– Поняла. – задумчиво сказала Глаша. – Значит, орали не здесь. Просто представь – я сижу, разгребаю завалы клиентки, а тут галдеж. А кто басил-то?
– Та то ангел. Видно, раньше у Шаляпина был хранителем. – ответил я, и мы оба прыснули. Тихонько, как мыши, нашедшие заначку хозяйского кота. – Как считаешь, мне сразу с ним заходить?
Глаша призадумалась, помотала головой и вышла в приемную. Осмотрелась и сказала:
– Ну что? Пойдёмте! Уже пора.
Комплексная проблема, понурив голову, покорно встала, бессмысленно крутя головой, вошла в кабинет. Глаша закрыла двери. Присутствия ангела в приемной я не почувствовал. Видно, пошел за подшефным.
Я присел в кресло и стал размышлять. Чудны дела Твои, Господи! Как только я был готов погрузиться в свои думы и осмыслить происходящее, которое однозначно выбивалось из нашей обыденности, как снова почувствовал присутствие. Присмотревшись, я различил и ангела, и беса, стоящих у двери. При этом бес был запеленат в какие-то ленты света. Стоял, покорно понурив голову. Ну или что там у него вместо нее.
– Неужто ты его сам вынул? – спросил я ангела.
– Нет! – заулыбался ангел. – Я его временно изъял, чтобы Глашеньке было с кем поговорить.
– Что-то новенькое. – задумчиво пробормотал я.
Ангел улыбался чему-то ему одному понятному и продолжал выпускать из своей левой руки световой лучик, который медленно превращался в какой-то тягучий, постоянно переливающийся световой канат, и он накладывался петлями на демона одной за другой. Я заметил, что при этом пут на демоне больше не становилась. Было ощущение, что новые кольца света накладываются вместо исчезающих, наложенных ранее.
– А куда исчезают путы? – спросил я, удивленно глядя на эту картинку.
– Тают. – не прекращая улыбаться, ответил он. – Мы не можем вмешиваться с конечным результатом. Это ваш мир. И вы должны тут разбираться сами. Вам Господь дал все для этого.
Я задумался. Его слова мне были понятны. И все как бы обоснованно. Но я знал ситуации, когда ангелы вмешивались и делали это весьма конкретно.
– То, о чем ты сейчас думаешь, были исключительные случаи. – ответил он, читая мои мысли. – Просто Отец не нашёл никого, кто бы исполнил Его волю и прорёк её в этот мир для исполнения. – он, как показалось, грустно и разочарованно вздохнул и добавил: – Вот тогда приходим мы.
Мне показалось, что он не совсем искренен в своём разочаровании. Я хитро посмотрел на него и заулыбался.
– Что-о-о-о? – протянул ангел настороженно.
– Ничего, ничего! – успокоил его я. – Мне просто показалось, что ты радуешься, когда не находится человека, и Боженька поручает вам, крылатым, делать нашу работу.
Я видел, что он смутился. Пухлые щечки стали заливаться розовым, словно под его кожей и вправду текла кровь. Он потупил глаза и, не глядя на меня, ответил:
– Нам действительно немного обидно, что Бог вас, таких несовершенных, таких эгоистичных, таких грешных поставил выше нас.
– Понятно! – ответил я, теряя интерес к разговору.
– Что тебе понятно? – спросил с вызовом ангел.
– На чем Сатана развёл треть твоих братьев. – сказал я, наполнив свои слова жесткостью.
– Кто бы говорил… – возмутился мой собеседник. – Да почти каждый из вас ходит на поводу у бесов.
– Ты прав! Тут не поспоришь. – согласился я. – Но ни один из нас не помнит о том, что когда-то видел Отца, что был Им сотворён, что имел счастье прикоснуться к Нему. Мы приходим в этот мир обнулёнными. А вы отступили от Отца и предали Его, имея величайшее счастье лицезреть Его и купаться в лучах Его славы. Или я что-то путаю?
