– Алёнка, пора закругляться, девочка. Время к пяти близится, братишка, наверное, заждался тебя, – прервала меня Тамара Николаевна.
– Спасибо, – ответила я, нехотя закрывая очередную книгу.
Забрав Сашу из сада, ещё раз выслушала гневную тираду о том, что мы должны как можно скорее внести оплату, либо же не занимать так необходимое кому-то другому место, тому, кто способен вносить деньги без задержек, в отличие от нашей такой неудачливой семьи.
Дома быстренько протёрла полы и начистила картошки, чтобы пожарить её, перед приходом родителей. Сашка успел поужинать в саду, а я была сыта тем песочным печеньем, которым меня угостила приветливая хранительница книг.
Вспомнив, что в рюкзаке лежит шоколадный батончик достала его отдав брату. Сколько радости было в глазах ребёнка при виде столь редкой для нас сладости.
– Ты точно не хочешь? – в очередной раз спросил он не решаясь съесть его в одиночку.
– Точно! Куда мне сладкое? Я же девочка, должна думать о фигуре.
– Тогда ладно! – согласился Сашка. – Хотя, ты же и так тощая, зачем тебе ещё худеть?
Я смотрела как его маленькие белые зубы вонзаются в столь желанное лакомство, наблюдая как тянется мягкая карамель, образуя невесомые тонкие нити, во рту усиленно начала вырабатываться слюна, едва моего носа достиг насыщенный мягко сливочный запах шоколада, тесно переплетённый с ароматом жареного арахиса и чуть солоноватой карамели.
Чего лукавить, конечно я так же как он, хотела съесть это нечаянное угощение, наслаждаясь давно забытым вкусом, смакуя во рту каждый откушенный кусочек, рассасывая его в попытке продлить удовольствие. Но я не могла лишить братика этой услады, доступной всем детям, кроме нас. Я уже взрослая, смогу пересилить себя, а Сашка ещё так мал, и не понимает, что ждёт его впереди. Я мечтала, чтобы он был счастливее и удачливей меня. Пусть мой малыш никогда не узнает той боли, когда в очередной раз тебя тычут в спину, выкрикивая оскорбления, на виду у прохожих, что, опустив пристыженные взгляды проходят мимо, предпочитая не вмешиваться в то, что их не касается.
Глава 2
Не такая, как все
Мы жили в старой панельной пятиэтажке, расположенной на самой окраине города. Однокомнатная квартира досталась маме в наследство после смерти родителей. Вчетвером мы ютились на площади в тридцать квадратных метров, не имея, даже в очень отдалённой перспективе, шанса, улучшить свои жилищные условия.
Ветхий раскладной диван, занимавший большую часть кухонного пространства, служил для родителей спальным местом. Обивка из некогда зелёного гобелена, давно уже выцвела и истончилась. Изношенные, местами проржавевшие пружины натужно скрипели, безжалостно впиваясь в тело, когда кто-то из домочадцев садился на продавленные подушки. Чтобы защититься от их внезапной ночной «атаки» мама застилала его поверхность стёганым ватным одеялом, служившим жалким подобием наматрасника.
В наше с братом пользование негласно отошла единственная комната, величественно именуемая залом, центральным украшением которой была люстра советских времён, что являлась главной причиной бабушкиной гордости. Два раза в год я снимала с неё все «висюльки» тщательно промывая их раствором из тёплой воды и нашатырного спирта.
Одну из стен занимал югославский мебельный гарнитур, покрытый тёмным лаком. Два платяных шкафа, зеркальный сервант и книжный стеллаж были насквозь пропитаны запахом нафталина. Бабушка повсюду рассовывала прессованные белые таблетки с резким запахом, борясь с молью и отпугивая мышей, которых у неё никогда не было. Даже спустя пять лет после её смерти, мебель, промытая мною не на один раз, отчётливо издавали этот неповторимый аромат, хотя, может быть это просто моя услужливая память подсовывала картинку из прошлого, едва я прикасалась к створкам давно отжившей свой век стенки.
