Вот, мол, как жизнь проходит быстро. Был человек, и нет его. Один курган остался. Достал из висевшей на боку сумы баклажку с божественной сомой, сам выпил, Митрену дал…
– О-о-о-о! Божественно!!!
– А ты как думал? Чай не ключница пойло делала. Сам Сома варил!
Остатки чудесного напитка на курган вылил. Белую козочку сам себе в жертву принёс. Мясо тут же на кургане пожарили, со второй баклажкой сомы в кругу самых верных слуг употребили. А потом вздохнул Митра глубоко и горестно, поглядел тоскливо на молодого раджу и говорит:
– Ну, что, Митрен? Даром что ли тебя в мою честь назвали? Запрягай колесницу. На рыбалку к Варуне поедем. Где тут у вас осетры водятся?
Молодой раджа, конечно, такого не ожидал. Но рыбалку организовал честь по чести. Богу понравилось. Да и собеседником он оказался не хуже отца. И уже в конце недельного рыбачьего запоя… Богу-то что? У него похмелья не бывает. Пальцами щёлкнул и уже, как стёклышко. А раджа-то просто человек! Так вот, аккурат в момент утренней похмелки всё ещё мучимый абстинентным синдромом Митрен и рассказал о своей беде.
Митра на это только хмыкнул и посоветовал не переживать по пустякам.
– Кто с богами сому пьёт, тот о таких мелочах может не заботиться. Ну-ка, встань-ка в полный рост…
Раджа поднялся, а Митра глянул на него так, словно дырку в причинном месте прожечь взглядом собрался.
– Нет, – говорит, – с тобой, похоже, всё в порядке. Жену твою поглядеть надо. Да ты не боись, вылечим. Только не сейчас. Я к тебе попозже загляну.
Ну, попозже, так попозже. Раньше, чем через год Митрен бога в гости не ждал. Ошибался.
* * *
Всего через пару месяцев поздно вечером угрюмый Митра появился на пороге «дворца» раджи. Он выгнал на улицу всех слуг и «нукеров», сел у очага на стащенную с нар баранью шкуру, с удовольствием вытаскивая из огня жарившиеся там (между прочим, совсем не для него!) куски мяса на большое бронзовое блюдо.
– А вы чего там застыли? – удивлённо обратился он к остолбеневшим Митрену и Лалавати. – Садитесь к огню. Ты, Лалавати, миски неси. Из чего сому пить будем? Дело у меня к вам есть.
Раджа быстренько расстелил шкуры для себя и для жены, а его супруга принесла небольшие мисочки, похожие на пиалы. Когда раздавала их мужу и гостю, божество уставилось на неё тем самым взглядом, что хорошо запомнился Митрену по прошлому общению. Затем усмехнулся и сказал:
– Помогу я вам в вашей беде. Исцелю тебя, Лалавати. Будет у вас ребёнок. Единственный. И будете вы у меня избранными. Но вот наследника вы родить не сможете.
У раджи с женой рты пооткрывались:
– Как же так?
– А ребёнок?
Митра достал из сумы, что висела на его боку, баклажку с сомой и разлил её по «пиалкам», раздал их собеседникам. Выпил свою порцию, сунул в рот небольшой кусок жирного мяса и, глядя на застывшее в ожидании ответа лицо женщины, усмехнулся:
– А ребёнок будет девочкой. И вы её с рождения обещаете не какому-нибудь раджёнку в жёны, а в жертву богу.
– Убить нашу дочь? – вырвался крик из груди Лалавати.
– Дура что ли? – грубо оборвал её Митра. – Живой она будет. Воспитаете, как положено. И чтобы ни один мужик её пальцем не трогал. А придёт срок, станет она женой бога. И сына родит. Остальное – не вашего ума дело. Сому-то пейте. Чай не каждый день вам такое предлагают…
Хозяева отхлебнули по глотку. Видно было, что божественный напиток их сейчас совсем не волнует.
– А почему же мне, кроме этой дочери нельзя ещё детей родить? – жалобно вопросила Лалавати.
Митра глянул на неё прищурившись. Хорошо, что Лалавати не поймала этот взгляд. Она бы почувствовала в нём холод и презрение.
– А чтобы заботились вы о своей дочери получше. Вот для того и будет она у вас единственным ребёнком. Понятно?
Супруги молча кивнули.