– Я не предавал Бога никогда! – возмущённо начал было ангел. Но я поднял руку и сказал:
– Не будем о грустном. – и добавил: – Ты кольца-то крути. Не забывай. Вон товарищ уже почти освободился.
Ангел глянул на демона, на котором оставалась всего пара световых колец, и быстро восстановил путы. Ему было стыдно. Да и мне, собственно, тоже. Я знал слабости ангелов, особенно младших чинов, и подленько этим воспользовался.
– Прости меня, друг! – сказал я, обращаясь к ангелу. – Я не хотел тебя обидеть. Просто вы бываете такими снобами, надменными и чванливыми, что иногда хочется вас немного осадить. – И тут же добавил, обращаясь к Отцу: – Отец! Прости мне мою заносчивость и злобливость. Прости, что обидел посланника Твоего, во Имя Иисуса Христа!
Ангел глянул на меня, потом воздел глаза вверх и тоже что-то закурлыкал на своём ангельском языке. Даже всплакнул немного. Я встал, сделал ему шаг навстречу, распахнул объятия, приглашая обняться. Он на мгновение замешкался, а потом ринулся ко мне, и мы обнялись. Стоит заметить, что обнимал он меня одной рукой. Вторая при этом продолжала пеленать демона.
Мерзкий гад от нашей размолвки явно испытывал удовольствие. Он, можно сказать, наслаждался.
– Когда все окончится, и я получу свободу, эту комедию буду рассказывать на бис среди своих. Вот хохоту-то будет. – откровенно потешался он.
– Муть обезьянья! – резко обернулся я на его голос, – Куда я тебя освобожу, ты там даже пискнуть не сможешь.
– Я не понял! – начал было возмущаться бесяра. – Эй, петушара небесный! Это произвол! – прогнусавил он ангелу. – Тебе куда сказали меня отправить?
Я вопросительно посмотрел на ангела. Тот пожал плечами и коротко ответил:
– Папа сказал отпустить!
Я округлил глаза и хотел было возмутиться, но бес меня опередил:
– Да! Да! Давай, начни роптать. Сделай мой день, святоша. – захрюкал он от удовольствия. – Надо же счастье-то какое привалило. В один день увидеть, как бесогон ссорится с ангелом, и он же ропщет на повеление Самого-о-о! – ржало это чучело и тыкало когтистым пальцем в потолок.
Я протянул руку, и из моей ладони вылетел лучик света. Тоненький такой. Можно сказать, тонюсенький. И вонзился этому охламону прямо в пасть. Пасть захлопнулась, и демон как-то судорожно сглотнул и затих. При этом начал злобно вращать глазами. На его отвратительных губищах начала проявляться заплатка, похожая на послеоперационный пластырь. Потом пластырь растворился, а вместе с ним растворился и рот.
– Ты мне теперь почти нравишься! – сказал я, удовлетворенно поглядывая на результаты своего изобретения. – А тебе? – спросил я у ангела.
– Так, точно лучше! – сказал он. – А потом сможет говорить? – тут же обеспокоено спросил ангел.
– Он и сейчас может.
Бес, выпучив глаза, пытался что-то из себя выдавить. Ничего не получалось, и он вопросительно уставился на меня. Впрочем, и ангел тоже.
– Может, может! Но… – добавил я, подняв указательный палец вверх, – Только псалмы и славословия Господу. А еще может покаяться…
– Ха-ха-ха! – совсем не ангельским смехом зашёлся наш пушистик. – А ну прочитай какой-нибудь псалом. – обратился он к демону.
Тот замотал головой и отвернулся.
– Да ладно тебе, нечистый! Хоть попробуй…
– Ну давай вместе – Живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится…[19 - Начало псалма 90]
У демона проявился рот, и он нараспев начал псалом. Когда дошёл до фразы «говорит Господу», вдруг остановился и было начал:
– Да пошли… – рот его исчез. Мы так и не смогли узнать, куда нам следовало идти. Сказать, что он был зол, ничего не сказать. Бес был в ярости.
