Марина Румянцева "Авия"

– Кто-кто? – вот уж не думала, что наши старушки на лавочке обладают такими познаниями зарубежной фауны.

– Сервал. Если можно будет рассмотреть его поближе, я определю подвид. Не ожидала здесь встретить дикого африканского кота, да ещё в таком прекрасном состоянии, – это, я так поняла, мне комплимент, как хозяйке.

– Спасибо. Это leptailurus serval mababiensis.

– Вы – биолог? – в голосе женщины послышалось уважение.

– Только в прикладном смысле.

На этом мы, в очередной раз мило поулыбавшись друг другу, и расстались. Я и Рыс отправились ужинать, а бабулечка осталась в летнем вечере.

9.

– Здравствуйте, доктор, – эти слова вызывают во мне приступ внутреннего веселья с тех пор, как я подслушала и подсмотрела общение маленькой девочки с собственной коленкой, на которой предварительно слюнками были нарисованы глазки и ротик. В ответ на это доктор, которым в тот момент была хозяйка согнутой ножки, строго отвечал «здравствуй, коленка».

– Здравствуйте. Вижу, что настроение у вас хорошее. Продолжим?

– Непременно. Я настроена на сотрудничество.

– Это не может не радовать, – сложилось впечатление, что я общаюсь сама с собой, настолько были знакомы обороты речи и выражения. Чем не «здравствуй, коленка».

И рассказала я доктору всё, ну на что имела право, разумеется. А он, противный, посоветовал начать курс адаптации к мирной жизни с совершенно, на мой взгляд, нелогичного поступка – поставить себя, то есть меня, любимую, в глупое положение. И еще предложил несколько таких положений – на выбор. Курсы кройки и шитья, например, или ландшафтного дизайна…

– Ну, автошкола, наверное, отпадает?

– И даже курсы повышения водительского мастерства.

– Чем меньше остается простора для глупых положений, тем ценнее каждая возможность и сильнее терапевтический эффект.

– И что же мне делать в этом положении?

– Действовать по ситуации.

Договорились в следующий раз обсудить моё первое глупое положение, ощущения, связанные с ним, и возможные варианты поведения. И так он меня закружил этим наукообразием, что, только оказавшись на свежем воздухе, я поняла, где пребывала последние полтора часа. И в каком положении.

Но терапевтический эффект таки был налицо – румяные щёчки марфушечки-душечки и блеск в глазу. Такую обнадёживающую картину я обнаружила в зеркале заднего вида Геликваныча, использовав его на сей раз не по назначению, а так, как хотелось.

Любые зеркала дадены нам, чтобы видеть там себя, любимую, и думать, думать – до чего ж я хороша!

10.

Где они, мои былые деньки с нематериально-прозрачным пребыванием в сферах таинственных, закрытых от праздного глаза случайного свидетеля? Теперь – только оставляя след, существенно и основательно. Как все. Квартира, прописка, легенда, маршруты – преимущественно одни и те же, легко читаемые. Соседи… Бабулечка с нашей лавочки стала встречаться мне регулярно – только мы с Рысом на прогулку, так она тут как тут – улыбается, зовёт посидеть рядом, коту комплименты делает, угощает вкусненьким. Несмотря на приобретенную мной на тернистых жизненных путях паранойю относительно слежки, эту мысль я отмела сразу. Интуиция подсказала, что мы с Рысом просто нравимся бабушке, которую, видно, состоятельные детишки сплавили поближе к природе, подальше от собственных глаз.

Пожилая леди вела себя с достоинством, чрезмерным общением не напрягала, подробности моей личной жизни не выясняла. Так, посидим рядышком, перекинемся парой фраз, пожелаем друг другу доброго утра или другого «доброго времени суток», да нам с Рысом надо бежать – то к товарищу психологу, то за предметами интерьера для новой-то квартиры, то в спортзал или бассейн, чтобы форму поддерживать, то красоту навести, то в тир – дабы не потерять определённые навыки. Такой вот хозяйственно-бытовой круговорот. Да еще про глупую ситуацию не забыть бы.