На дощатом полу был толстый слой облупившейся золотисто-коричневой краски. Она была вся в сеточке мелких трещин, в просветах которых виднелось жёлтое защитное покрытие, нанесённое молодым дедом в то время, когда гладко оструганные доски ещё источали запах сосны.
Наш район считался неблагополучным, вечерами здесь часто бывали драки и разборки между подвыпившими людьми. Одиноким путникам, что не могли постоять за себя, тёмными вечерами нередко приходилось расставаться с телефонами и имеющейся в карманах наличностью. Вот и сегодня, когда родители переступили порог дома, задержавшись на пару часов дольше обычного я с ходу поняла, что произошло нечто непредвиденное.
Заплаканная мама покрасневшими глазами укоризненно смотрела на отца, периодически она тяжело вздыхала, приводя меня в замешательство. Папа виновато опустил взгляд, присев на табурет, стоявший в коридоре, на его лице сиял довольно большой синяк, над верхней губой была рана края которой кровоточили. Взяв из аптечки бинт, оторвала кусок марлевого холста и сложив его в четыре раза протянула вмиг присмиревшему отцу.
– Ограбили этого охламона, – начала говорить мама, снимая обувь, – зарплату им сегодня выдали за целых два месяца. Павел как с автобуса вышел, привязались к нему трое, на остановке, закурить всё просили. Вот теперь полюбуйся, на защитника нашего! – протянув руку она резко развернула его ко мне лицом.
– А что полиция? – спросила я дрогнувшим голосом.
– Развели руками, сказали, что будут искать. Что толку с того? Кого они найдут? Когда? Как жить теперь будем, ума не приложу…
– Мам, не расстраивайся ты так! Главное, что все живы, а деньги ведь не самая важная вещь в мире!
– Рассчитывала я на них. Хотела твой выпускной оплатить, да видимо не судьба, Алёна.
– Обойдусь и без него, – пожала плечами пытаясь приободрить её.
– Эх…
– Мама. Я сегодня Наталью Геннадьевну видела, она только и говорит, что про родительскую плату за садик…
– Знаю я! – вдруг озлилась мать, махнув на меня рукой. – Зарплату получу и внесу деньги на счёт, а ты ей лишний раз на глаза не попадайся.
Прижавшись к холодной бетонной стене, я замолкла, как всегда, пытаясь избежать надвигающейся грозы.
– Чем целый день занималась? Пол не мыт, пыль повсюду! Бельё хоть догадалась постирать?
– Мама, я убиралась. Если не веришь мне, спроси у Сашки, он подтвердит, – пролепетала еле слышно, внутренне сжимаясь под её сердитым взглядом.
– Вижу, как ты «убиралась»! Родители с работы пришли, усталые. Мне ещё в ночную идти… ужин надеюсь готов?
– Макароны с тушёнкой. Наверное, ещё не остыли, я на плите оставила…
– «Наверное», – передразнил отец, – иди и подогрей, чем гадать.
Встав с места, он взял в руки незамеченный мной ранее пакет и вытащив из него жестяную банку пива открыл её сделав глубокий жадный глоток.
– Папа… не пей. Пожалуйста…
– Много ты понимаешь, шмакодявка. Своими делами занимайся, а во взрослые нос не суй. Не доросла ещё.
Молча включив конфорку, я передвинула на неё сковороду и забралась на подоконник, спрятавшись за занавеской.
Минут через пять в кухню вошла мама. Нарезав хлеб, нервно поставила тарелку на стол и села на подлокотник дивана. Взяв в руки один кусок, она медленно расщипывала его на крошки, отправляя в рот.
– Сейчас макароны подогреются… мам…
– Что? – встрепенулась она. – Зачем ты туда залезла, Алёна? Почему не накрываешь на стол?