Вдруг распахнулась дверь, и вышла Глаша.
– Ну что с вами делать? Галдите, как дети, ей Богу. Ни минуты покоя. Заходите! Все…
Я встал и зашел в двери. Как остальные, не знаю. Потому как, когда я вошёл, все были уже на местах. Демон занял свое место, ангел расположился в уголочке, а я, как всегда, выволок стульчик из закутка и присел в середине кабинета. Сам реципиент, получив некоторую свободу от застарелого соседа, крутил головой и с удивлением рассматривал меня, Глашу и периодически вглядывался в тот угол, где стоял ангел. Он его, конечно, не видел, но длительное соседство с бесом сделало его достаточно чувствительным к происходящему в духовном мире. По крайней мере, в той части, которая касалась его лично. Глаша сосредоточилась. А пока Глафира что-то там свое рассматривает, думаю стоит уделить несколько строк самому гостю.
Виктор был типичный неудачник. Если ему в чем и везло в жизни, то это были женщины. Но не все. А та часть, которая рыдает, глядя сериалы, и часами треплется с подругами по телефону. Есть такой типаж. И поскольку в них всегда есть саккумулированная, нерастраченная любовь и забота, то они готовы отдавать ее первому встречному мужику, который вызывает жалость. Знаете, как облезлому тощему котёнку под дождем. Его всем жалко. Но не все готовы этого блохастого тащить в свой дом. Это потом несчастье растолстеет, обнаглеет, освоится и начнёт гадить, метить и драть обои. А пока оно вызывает жалость. Именно таким был Виктор. Он умел профессионально вызывать жалость и сострадание. А когда понял силу своего таланта, то стал его использовать напропалую. Он вызывал жалость у начальства, у женщин, у детей и даже у продавцов в Пятерочке.
И все бы ничего, если бы Виктор не был жутко похотливым типом. До определенного момента, пока годы позволяли, он довольно успешно окучивал женщин. Был пару раз даже в браке. И оба раза счастливо, пока ему удавалось жалостью удерживать семейные узы. Но флёр несчастного быстро спадал, и начинался быт. Детей, которых он шлепал без остановки, следовало кормить, одевать и учить. По сути, дети становились его конкурентами, даже самая сердобольная тетушка, выбирая между жалостью к супругу и заботой о детях, выбирала детей. Это было несправедливо, с точки зрения Виктора. И, когда требования тащить в дом деньги становились невыносимыми, он просто уходил. Гордо! С высоко поднятой головой! Обиженный, но не покорённый.
При этом Виктор создал себе романтичный образ. Он отпустил волосы, за которыми тщательно ухаживал. Несмотря на серьёзную лысину, которую скрыть после сорока было уже невозможно, он завязывал чёрной резинкой хвост, а лысину прикрывал кепками, беретами, шляпами и прочими головными уборами. Которые, к слову, не имел привычки снимать в помещениях. Это было частью его образа вместе с ухоженной бородкой и маленькими очками. Следует отметить, что очки не были солнцезащитными. Это были обычные очки, в которые он вставил стёкла с нулевыми диоптриями. Одевался Виктор очень скромно. Вся его одежда была в стиле милитари, и это тоже будоражило женское воображение.
После пятидесяти наш герой понял, что женщинам он все также нравится, но вот дать им уже ничего не мог. Если раньше, пока были силы, все свои недостатки Виктор компенсировал добротным сексом, и женщины какое-то время мирились с его никчёмностью, то с годами пыл угас. Остался только богатый опыт. А его к делу не пришьёшь.