Солнце уже стоит за оконной занавесью, отодвинешь её – оно тут как тут, квадратами на полу и стенах, зайчиками на стекле. Сегодня первое сентября, дети в школу собирайтесь, ибо петушок пропел давно. Должно, не хочется детям в школу с её нудными уроками, недобрыми учительницами и ранними вставаниями по утрам. Мне бы не хотелось. Впрочем, меня никто и не спрашивал.

Никто не возлагал утром прохладную ладонь на лоб – а не остаться ли, детонька, тебе сегодня дома, что-то у тебя щёчки горячие. Сирена, возвещающая начало нового дня – и пошел-пошел, сначала спортзал, потом учебные классы, обед, передышка, спортзал… И никакого тебе аттестата зрелости и выпускного бала с легкими платьями и шампанским. Зрелость ещё нужно было доказывать и доказывать. Как, впрочем, и все остальное.

Делаем с Рысом вылазку во двор, для-ради обретения бодрости перед трудовым днём. Ну никак не получается у нас отдыхать на диванах – то одно, то другое, то диатез, то диарея. Дачки, на которой можно предаваться заслуженному отдыху, у меня нет, далеко уезжать нельзя, вот и приходится дышать свежим воздухом возле дома, благо он тут еще есть. На скамеечке – наша бабушка, как будто даже при параде, в новой шляпке и белых носочках. В руках – букетик чего-то раннеосеннего, пёстрого.

Оказалось – профессиональный праздник, День знаний. Сорок пять лет педагогического стажа и всевозможные заслуженные звания. Так и получили мы с Рысом приглашение на торжественный вечерний чай с пирогами. Отказываться было неудобно. Дикая я всё-таки женщина, еще не научилась лавировать в социуме, легкой змейкой проскальзывая мимо…

11.

После экзерсисов в тире, закончившихся приглашением какого-то лихого капитана, отстреливающего мишени по соседству, на дружеский ужин, я-таки отправилась в кондитерскую за тортиком для бабушки. Знаем мы эти ужины – сначала ручки целуют, а потом ка-а-ак прыгнут. Я пока к такому развитию событий не готова. Да и капитан был так себе, несколько потасканный. Ну не люблю я предметы, бывшие в употреблении, пусть даже и с такими выразительными глазками.

– Проходите, Авочка, проходите (Авочка – это я, как вам? Вообще-то мое имя Авия, ударение на любой гласной, чего уж там). Проходи, Рысик (этот – с большим удовольствием).

– Добрый вечер, Евгения Павловна. – В квартире вкусно пахнет сдобой, чаем на травках и немного – аптекой. Старые, но ухоженные шкафы и шкафчики эклектично перемешаны с новомодными элементами интерьера. На всех поверхностях – и блестящих, и матовых – ни пылинки, из красного угла таращится ТВ-глаз, слегка прикрытый чем-то кружевным. На стенах – парочка пейзажей, изображающих родные поля и березки, а фотография только одна – с симпатичной, смеющейся в объектив девахой.

– Это моя дочь, Авочка. – в голосе бабушки – печаль, поди редко навещает, засранка.

– Похожа на вас, – стараюсь обойти больную тему, не задавая лишних вопросов. Не люблю я никаких слез и соплей.

– Пойдемте чай пить, пирожки остывают! – встрепенулась наша Павловна. Мне пришлось придержать живо откликнувшегося на призыв Рысика, дабы он, стремясь в гостеприимно распахнутую дверь, не повалил хозяйку. В коридорчике образовалась небольшая давка, насмешившая всех участников торжества.

Пирожки были хороши, с капустами и еще с какими-то невычурными дарами наших полей. Таких в супермаркетах не напекут, тут требуется что-то особенное, что-то, что называется – «душа». Даже мой ушастый гурман чамкал кусочки заботливо разломленного пирожка из тарелки под столом. Но были, были и попытки посадить его на табуреточку.