Спустившись я разложила еду по тарелкам. Санька уже приготовил вилки для всех. Подтащив к столу табурет, он встал коленями на сиденье, в нетерпении крутясь из стороны в сторону.
– Сядь нормально, – одёрнул его отец, дав незаслуженный подзатыльник.
Малыш притих. Не сводя взгляда с тарелки, он молча ел, старательно тыкая острыми зубцами вилки в податливое мягкое тесто завитков. Залпом выпив кружку сладкого чая, разведённого тёплой кипячёной водой, выпалил слова благодарности повару и стрелой унёсся во двор.
Я осталась с родителями, которые негромко переругивались между собой, чем-то снова недовольные.
Поздним вечером, проводив маму на работу я перемыла посуду, оставшуюся после ужина и расстелив для отца постель ушла к Сашке, чтоб прочитать вместе с ним очередной комикс. Дождавшись, когда домочадцы наконец уснут я тенью, прошмыгнула к входной двери. Аккуратно прикрыв её за собой устремила взгляд на металлическую лестницу, что вела на крышу. Приподняв деревянную крышку, я откинула её, проникая в своё тайное убежище. Над люком располагался небольшой «домик» в четыре стены, выйдя из которого можно было оказаться на плоской поверхности крыши.
Здесь я могла позволить себе не скрывать чувств и эмоций, рвущихся наружу. Сидя тёмными ночами на самом краю здания, я свешивала ноги вниз, опираясь руками на ограждение. Наблюдала за перемигиванием звёзд, прислушивалась к звукам затихающего города и мечтала, что когда-нибудь всё изменится и в моей жизни тоже наступит белая полоса, я тоже смогу быть одной из тех, кто не понаслышке знает, что такое счастье.
Почему одним людям судьба даёт крепкую дружную семью, любящих родителей, уютный дом, что принято называть полной чашей, а иные влачат жалкое существование, никому не нужные, никем не любимые? Чем я хуже своих сверстников? Что со мной не так? От чего именно мне выпал горький жребий одиночества?
Всё началось ещё в начальной школе. Первый повод для вечных насмешек был до банальности прост. Они высмеивали мой цвет волос, и лицо, усыпанное мелкими веснушками, упрекая за то, чем меня одарила природа, и что никак нельзя было изменить по щелчку пальцев. Наверное, у людей так принято, обращать своё внимание на всё редкое и необычное, таковыми и были мои волосы. Огненное рыжее пламя, издалека бросавшееся в глаза, стало той самой нитью, за которую дети смогли легко ухватиться, сплотившись в своей слепой ненависти ко мне.
Рыжая-бесстыжая – это было одно из самых безобидных прозвищ, которым они «наградили» меня. А сколько их было много позже?..
В то время я совсем была не готова к детской агрессии, и никак не могла взять в толк, чем же я так не угодила ребятам. Хотя… разве можно подготовиться к такому?
Будучи со всеми приветливой, старалась не показывать своей обиды, искренне пытаясь отыскать среди них, единственного друга, но они словно озлившиеся волчата кидались на меня, вновь и вновь цепляясь грубыми словами к слишком яркой для них внешности.
Именно тогда я поняла, что значит, быть не такой, как все и постаралась стать незаметной, не отсвечивая своей самобытностью на общем фоне. Я обрезала волосы до плеч, стала их гладко причёсывать и заплетать в тугие косы, чтобы не так сильно бросаться в глаза. Это помогло, но отнюдь не на долго.
В классе шестом я снова оказалась эпицентром всеобщего презрения. Пример для подражания, отличница, которую хвалили учителя, лучше мишени и не придумать.
Заучка, страшилка, зубрилка – теперь меня называли только так, беспрестанно тыкая в спину с требованием дать списать или решить за кого-то его вариант на контрольной. В это время я сделала для себя ещё один весьма важный вывод – надо быть посредственностью, чтоб слиться с толпой тех, кто тебя окружает. Нельзя показывать свою индивидуальность. Ни при каких условия. Твоё мнение никого не интересует, просто кивай головой и соглашайся с общепринятыми нормами, плыви по течению, не пытаясь грести против, и тогда тебя оставят в покое. По крайней мере потеряют интерес.