– Ну, а раз понятно, то я пошёл. Некогда мне тут с вами лясы точить, – заявил Митра и направился к выходу.
Уже приподнимая шкуру, закрывавшую дверной проём, бог обернулся к опечалившимся супругам и сказал:
– Через пару месяцев прилечу – посмотрю, как беременность идёт.
У Митрена глаза по полтиннику стали, рот открылся, и из него вырвалось нечленораздельное:
– А-а-а…
– Да исцелил я её уже, – пренебрежительно бросил Митра, а потом игриво улыбнулся, подмигнул Лалавати и добавил. – Сому допивайте и – в постель. Я прикажу, чтобы рабы и вои вас не беспокоили.
Сказал и вышел из дома.
Ошарашенные супруги ещё несколько минут молча сидели, глядя на дверной занавес, а потом Лалавати одним глотком выпила остатки сомы и произнесла:
– Милость богов мало отличается от их гнева.
Её супруг кивнул головой в знак согласия и молча выпил желтовато-мутную жижу из своей «пиалки».
* * *
Девочку, что родилась через девять месяцев после той ночи, назвали Ахшен, что одновременно значило и «госпожа», и «голубка».
Сразу после рождения Митра провёл над ней особый обряд, который, как он сказал, позволит ей не бояться болезней и сглаза. После обряда на бедре младенца появилось родимое пятно, похожее на колесо с восемью спицами, создающими два наложенных друг на друга креста. Коловрат – личный символ Митры.
– Теперь даже боги не будут иметь над нею власти, – заявил улыбающийся бессмертный обеспокоенным родителям девочки.
Росла Ахшен настоящим ангелочком, что по внешности, что по характеру. Стройная, голубоглазая, с длинными волосами цвета спелой пшеницы. Даже яйцеголовость не портила её (разумеется в современном нам понимании красоты), а придавала какой-то изысканный шарм. Кроткая, почтительная к старшим, богобоязненная, добрая и чувствительная до жалостливости к животным и увечным людям…
* * *
– Мама! – маленькая девочка в ярко-жёлтой тунике, подаренной ей самим богом света, сурово смотрит на супругу раджи. – А правда, что Анагай потерял свою руку, когда защищал папу от разбойников?
Поначалу озадаченная столь резкими нотками в голосе дочери Лалавати, услышав продолжение речи, немного успокаивается.
– Правда, дочка. Анагай вырос в бедной семье. Его потому и зовут «не имеющий скота», что у его родителей не было даже коровы. Но он был сильным и ловким юношей и поступил на службу ещё к твоему дедушке. Однажды твой отец великий раджа Митрен ехал со свитой в гости к твоему дедушке в Варунаси. В лесу у реки на них напали разбойники. Бандитов было много. Они убили двух воинов твоего отца и ранили Анагая, отрубив ему руку. К счастью, Митрену с остальными воинами удалось победить разбойников. Никто не ушёл от справедливой кары. Правда, Анагай с той поры не мог быть больше воином.
Голубые глаза семилетней девочки наполняются слезами, но взгляд жесткий, словно сталь, готов проделать дырку в матери.
– Мама, – требовательно звучит её голос. – Как же вы могли забыть об Анагае? Он же потерял руку, спасая отца! А теперь он живёт один в холодной хижине и за еду пасёт чужой скот. Вы с папой должны были позаботиться о нём! Если этого не сделать, то кто потом захочет рисковать жизнью за столь неблагодарного раджу и его семью?
Последние слова просто обезоруживают Лалавати. Дочка мудра не по годам. Ей, конечно, нет дела до того, кто будет служить радже и как. Ей просто жалко несчастного Анагая. Она хочет ему помочь. Но ведь знает, хитрюга, что сказать, чтобы добиться своего!
– Я согласна с тобою, дочка, – пряча улыбку и стараясь сохранить полную серьёзность, отвечает супруга раджи. – Я переговорю сегодня с твоим отцом и думаю, что он решит эту проблему.
Восторженное сиянье голубых глаз. Благодарный выдох:
– Мамочка…
И маленькое тельце повисает на шее удивленной от такой реакции Лалавати.
– Чмок, чмок! Ты лучшая мама на свете!
* * *
Вечером Митрен хмуро выслушивает рассказ супруги об этом разговоре, но последний аргумент и для него становится убийственным.