12.

Памятуя о глупом положении, в котором я непременно должна была оказаться до очередной встречи с моим психологом (дошла, матушка – давно ты в окопчике не сиживала, по колено в грязи и вторичной органике), быстренько рассмотрела несколько подходящих вариантов. Посчитав все «за» и «против», остановилась на курсах дизайна интерьера. Познания в этой области у меня минимальны, зато поле для экспериментов имеется.

Что характерно, тяга к облагораживанию окружающего пространства в конкретных объемах оказалась присуща только женскому полу. В группе – несколько мучающихся наличием свободного времени домохозяек, студентки с активной жизненной позицией, которая, по молодости лет, так и пёрла у них изо всех щелей, и парочка восьмиклассниц, забившихся в уголок. Чтобы не быть совсем уж белой вороной в конкретной социальной группе, вернее не мозолить своим великолепием глаза окружающим, пришлось проскользнуть на «камчатку» и затаиться. Этим искусством я владею, излишнего внимания избежать удалось легко. Правда, в какой-то момент, обнаружила, что меня исподтишка изучают глазки-савраски одной из школьниц. Я подмигнула юному созданию, после чего та поспешно отвела взгляд.

Первое занятие оказалось так себе, преподавательница то и дело отвлекалась на глупые вопросы домохозяек типа «а где эта штучка включается?» и «почему у меня мышка не работает?». Зато, будет о чем сладостно побеседовать с господином психологом. Собой я осталась вполне довольна – и мышка у меня работала, и штучка включалась. Пришлось, правда, немножко завозиться перед уходом, чтобы уйти также незаметно, после всех, попрощавшись только с преподавательницей, запирающей дверь.

– Значит, вы сели на последнюю парту, не звонили по телефону сами, не отвечали на звонки, не шуршали и не задавали вопросов?

– Нет, я вела себя прилично.

– И вам сразу всё было понятно?

– Не совсем, доктор. Но я решила, что дома, в спокойной обстановке, со всем непонятным разберусь сама, – вот же пристал.

– То есть, вы считаете неудобным задать вопрос, ответ на который вами уже оплачен, или не хотите привлекать к себе внимание посторонних?

– Второе.

– Подумайте.

– Пожалуй, оба варианта.

– А как вы себя чувствовали в новом коллективе?

– Немного по-дурацки, но не критично.

– У вас не было раздражения на кого-либо из присутствующих?

– Ну не до такой степени, чтобы захотелось пристрелить.

– Как сейчас, например?

– Доктор, мне кажется, что самое глупое из рекомендованный вами положений, всегда ждет меня в этом кабинете.

– Это потому, что я достойный соперник.

– Мы же сотрудничаем.

– Этот аспект напрочь исключить никогда нельзя. Тем более, что инициатива исходит от вас, – опять этот эскулап за свое. Надо его свернуть со знакомой тропинки.

– А какой еще аспект нельзя исключить напрочь?

– Сексуальный.

– То есть я вроде как должна на вас запасть? Или вы на меня?

– Эта тема для нашей следующей встречи. – Батюшки, еще и эти игривые нотки.

– Встречи? Доктор, я не верю, что вы обмолвились.

– Хорошо, занятия.

Что-то мне сразу захотелось его пропустить, это занятие. Я, конечно, была готова к некоторому ковырянию в моем интимно-хозяйственном, но не до такой степени.

Но расстались мы хорошо, на оптимистической ноте. Видно, дела мои пошли на лад.

13.

Отпуск ещё не был изжит мной и до половины, как однажды утром весело пиликнул мобильник – это я понадобилась родине, со всеми своими знаниями и умениями. Прощай, легкость бытия, психологическая перестройка личности и преобразование окружающего пространства в соответствии с освоенными дизайнерскими штучками. Здравствуйте, суровые окопные будни, кровища и грязь. Война – она не прекращается ни на минуту, просто кому-то может показаться, что он в ней не участвует, но это заблуждение только до поры, до времени.