Девятый стал сущим кошмаром. Всё что было до – цветочки, выросшие в ягодки. Волчьи ягодки…
Моими одноклассниками было пробито самое дно, теперь надо мной издевались за бедность. Я стала для них подобием боксёрской груши и каждый считал своим долгом, проходя мимо «ударить» как можно больнее, отрабатывая своё мастерство под одобрительные возгласы благодарных зрителей.
У меня не было навороченного смартфона, лишь самый дешёвый сенсорный телефон с вечно тормозящим откликом экрана. Не было красивой новой одежды, которую так любили демонстрировать девчонки из класса. И что? Разве это мешает мне быть хорошим человеком? Разве бедность – это порок?
На глаза навернулись непрошенные слёзы, утерев которые я резко оглянулась назад, почувствовав чужое присутствие рядом.
– Кто здесь? – произнесла дрогнувшим голосом, спешно поднимаясь на ноги.
Вокруг стояла полнейшая тишина, которую изредка нарушали отзвуки жизни города: голоса ночных прохожих, доносящиеся обрывками фраз, перекликались с редкими машинами, что шуршали шинами по асфальту.
Осмотревшись по сторонам и не найдя ничего подозрительного, я снова опустилась на своё место печально смотря на звёздный небосклон.
Глава 3
Максим Фадеев
Отца перевели к новому месту службы с его личного согласия, но мы и представить не могли, где именно будет расположено наше очередное место жительства.
Маленький таёжный посёлок близ границы, затерявшийся где-то между ухабистой грунтовой дорогой и вековым лесом, с первых минут прибытия поразил меня своей мрачностью. Густой туман, спустившийся с горного хребта, скрыл и без того неяркое солнце, липкой плёнкой застывая на коже и волосах.
Отец прибыл сюда пару недель назад, а мы с мамой добрались только сегодня. Сойдя с трапа самолёта отправились на железнодорожный вокзал от которого отходил нужный нам автобус. Пыльный «чихающий» пазик, выдыхаясь из последних сил вёз своих пассажиров издавая натужное гудение. Включив музыку, я откинулся на низкую спинку сиденья, пытаясь устроиться поудобнее. В наушниках играла тихая спокойная мелодия, никак не увязывавшаяся с дорожной тряской. Два часа езды по не асфальтированной дороге показались мне вечностью. Даже выбравшись из давно немытого салона, я всё ещё ощущал, как меня штормит из стороны в сторону.
Поёжившись от бодрящей утренней прохлады застегнул молнию толстовки, взяв в руки чемодан с которым мы приехали. Подойдя к КПП воинской части, мама присела на деревянную скамью, расположенную поблизости, терпеливо ожидая, когда постовой доложит о нашем прибытии.
Мимо проходили местные жители, спешащие куда-то в звонкой утренней тишине, бросая на нас хмурые, отнюдь не приветливые взгляды. Ночью видимо прошёл сильный дождь, глинистая почва, превратившаяся в вязкую грязь, неприятно чавкала под ногами, сопровождая каждый шаг громким хлюпаньем. С тоской посмотрев на новые белые кроссовки я в который раз пожалел о том, что решил надеть их в эту нежеланную мной поездку.
– Фадеевы, проходите! Только документы предъявите, нужно пропуск выписать, – окрикнул мать молоденький солдатик, высунувшийся в приоткрытые двери проходной.
Отец встретил нас около штаба и передав ключи от квартиры, в которую он заселился, поспешил вернуться к своим обязанностям, пообещав, что освободится пораньше.