– Хорошо, – уже улыбаясь, отвечает раджа. – Пусть старый Анагай живёт у нас. Он многое знает и многое умеет. Да и с детьми ему всегда удавалось ладить. Я назначаю его воспитателем и охранником нашей дочери.
– Охранником? – изумляется Лалавати.
– А ты что думала? – усмехается Митрен. – Анагай и левой рукой владеет сулицей, кинжалом или даже мечом не хуже, чем кое-кто из молодых воинов – правой. А какие вещи он выделывает кнутом…
* * *
Природу не обманешь, она всё равно где-нибудь вылезет. Поскольку у Митрена не было наследника, он не возражал, когда любимая дочка пожелала обучиться у Анагая трём главным искусствам, которым обучали всех мальчиков её племени: скакать на коне, стрелять из лука и говорить правду. Впрочем, последнему её все обучали ещё с пелёнок. А к первым двум прибавилось владение копьём, кинжалом и бичом.
* * *
Ко дворцу раджи прибыл караван из его северных владений. Хотя слово караван для десятка тяжеловозов, нагруженных кремнием и большими, похожими на древнегреческие амфоры, горшками с зерном, может быть и не совсем подходит. Но как это ещё назовёшь?
Молодой парнишка по имени Сараби (то бишь, «головастый») в домотканой расшитой узорами рубахе и таких же штанах пристроил одного из тяжеловозов у самых дверей огромной полуземлянки, гордо именуемой дворцом раджи, и отвязывал один из горшков с зерном.
Старый Анагай с девятилетней Ахшен как раз возвращались от речки со связкой плотвичек. Рыбёшку предполагалось завялить. Очень хорошее дело, когда ларёк для продажи чипсов ещё не построили, а семечки из Нового Света ещё не завезли, поскольку саму Америку открыть не успели. И что прикажете жевать, когда делать нечего? Вяленое мясо или вот: вяленую рыбу. Оно, конечно, не дело «принцессе» на рыбалку за плотвой ходить, но ведь как интересно! Девушка знатного рода должна бы в это время в горнице сидеть, да вышивать приданое для суженного.
Ай, о чём это мы? Какое ещё приданное? Какой ещё суженный? Ахшен богу в жёны предназначена. На кой ляд ему тряпки в приданое? Уж лучше тогда на рыбалку сходить. Плотвичек для вяления наловить. А заодно Анагай расскажет, какая рыба как себя ведёт, да какие повадки имеет, да как её поймать половчее. Забавные эти рыбы… Очень людей напоминают.
– Вот ведь, паршивец, – буркнул себе под нос Анагай, глядя, как парень у входа во «дворец» отвязывает горшок с зерном. – Разобьёт же сейчас посудину. Ты, госпожа, подожди меня здесь немного. Пойду, помогу этому балбесу. А ты вон у Сахуга спроси когда он привезёт для тебя из Варунаси свирели. Я в прошлый раз его об этом просил.
Ахшен пошла к старому Сахугу, что важно стоял неподалёку, держа в руках длинный кнут из хорошей воловьей кожи, и наблюдал за разгрузкой каравана. А Анагай отправился на помощь парню.
Сараби уже зубами пытался развязать узел и думал: «Ну, какой дятел так запутал эту верёвку, что и развязать-то невозможно?» И тут он услышал за спиной:
– Давай подмогну, малый.
Сараби уже и слова благодарности приготовил и обернулся с радостью в глазах, но только как помощника увидел, радость вся пропала, а хорошие слова на устах застыли.
– Да чем же ты мне помочь-то сможешь, однорукий?
Старый Анагай только усмехнулся. Не впервой ему такое от людей слышать. Не обиделся, а только подошёл поближе да взялся за дно кувшина, чтобы поднять его чуть повыше и ослабить этим верёвки для Сараби…
* * *
Митра прилетел в Хастин посреди белого дня. С тех пор, как Ахшен стала ходить и говорить, бог света бывал в гостях у Митрена чуть ли не каждый месяц. Прилетит, поболтает с раджей и Лалавати, поговорит с няньками и наставниками «принцессы», обязательно даст свои рекомендации, а потом несколько часов нянькается с самой девчонкой. Иной раз может и куда-нибудь в путешествие с собой утащить, как он говорит, мир поглядеть. В тот день ему не повезло. Ахшен с Анагаем на речку ушла. Митра, конечно, со всеми служанками переговорил, с родителями девчонки кумысу выпил. Вроде бы всё хорошо, но внутри бога тихо росло непонятное раздражение. Няньки втык получили, что рукоделием мало занимаются. Брахману, что с «принцессой» веды изучал, божество разнос устроило за то, что он сам один из гимнов неправильно процитировал.
