Киргиз вошёл, поставил корзину на пол и взглянул прямо в глаза врачу.
– Вы меня никогда не вспомните, Дмитрий Павлович, и не пробуйте даже…
– Я Вас лечил? Оперировал? Вы были ранены?
Гость с улыбкой покачал головой.
– Нет… В госпитале мы с Вами не встречались, хотя я там тоже побывал… Я сейчас всё напомню… Я ведь Вас после войны, знаете, как искал! Вот недавно только и нашёл… Слушайте… В самом начале войны… Помните, машину с хлебом?
Дмитрий Павлович охнул.
–Так это Вы? Сейчас я попробую вспомнить, как тебя зовут… Исмаил… Верно?
Гость довольно рассмеялся.
– Так точно, товарищ генерал… Исмаил Саяков… Неужели помните?
– Конечно, помню!
Разве забудешь такое?
На своём стареньком газике, конфискованном в ближайшем колхозе, на стёклах которого услужливый санитар намалевал масляной краской медицинские кресты, Дмитрий Павлович трясся по разбитой сельской дороге. Он был только что назначен начальником медсанбата но, прибыв к месту назначения, обнаружил, что надо начинать с нуля. Этот «нуль» начинался в штабе, Дмитрий Павлович всю дорогу обдумывал свои требования и аргументы, и даже записал что-то в блокноте, боясь в спешке упустить что-нибудь важное.
Вскоре прокололось колесо, и вместе с водителем они засуетились вокруг машины, ставя запаску. Сзади, подъёзжая, запылила полуторка. Дмитрий Павлович поднял голову. Рядом с пожилым водителем сидел совсем юный лейтенантик, по внешнему виду – уроженец степей. Грузовик притормозил, и лейтенантик, приоткрыв дверцу кабины, весело крикнул:
– Помощь нужна?
– Справимся! – Дал отмашку Дмитрий Павлович.
И полуторка рванула дальше. Но, проехав вперёд, оставила после себя сладкий, пряный запах горячего хлеба. Он был сложен в кузове горой и едва был прикрыт куском серой парусины.
Водитель Дмитрия Павловича посмотрел вслед грузовику.
– Как пахнет хлеб-то! Горячий, видать…
А полуторка тряслась по ухабам дальше. Лейтенантик, сопровождавший хлеб, стал тихо напевать что-то своё степное, печальное, но старик-водитель заёрзал на месте, глянув вперёд.
– Плохо дело… – Сказал он.
– Что такое?
– Поглядите вперёд…
А впереди шли призывники-новобранцы. Они шли молчаливой, мрачной толпой, мало похожей на военный строй. Шли в домашней запылённой и заношенной одежде, с котомками на плечах, небритые, голодные и усталые. Шли на передовую совершенно безоружные, только у лейтенанта, ведущего этот строй, за поясом была кобура с пистолетом. Лейтенант был также молод, как и уроженец степей в машине с хлебом, но та неделя, которую он шёл по дороге с людьми, за которых отвечал, успела сделать его намного старше и ответственнее.
Пожилой новобранец подошёл к нему совсем близко и тихо спросил.
– Далеко ещё, лейтенант?
Лейтенант на ходу достал полевую сумку, раскрыл мелкую карту.
– Мы здесь. Идём вот сюда… Километров сто двадцать будет… Надо идти. Война. Дойдём – там переоденут и накормят…
А машина с хлебом всё приближалась к колонне.
– Кто это? – Удивлённо спросил лейтенант у своего водителя. – Арестанты?
– Нет. Новобранцы…
Лейтенант присвистнул
– Ничего себе… И куда они идут?
– В свою часть. На фронт. Голодные… – и повторил, – голодные…
Что-то угрожающее услышал лейтенант в голосе своего водителя и удивлённо посмотрел на него.
Полуторка поравнялась с хвостом колоны. Новобранцы шли медленно и широко, занимая всю проезжую часть. Водитель просигналил, толпа слегка подвинулась к обочине, и машина стала осторожно проезжать мимо колонны. Запах горячего хлеба поплыл над головами, и колонна вдруг дрогнула, зашевелилась, ожила.
– Хлеб… Хлеб! – Понеслось со всех сторон.
И тут началось невообразимое. Толпа новобранцев преградила дорогу машине. Водитель сигналил, но люди мгновенно повисли на бортах, попрыгали в кузов. Огромной серой птицей спланировал на землю брезент, и буханки ещё неостывшего хлеба полетели в толпу.
– Стреляй! – Крикнул водитель своему лейтенанту. – Стреляй, пока не поздно…Не то тебя самого расстреляют!
Посеревший от страха лейтенант, выскочил из машины.
– Назад! – Крикнул он сорвавшимся петушиным голосом.– Назад! Буду стрелять!
Но его никто не слышал.
– Сюда! Сюда! Ребята, кидайте нам!
– Отставить! – Кричал лейтенант, который вёл солдат. – Отставить!
Он первым стал стрелять в воздух. Стоя на ступеньке полуторки, начал палить в воздух и лейтенант, сопровождавший машину.
Вскоре от хлеба не осталось и следа. Утолив голод, люди понемногу приобретали способность соображать. Пряча глаза друг от друга и от своего лейтенанта, мрачно глядевшего на них, они столпились у обочины.
Вот тут и подъехал Дмитрий Павлович.
Увидев майора, выходившего из машины, командир приказал своим людям построиться и доложил по всей форме, куда и зачем идёт отряд.
– Что за стрельба? – Спросил Дмитрий Павлович, начиная догадываться, что произошло.