Безусловно, женщины идут и на более странные мезальянсы, но рано или поздно ничем не подкрепляемые отношения безоговорочно разваливаются. Поскольку Виктору была необходима та, которая будет о нем заботиться, он постоянно искал решения. Молодых девушек он избегал. Понимал, что нужна либо потенция, либо деньги. Ни того, ни другого у него не было. Стареющие мадам, где можно было как-то пропетлять и удержаться на жалости, были хорошим вариантом. Но от одной мысли удовлетворять их страсти без потенции ему было не по себе. Виктор не ханжа. Мог хоть как достучаться до сердца дамы и сделать ее счастливой, но этот вариант откладывал на потом. Потому как верил в свою звезду.
И звёзды сошлись! Он встретил прекрасную женщину Светлану. Одинокая, госслужащая, на хорошем посту, в меру интересная, дом полная чаша. Живёт одна с дочкой тринадцати лет. Внешне не королева, конечно. Скорее мышь серая. Но одевается со вкусом, и Виктору было с ней не стыдно выходить в свет. Виктор влился в ее жизнь, как горячий нож в масло. Его откровения об импотенции, поданные в правильном ключе, вызвали дополнительный прилив жалости и вкупе с рассказами о тяжелой судьбе непризнанного гения сделали свое дело. А дело двигалось к свадьбе. Более того, Светлана очень переживала, что ее доченька встретит в штыки ухажера, но все получилось совершенно наоборот. Виктор сумел найти ключики к сердцу ребенка, и, когда он перебрался в их дом, девочка души в Викторе не чаяла.
***
– Павел! У Виктора серьезное подселение. Не мог бы ты помолиться о нем? – сказала Глаша, выныривая из одной ей ведомых далей.
– Ох, с удовольствием. – ответил я и, повернувшись к Виктору, хотел задать дежурный вопрос о его готовности и желании…
– А кто такая Алла? – вдруг спросила Глаша, глядя на пожёванного бонвивана и останавливая меня жестом.
– Это дочь моей будущей жены. – тихим голосом ответил Виктор, сведя глаза к носу.
– Сколько ей лет?
– Тринадцать. – как-то с вызовом ответил престарелый бездельник.
– То есть вы планируете склонить эту девочку к тайному сожительству? – холодным тоном без единой эмоции спросила Глафира.
Я буквально почувствовал, как выдохнул ангел в углу. Выдохнул и расслабился. Я мгновенно переключил зрение и уставился на пушистого посланника Небес.
– Почему ты молчал? – грозно спросил я, глядя в его глаза. – Зачем весь этот цирк?
– Я не мог вмешиваться напрямую. – ответил он, с достоинством расправляя крылья. – Все, что было в моей власти, это надоумить этого людя прийти к вам. Все остальное было бы нарушением закона и вмешательством надприродных сил в канву бытия. Бог отдал этот мир вам. А вы его отдали на откуп диаволу. Так что как-то сами…
Мне показалось, что в словах ангела прозвучали обида и раздражение. Но это вряд ли… Он же ангел.
Я вернулся и услышал окончание Глашиного монолога:
– … неужели вы не верите в воздаяние за всякий грех? Неужели вы думаете, что Бог не читает ваших мыслей? Он даже сейчас смотрит на вас! – говорила Глаша, вколачивая каждое слово в голову этого несчастья. Опасного, следует признать, несчастья. И в конце добавила: – Во Имя Иисуса Христа, я запрещаю вам даже помышлять о совращении этого дитя. – выпалила она и перевела взгляд на меня. – Давай! Можешь у него даже не спрашивать, что он хочет. Здесь другие законы работают.
– Лучше было бы ему, если бы мельничный жёрнов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели, чтобы он соблазнил одного из малых сих[20 - Место из Евангелие от Луки, 17 глава.]. – проговорил я слова Писания. И, обернувшись к Виктору, немного не рассчитав силы, выдал слова молитвы.