Наше пристанище располагалось в обычном пятиэтажном доме, стены которого были от души разрисованы разноцветной аэрозольной краской из баллончиков. Поднявшись на третий этаж, я отпер дверь, закрытую на замок и вошёл в тёмный коридор, задохнувшись от несвежего застоявшегося воздуха.
– Максим, открывай все окна нараспашку, надо проветрить для начала эту медвежью берлогу, а уж потом оценивать масштаб надвигающейся «катастрофы».
– Как скажешь, мама!
Пройдя по комнатам выполнил порученное мне задание и вернувшись на кухню, где она лазила по шкафам в надежде найти хоть что-то съестное, уселся на табурет, наблюдая за её безрезультатными поисками.
– Ты же знаешь, что, когда отец живёт один он не питается дома, – напомнил я ей.
– Значит сбегай в магазин и купи чего-нибудь к чаю, надо подкрепиться перед грандиозной уборкой, которая нам предстоит.
Мама подошла ко мне потрепав по волосам.
– Максимушка, теперь это точно будет последняя школа, которых ты так много сменил, мотаясь со своими беспокойными родителями по просторам Родины.
– Надеюсь на это, мамуль! Однако… мне не особо здесь нравится. Я бы предпочёл пойти в одиннадцатый класс в том городе, где в одиночестве и грусти проживает наша несравненная Мария Викторовна.
– Скажешь тоже! – рассмеялась она заливисто, заряжая меня своим бесконечным позитивом.
***
Утром следующего дня мы стояли в вестибюле единственной в посёлке школы. Время близилось к десяти, когда секретарь наконец-то пригласила нас в приёмную.
За столом кабинета сидела женщина лет шестидесяти с коротко стриженными иссиня-чёрными волосами, завитыми в мелкие «бараньи» кудряшки. Её тонкие губы, накрашенные тёмной помадой бордового оттенка, были поджаты, выражая неудовольствие от внезапного визита, будто бы мы её застали врасплох, когда она решала свои жизненно важные проблемы. Она напряжённо глядела поверх очков, в который раз втолковывая неразумной маме одно и тоже.
– Я вам ещё раз повторяю, Нина Владимировна, в нашей школе дети теперь получают лишь основное образование, проходя обучение с первого по девятый класс. Десятый и одиннадцатый местные подростки заканчивают в соседнем посёлке. Это недалеко, всего сорок минут езды в одну сторону, дети добираются туда на школьном автобусе, который выделил муниципалитет.
– То есть у вас вообще нет десятого и одиннадцатого классов? – спросила мама, находясь в лёгком замешательстве.
– Об этом и толкую! – раздражённо ответила женщина, попутно прикрепляя огромную блестящую брошь в виде жука-скарабея к лацкану пиджака.
– Как же теперь быть? – озадаченно произнесла мама, беспомощно взглянув на меня.
– Я же вам всё подробно объяснила. Будет ваш сын ездить с местными ребятами на автобусе, чай не маленький несмышлёный ребёнок, справится. Не понимаю, от чего вы так переполошились?
Уткнувшись в монитор компьютера, директриса ясно дала понять, что аудиенция закончена и мы должны как можно скорее покинуть её кабинет, предоставив ей возможность вернуться к важной безотлагательной работе.
– Мы пойдём, спасибо за то, что встретились с нами.
В ответ женщина лишь сдержанно кивнула.
Выйдя на школьный двор, по которому разносился удушающий сладкий запах сирени, я взял маму за руку и поспешил скорее уйти отсюда. Она задумчиво смотрела на меня, видимо, как всегда, ведя внутренний диалог сама с собой.
– Как поступим, Максим? За десятый класс ты уже аттестован, но что будет осенью? Я не смогу отвозить тебя в школу и обратно, папа тем более… сорок минут это конечно же немного, но ты ведь ещё работаешь, хоть и удалённо…
– Я говорил, что могу пожить у бабушки. Мам, всего год. А дальше институт или армия, мне всё равно.
– Думаешь этот вариант будет лучше для нашей семьи?