Перед полковником – обозначенный легкой дымкой доисторический стакан с подстаканником и немного не к месту пахнет мятой. В углу – лёгким звяком обозначающие временные отрезки основательные часы. Через длинный стол скользит на меня тонкая тёмная папка. Процесс скольжения сопровождается словом, то ли произнесенным, то ли подразумеваемым. Слово это – «объект». Папочка замирает на краю столешницы, легкомысленно свесив уголок. «Доложить соображения в течение трех дней» – «Есть. Разрешите идти?». – Хорошо поговорили.

Ох, не любят нас, девушек, здесь, ох не любят. А без нас никак. И вот за это «никак» не любят ещё больше. Не могу отказать себе в удовольствии пройти до двери немного не по уставу – ну, не совсем «от бедра», но и не строевым. Не сомневаюсь, что господин полковник провожает меня взглядом, который, даже с большой натяжкой, нельзя сейчас назвать добрым.

Этажом ниже находится кабинет, в котором мне следует обосноваться на какое-то время. В кабинете – два стола, один из которых пуст, а другой не то чтобы полон, но по некоторым признакам обжит, два окна, шкафчик, сейф и кое-какая оргтехника. Свободный стол – для меня, в ящиках чисто, никаких демонстративно забытых мужских журналов и средств интимной защиты. Запираю дверь изнутри, согласно инструкциям по работе с оперативными материалами, и открываю, наконец, папку.

Вот те раз! С фотографии, пришпиленной к листочкам с текстом, смотрит на меня с ленивой улыбочкой дочь моей душевной соседки Евгении Павловны. Ну, конечно – «ты знал, ты знал, противный», как в том анекдоте… Нужно отдать должное нашим аналитикам, добрым сказочникам и мечтателям с неизлечимо больной фантазией, в лоб им копыто.

Перебираю подшитые к делу бумажки, так – родилась, училась, обучалась – неинтересно, полученные знания требовали выхода – бойкая девушка стала писать книжки. Сначала в свободное от основной работы время, потом, войдя во вкус, я бы даже сказала в раж – по две книжки в год – забросив всяческие занятия, кроме этого. Книжки охотно издавались и, думаю, читались публикой, поскольку издавались вновь.

Собственно творчество делилось на два периода – до того, как с писательницей серьезно поговорили серьезные люди, и после. Повод для разговора был. Ссылки на литературные приемы, авторское видение мира и законы творчества были отметены сразу. Специальные товарищи шибко интересовались только одним вопросом – откуда были почерпнуты сведения, составляющие государственную тайну и еще несколько тайн рангом помельче, запросто изложенные в литературных трудах.

Это, я так понимаю, была некая изюминка, должная привлечь внимание избалованного обилием книг, книжечек и книжулечек, читателя. Вот же люди, ничего ж святого. Писательницу пугали основательно, но так ничего особенно и не добились, никаких ниточек, тянущихся «к» и «от». Девушка, конечно, была взята в разработку, но писать продолжала, правда без прежнего задора. А спустя какое-то время пропала. Как в своих детективах, раз – и нету. Главное, что наши товарищи оказались здесь совершенно не причём. И контрразведка тоже вроде бы ручку не прикладывала, и братья их меньшие – ни сном, ни духом. Поскольку наших тайн в писательской голове было больше всего, нам вышло и разбираться. А тут я – отдохнувшая, обладающая определенными навыками, «вся такая воздушная». Хорошо, хоть не отстрел, не люблю я этого.

14.

Как у них, у писателей, говорится – «спрятавшуюся женщину может найти только другая женщина. Или мужчина, если он – ангел».