Виктора начало загибать. Он опустил голову к коленям и принял противоестественную позу. Вдруг голова его стала выворачиваться, и мне пришлось переключать зрение. Картинка, открывшаяся мне, почему-то напомнила полотна Иеронима Босха[21 - Иероним Босх – Нидерландский потомственный художник, один из крупнейших мастеров периода Северного Возрождения.]. Гнойный бес стоял над склоненным телом и давил своими лапищами на какие-то нервные центры этому несчастному. При этом белоснежный пушистик равнодушно взирал на разворачивающуюся трагедию. Просто стоял и смотрел. Как таксист с привокзальной площади на носящихся мимо пассажиров. Философски. Мне стало не до выяснений отношений с ангелами.
– Во Имя Иисуса Христа, дух нечистый, я запрещаю тебе убивать его! – выпалил я и добавил на древнем давно забытом языке что-то вроде: – Я лишаю тебе власти над его душой, разумом и плотью. Пошёл вон от него!
Бес ослабил хватку и посмотрел на меня.
– Да кому он нужен? – проворчал демон своей пастью. – Он же хуже животного. В нем нет смысла.
– А кто тебе дал право судить и распоряжаться, обезьяна? – спросил я строго.
– Он! – просто ответил бес и ткнул своим когтистым пальцем в тушку Виктора. Виктор при этом скрючился еще больше и затрясся, как от удара током.
– Я! Павел, сын Всевышнего, запрещаю тебе вредить этому человеку – прорычал я.
– Ладно, ладно. Нет так нет. – смиренно проворчал бесяра. – Только он не человек. Он людь.
Я решил, что пора заканчивать эту беседу. Не выходя из подпространства, протянул руку и сгреб эту мерзость в кулак. Прошептав в свой кулак координаты, перекрестил содержимое и дунул на него. Уменьшенный до размеров шарика для пинг-понга бес пулей отправился туда, где ни один Макар никогда не пас своих телят. Одним словом, очень далеко. Проследив за траекторией движения, я вынырнул в реальность.
– Куда это ты его? – спросила Глаша настороженно. Она знала, что беса этого нельзя было отправлять в небытие.
– Я все помню! Его путь лежит в пограничье. – ответил я.
– Ох матерь Божья… – вздохнула Глафира. – Его же там…
– А куда мне его надо было? В небытие нельзя. Тут такие не нужны. Вот пусть там помаринуется.
– Тебе не кажется, что ты сильно жестоко с ним обошёлся? – спросила Глаша.
Я пожал плечами. Пусть там наверху разбираются. Захотят вытащат, не захотят развоплотят. Мое дело телячье. Виктор распрямился и потирал шею.
– Что вы со мной тут делали. Все болит. Будто меня побили. А у вас есть лицензия на такие манипуляции? – начал было он, получив свободу.
– Сейчас пройдет. – сказала Глафира, и в ее голосе не было ни сострадания, ни даже сочувствия. – Виктор! Прощайте! Вам пора.
– Что значит пора? – возмутился озадаченный тип. – Я еще ничего не успел спросить…
Мы с Глашей переглянулись, и я понял, Виктор ничего не помнит. Это было чудесно.
– Мы не сможем вам помочь! Вам следует с этой проблемой обратиться к другим специалистам. – проворковала Глаша с улыбкой. – Это не наш профиль.
– Аферисты! Я так и знал. Вам бы только деньги с людей драть… – начал распаляться Виктор.
– Я могу вам все вернуть. Напомните, сколько вы нам дали денег? – спросил я, мило улыбаясь.
– А потраченное время ничего не стоит по-вашему? – цепляясь за возможность, выпалил он.
Я взял его под руку, открыл дверь в приемную и, не отпуская, проводил до двери в коридор. Открыл ее и указал жестом на дверной проем.
– Всего вам самого доброго! Пусть милость и благодать Божья будут для вас безграничны. – с улыбкой выдал я и подтолкнул этого людя к выходу.
Виктор, как зачарованный, еле переставляя ноги, вынес свою тушку в коридор. Я закрыл дверь и произнёс молитву запрета на посещение этому телу. Потом выдохнул и вернулся к Глаше.
– Ну и тип…