А тут ещё под вечер караван с севера прибыл. Во дворе суета и шум поднялись. И Митра, чьё настроение совсем уже испортилось, решил Ахшен не дожидаться. Попрощавшись с Митреном и Лалавати, бог света откинул входной занавес, со злостью толкнул дверной щит и, сделав пару шагов по ступенькам вверх, вышел наружу. Дверной щит с грохотом отвалился к левой стене «дворца» в трёх шагах перед мордой лошади. Того самого тяжеловоза, с которого сгружал горшок с зерном Сараби. Тот самый горшок, что за мгновение до этого приподнял своей единственной рукой Анагай.
Грохота и тени, выскользнувшей из полуземлянки, лошадь испугалась, заржала и резко присела на задние ноги, потянув за привязанным к ней кувшином Анагая. Тот, тоже испугался, отпустил кувшин и попятился назад. А сзади как раз Митра выходил из покоев раджи. Однорукий воспитатель спиной с размаху налетел на бога. Тот нападения не ожидал и оказался сбитым с ног.
А сбоку от входа стояло длинное долблёное корыто, из которого лошади пили воду. Вот в это корыто и полетел Митра. Его задница в кожаных штанах плюхнулась в прохладную воду, а руки-ноги и голова остались торчащими из-за высоких бортиков поилки. В одной из рук Митра держал девятихвостую камчу с которой последнее время не расставался ибо уже несколько лет путешествовал везде на высоком белом жеребце. А под корытом валялся Анагай и тщетно пытался встать на ноги. Без руки ему это сделать было немного затруднительно.
Картина смешнее не придумаешь. Но никто не смеялся, поскольку все знали: в лужу село не хухры-мухры-незнамо-что, а САМО Божество из Великого Тримурти. Все это знали, кроме Сараби. Он Митру в таком облике никогда не видел и даже не слышал, что ТАК может выглядеть бог света. Но и Сараби было не до смеха. Он лошадь успокаивал.
Дурное настроение Митры от воды под задницей переросло в дикий гнев. Он, как ошпаренный, выскочил из корыта и схватил левой рукой за грудки Анагая, рывком подняв того с земли.
Митра сразу узнал «наставника», и гнев перешёл в бешенство. Мало того, что этот старый однорогий козёл утащил куда-то девчонку, так ещё и опозорил теперь бога перед всем двором Митрена! Да за такое… За такое… Митра даже придумать не мог, что с этим бывшим свинопасом сделать.
Тогда он развернулся и со всего маху кинул старика в корыто. На то самое место, где мгновение назад пребывал сам. Анагай упал не поперёк, а вдоль поилки, словно в ванну. А Митра тем временем занёс правую руку с камчой для удара.
– Не трожь его, рожа узкоглазая! Он ни в чём не виноват!
«Так! А это что за конский навоз смеет тут перечить богу света?»
Митра разворачивается и видит безусого парня в домотканой рубахе и таких же штанах.
– А это что за молокосос мне тут советы давать изволит? – неожиданно мягко вопросил бог.
– Я не молокосос. Меня Сараби зовут, – заявил безусый, твёрдо глядя в глаза Митре.
– Сараби… Головастый, значит… Ну, щас я тебя безголовым сделаю…
Рука с камчой стала подниматься для взмаха, чтобы располосовать лицо мальчишки… Щелчок кнута и камча исчезла из руки Митры. Была и нет её. Что случилось?
Бог света обернулся в сторону щелчка и увидел ошарашенного начальника каравана по имени Сахуг, удивлённо глядящего не на Митру, а на собственную пустую правую ладонь. А рядом… Рядом стояла милашка Ахшен, сияя голубыми, словно мартовское небо глазами.
– Дяденька Митра, не бей их! Они же не нарочно! Прости. Ты же добрый!
Бросив кнут Сахуга на землю, маленькая «принцесса» в три прыжка преодолела расстояние до бога и повисла у него на шее.