Глубокие размышления о тайнах, женщинах и ангелах были прерваны дёрганьем и шумным отпиранием двери. Явился некий молодой человек, удивленно потаращился на меня какое-то время, потом догадался-таки поздороваться. И вам здравствуйте, товарищ старший лейтенант, садитесь. Извините, что нарушила ваше расслабленное одиночное пребывание на рабочем месте, не хотела, не хотела. Я бы с удовольствием ещё поиграла в мирную жизнь.

Старлей оказался вполне приятным парнем, предлагал чай-кофе, бегал куда-то за шоколадками, не сморкался на пол и не пукал вслух. Правда, потянулись в кабинет, под благовидными предлогами, приятели-сослуживцы всех мастей. Как бы между прочим демонстрировали достоинства, действительные и мнимые, намекали на возможное исполнение всех женских желаний на сто, нет, двести процентов. Милые штабные кабанчики… После споем с вами.

К концу рабочего дня кое-какие соображения относительно дальнейшего развития событий по порученному делу, несмотря на не совсем рабочую обстановку, у меня таки оформились. Для получения более полной картины пришлось наведаться в информационный центр, оформить некоторые запросы по личностям и обстоятельствам. Заведующий информацией капитан тщательно изучил мои допуски, сам себе покивал и пообещал управиться с ответами к завтрашнему утру. Стало быть, на сегодня, или на то, что от него осталось, я – совершенно свободна. Могу позволить себе отдохнуть-расслабиться. Если бы я еще умела это делать…

Я могу заснуть за две минуты в любых условиях, восстановиться за десять, но думаю, на гражданке расслабляются по-другому, более затратными способами. Намахнула кабанчиков-то с их двумястами процентами, а могла бы провести весёлый вечерок, мать. Занудствуй теперь сама с собой.

И, стоило мне внутренне попрощаться с перспективой гусарского релакса, как застучали за спиной сапоги, зазвенели шпоры и даже показалось – копыта.

– Товарищ майор, вас подвезти? – это мой сосед по комнате со друзьями, шумною гурьбой. Караулили они меня, что ли? Как говорится, жизнь дает мне ещё один шанс.

– Подвезите, – припарковалась я на соседней улице, ближе мест не было, а пропуск на спецстоянку когда еще оформят, – до машины.

До соседней улицы оказалось ровно полчаса – мы объехали все расположенные рядом дворы и дворики, впрочем, за приятной беседой время пролетело незаметно. Потом я получила приглашение продолжить вечер в приличном загородном клубе «ненадолго, на пару часиков», да, подумав, и согласилась. Я люблю ненавязчиво собирать информацию, любопытная я. Тем более, на таких вечеринках её особенно и собирать не нужно, после пары рюмочек она вся на виду, как говорится – на языке. Хочу узнать, что представляют собой мои сослуживцы на самом деле, это всегда пригодится. А Рыс меня «пару часиков» уж подождет.

15.

Загородный клуб оказался и вправду приличным. Никаких намеков на бордель, вокруг сосновый лес, настоящий воздух, даже какая-то речушка журчала неподалёку от беседки, в которой расположилась наша компания. Словом, все настраивало на миролюбивый лад. Моих офицериков там, видимо, знали хорошо – девушки так и запорхали к нам с подносами, так и запорхали. Еда была вкусна, воздух – свеж, напитки – с росой, тосты – за дам-с, анекдоты – на грани. Как говорится, стол был правильный.

В застолье главное – поймать момент, когда оно достигает наивысшей точки, когда все – друзья, но еще никто не лезет обниматься. Поймать момент, когда всё со стола выпито, и кто-то побежал за добавкой, а остальные – кто покурить, кто в кустики. Почему-то мужички всегда предпочитают кустики, даже если недалеко теплый туалет – видимо это что-то древнее, атавистическое. Тут-то приличной женщине и надлежит откланяться. И пусть ей завтра поставят это в укор, но она-то, она-то всё равно будет знать, что всё сделала правильно.