– Моими людьми была разграблена машина с хлебом, товарищ майор. – Ответил обречённо командир, готовый принять любую расплату за свой грех.
Дмитрий Павлович всё понял. Он взял за плечо сопровождавшего машину лейтенанта, поставил перед строем. Расстегнул свою кобуру, вытащил пистолет.
– Вот пистолет, – сказал он людям. – Вы съели хлеб, который он вёз на передовую… Теперь убейте его, потому что его всё равно расстреляют. Каждый из вас знает приказ Сталина… Если вы его убьёте сейчас, то избавите от трибунала и позора. Ну, кто выполнит приказ военного времени?
Новобранцы, отводя глаза, молчали.
– Люди вы или кто? – Тихо, но внятно сказал их юный командир. – Ведь он стрелял в воздух, а мог бы…
– Следуйте к месту назначения, лейтенант… – Дмитрий Павлович убрал пистолет в кобуру.
Лейтенант повернул строй, дал команду «Шагом марш!», и люди затопали, торопясь покинуть место своего позора.
– Лейтенант! – Окликнул Дмитрий Павлович. – Задержись-ка…
Лейтенант подбежал к нему.
– Сколько дней вы не ели?
– Четвёртый сегодня… Всё, что взяли из дома, съели в первые дни…
– На вот, возьми… – Дмитрий Павлович почти насильно всунул ему свёрток, который успел вытащить из бардачка своего газика. – Ты-то хлеб не воровал… Бери, бери…
– Спасибо, товарищ майор…
Строй быстро удалялся, лейтенант догнал его и пошёл сзади, незаметно отщипывая в кармане от горбушки хлеба с салом.
Дмитрий Павлович вернулся к полуторке. Водители стояли в стороне и разговаривали вполголоса, а несчастный лейтенантик, сопровождавший украденный хлеб, сидел на земле на обочине на том самом месте, где его оставил майор.
Дмитрий Павлович присел рядом.
– Как зовут тебя, лейтенант?
– Исмаил… Исмаил Саяков… – Как в бреду, ответил тот.
– И что же с тобой делать, Исмаил Саяков? – Дмитрий Павлович покачал головой.
– Расстрелять… Расстреляйте меня, а товарищ майор…
– Расстрелять-то тебя проще простого, Исмаил Саяков… А вот как тебе жизнь спасти – это большой вопрос… Ладно… Попробуем сделать вот что…
Он достал из планшета лист чистой бумаги и стал что-то быстро писать на нём. Потом протянул листок лейтенанту.
– Держи. Здесь написано, что хлеб, который ты вёз, конфискован начальником медсанбата, майором таким-то для раненных…
Лейтенантик заворожёно смотрел на майора.
– А как же Вы, товарищ майор? Вас не расстреляют?
– Э, друг Саяков, – усмехнулся своим мыслям Дмитрий Павлович, – коли меня раньше не расстреляли… Впрочем, двум смертям не бывать, так у нас говорят…
–В рубашке ты родился, парень! – Водитель полуторки обнял совсем обалдевшего лейтенанта.
Тот заплакал, хотел что-то сказать, но Дмитрий Павлович только усмехнулся, махнул рукой и поспешил к своему газику.
Отряд шагал прямо, а машина военврача повернула налево. Полуторка постояла ещё недолго, затем развернулась и запылила в обратную сторону.
– Значит, обошлось тогда? – Дмитрий Павлович сел рядом с Исмаилом на диван.
– В штрафбат всё равно угодил… Если бы не Ваша бумажка, то расстреляли бы, точно… Ранили в первом же бою, ведь знаете, что такое штрафбат… Провалялся в госпитале, а потом в артиллерию попал, до Берлина дошёл… А у Вас как тогда?
– Я уже не помню,– отмахнулся было Ершов, но встретив тревожный взгляд гостя, успокоил его.– Как-то выкрутился… Обещали разжаловать, да и так звание было не по должности… Обошлось…
Они помолчали.
– Знаешь что, Исмаил… У меня сейчас – дела… – Дмитрий Павлович написал что-то на листке бумаги. – Вот тебе мой домашний телефон и адрес… Приходи вечером.
– Спасибо… Только…
– Обязательно приходи… Я буду ждать! Слышишь?
– Хорошо, приду… Спасибо…
Когда за неожиданным гостем закрылась дверь, Дмитрий Павлович достал из корзины с фруктами большую гроздь винограда, тщательно вымыл её под краном, завернул в полотенце, и направился в отделение.
Алексей Петрович лежал на койке в одноместной палате – большой, грузный и тихий. У его изголовья стояли две опустошённые капельницы.
Дмитрий Павлович, в полном медицинском облачении, сидел перед ним на стуле. Оба молчали, избегая глядеть друг на друга.
– Дима, – Сказал, наконец, Алексей Петрович. – Мне нужна правда.
Дмитрий Павлович стиснул зубы, кивнул, но продолжал молчать. Алексей Петрович не торопил его. Он прикрыл глаза, и только его вздрагивающие веки говорили о том, что он не спит. Он ждал.
– Алёша… – Хрипло начал Дмитрий Павлович. – Ты знаешь… Есть болезни, пред которыми мы бессильны…
Не открывая глаз, Соколов кивнул.
Дмитрий Павлович хотел было ещё что-то сказать, но подбородок его задрожал, он быстро встал, подошёл к окну и стал смотреть в него слепым, невидящим взглядом.
– Операция?..
– Поздно…
– Это… быстро кончится? – Услышал он вопрос.
