпьем, коль друг не в завязке.
А скорее я сам вместе с ним завяжу,
Горизонт преступив, заступив за межу.
На том свете не те интересы,
Чтоб гуляли мы с ним, как балбесы.
Даже если при жизни ты умер давно,
Всё кривлянье твоё – лишь немое кино.
Про себя, но со света иного
Я живущим скажу два-три слова
От лица бедолаг, бишь моих корешей,
Тех, кто в мире имущих – «рукав не пришей»,
С кем мы шли, куда нас не просили…
Жаль, о дне их не оповестили.
Извинение я попрошу у друзей,
Что от них утаил день кончины своей.
Кабы знал, что мой ангел замыслил,
Приглашенье б заранее выслал.
Содержание было б из нескольких слов:
«Приезжайте на встречу. Покойный Белов.
Не скажу, где вас встречу, милейший,
Сам не знаю маршрут свой дальнейший».
Но, хотелось бы думать, живой я пока,
По привычке валяю во всём дурака,
А насколько серьёзно – про это
Я узнаю уже с того света.
Я объект неопознанный
Как попал я сюда, говорить мне об этом не хочется,
Шар стеклянный по случаю загнан в ворота футбольные,
Микрокосм не у дел, переживший своё одиночество,
Ампутированная ступня, связь прервавшая с голенью.
Лиц не видеть вокруг – шанс единственный был на спасение,
Через форточку я дважды в день выбирался на улицу.
Приходящих врачей понимая благие намеренья,
Как бычок в писсуаре я был, что уже не раскурится.
Мир висел предо мною шаром новогодним на ниточке,
Выметать мишуру приготовилась старая нянечка.
Проклинал вся и всех, выбирая слова неприличные,
Атрофической язвой своей озабоченный дядечка.
Медсестру узнавал по рукам её, пахнущим водочкой,
Мы врастали друг в друга, сплетаясь похожими мыслями,
И на утке больничной катались мы с ней как на лодочке,
Где по очереди в облаков отражение писали.
Дилижанс, типа Шаттл, пролетел мимо без опоздания,
До его возвращения были какие-то дни ещё.
Собирал я в копилку как мелочь остатки сознания,
Чтобы мог дать на чай я швейцару при входе в чистилище.
Удавиться меня приглашал сам Вийон за компанию,
Хлороформ предлагая для кайфа отдельно от воздуха,
Мне весло протянула спортсменка из гипса в купальнике,
По нему я попал в городской парк культуры и отдыха.
Прописался портвейном, как водится, с выздоровлением.
С вами я, дорогие мои изваянья убогие,
Урны, постеры с вывеской пошлой для ознакомления,
Но сказать не могу задержусь в нашем парке надолго ли.
Снова Шаттл пролетел полный душ, чем-то очень встревоженных.
Помашу я им, вроде как свой, но отставший от поезда,
Микрокосм не у дел, в городской парк культуры заброшенный
Ни собою, ни кем-то другим я объект неопознанный.
Свой день, как милостыню нищим, раздал я весь
Свой день, как милостыню нищим,
Раздал я весь,
И по пустым карманам свищут
Норд-норд, зюйд-вест.
Промозглой сырости и стужи
Ветра те злей
И душу выдувают хуже,
Чем суховей.
Знакомые, друзья, любови,
Весь день с утра
Стою у ваших изголовий,
Как медсестра.
Но милосердной своей долей
Не возгоржусь.
Обременительной неволи,
Скорей, стыжусь.
Мой день, разорванный на части,
На лоскуты,
Житейские низводят страсти
До суеты.
В моей душе метут метели
Который год.
Мне все ветра осатанели,
Зюйд-вест, вест-норд.
В скитаниях поднаторевший
Поймаю штиль,
Просоленный и одряхлевший
Сойду в утиль.
Кому при жизни не был лишним
Ко мне придёт,
И долг свой дАвнишний, давнИшний
Отдаст, вернёт.
Ну, а пока ломают сваи
Удержу без
И пыль с души моей сдувают
Норд-ост, зюйд-вест.
