Олег Максимов "Во времена последнего титана"

Во времена последнего титана
Олег Максимов

Изложенная в юмористическом ключе гипотеза автора о том, как могли развиваться на самом деле квази-исторические события, известные нам по различным мифам, былинам и сказкам.Обложка изготовлена самостоятельно.

Олег Максимов

Во времена последнего титана

конец XIV – первая треть XIII в. до н.э

Юго-восточная оконечность Крымского полуострова.

Преступление и наказание

Прямо на берегу не широкой, но довольно глубокой и полноводной речки, удачно скрытая от посторонних глаз в глубине небольшой заводи, дымила банька, призывно коптя низкое хмурое небо ароматным дымком. Немного правее и выше по берегу, надёжно укрывшись в зарослях гигантских лопухов, лежал, не шевелясь, ещё юный, но весьма развитый телом русоволосый паренёк. Рядом с ним, заранее заготовленный и в тайне, ночью, чтобы не дай боже не быть замеченным в процессе транспортировки, ждал своего часа загодя и не без труда доставленный сюда огромный валун. Паренёк осторожно отгонял со лба назойливых насекомых и иногда поглаживал тёмные бока камня, словно успокаивая не в меру горячего коня. Чтобы быть как можно более незаметным, даже обычная белая льняная рубаха была заменена на кожаный доспех, отчего молодой человек сильно потел и отдувался. Но, видимо, его терпение и труд того стоили.

Вдруг парнишка насторожился. Настал долгожданный момент. Дверь бани распахнулась, и наружу с радостным визгом выскочили трое совершенно обнажённых, распаренных девиц, примерно одного с парнем возраста, и, сделав несколько шагов по прилаженным к бане мосткам, попрыгали в речку, поднимая брызги и распугивая сонных карасей.

Молодой человек, сделав над собой явное волевое усилие, оторвался от завораживающего зрелища и потянулся к заранее установленному под камень рычагу. Благо силушки ему было не занимать. Одно движение – и валун, сминая лопухи и вызывая осыпь мелких камней с обрыва, ринулся вниз, к своей цели. Расчёт оказался точен, и, с громким треском ударив в закрытую дверь бани, камень замер, намертво заблокировав вход.

Девчушки, привлечённые грохотом, конечно же вылезли на мостки и, волей-неволей демонстрируя себя во всей красе, в нерешительности остановились перед входом в баню. Даже у всех троих вместе взятых не хватило бы сил, чтобы сдвинуть камень с места. А позвать кого-то на помощь они могли, разве что одевшись в лопухи. Молодой человек явно достиг своей цели.

Приподнявшись из своей засады, чтобы лучше всё видеть, он прыснул в кулак и в этот момент что-то тяжёлое обрушилось на его спину и затылок. У него потемнело в глазах, и картина прекрасных купальщиц сменилась понурой темнотой.

Очнулся он от резкого ощущения холода от воды, выплеснутой в лицо. Он шумно вздохнул и задёргался, в первый момент не понимая, что происходит. Все его движения были словно парализованы. Он затряс головой, смахивая с ресниц текущие струйки воды, мешающие смотреть, и в момент прояснения картины внезапно осознал всю плачевность своего положения.

Двигать конечностями он не мог, потому, что был привязан по рукам и ногам к двум столбам, вкопанным на месте проведения судилищ в центре посёлка. Это позорное место так и называлось – «столбище», и в обычное время селяне тщательно обходили его стороной. Но сейчас почти все жители деревни собрались на площади и, выстроившись полукругом, обсуждали грехи пойманного «злодия».

В то время, как главным обвинителем выступал местный кузнец – Дубыня-Коваль, человек в посёлке уважаемый и, что самое главное, отец девушек, за которыми так недальновидно подсматривал обвиняемый. Он приподнял парнишку за подбородок, едва скрытый ещё жиденькой растительностью, и, убедившись, что тот пришёл в себя, повернулся к собравшимся.

– Селяне! – обратился он к ним громким раскатистым басом, но едва различимые дрожащие нотки выдавали то ли его гнев, то ли всё-таки определённое волнение. – Вы меня знаете! Я худых дел не чиню и честной народ без надобности не обижаю!

По площади прошёлся одобрительный гул.

– Так и есть, Дубыня! – послышались голоса. – Спору тут нет.

– И терпения мне не занимать, – продолжал свою речь Дубыня, нахваливая свои достоинства. – Кто с огнём да металлом знается, тому без терпёжки никак нельзя!

И снова одобрительный гул послышался из толпы. Да кто ж в своём уме вообще стал бы ссориться с кузнецом!

– Многое было! И гвозди таскали из кузни, и курей гоняли, и яблоню поломали мне, огольцы. Всё прощал. Да что с них взять, отроки неразумные!

– Так и есть! Верно говоришь, Дубыня! – оратор продолжал собирать поддержку у населения.

– Но этот, – Дубыня не глядя ткнул пальцем в сторону обвиняемого, и в его тоне послышался металл. – Этот перешёл все дозволенные границы!

Над площадью повисла тишина. Конечно, люди уже, так или иначе, были в курсе обвинения, но, понятное дело, жаждали подробностей.

– Вы моих дочек знаете! Так скажу, не кривя душой: все как есть и умницы, и красавицы! Справные жинки будут каждому достойному жениху. А этот гад, – Дубыня вновь повторил свой красноречивый жест, – взялся позорить их! Подглядывать за ними удумал! Да ещё дверку у бани камнем подпёр, злодий! Чтоб лучше видно ему, собаке, было!

– Ишь чё придумал, бесстыдник! – послышался из толпы одинокий мужской возглас, в котором, однако, звучали и удивление и даже некоторая зависть чужой смекалке.

– Говорю вам, люди, прощать ему ныне нельзя! – приговор Дубыни звучал, как удары молота по его наковальне. – Не то он кажному доброму человеку в постель залезет! Как блудливый пёс!

– Плетей ему, охальнику! – согласились «присяжные».

– Вот и я так думаю, всыпать ему плетей, пусть поумнеет! – подтвердил Дубыня. – Не доходит головой, пущай другим местом подумает!

Он вытащил из-за голенища сапога заранее заготовленную плётку, и, словно пробуя её на работоспособность, с силой рассёк воздух, вложив всю душу в удар. Звук щелчка получился таким резким, что все невольно замерли, мысленно примеряя на себя силу удара. Надо сказать, поёжились даже самые сильные духом.

– Что скажешь, Доброжив?

Все обернулись к седому старцу с длинной бородой, единственному, кому дозволялось сидеть на судилище. Это был старейшина деревни, и последнее слово во всех мировых делах принадлежало ему. Старик, немного помедлив – последнее слово всегда необходимо тщательно взвесить – приподнялся, не без труда опираясь на посох, символ поселковой власти, и долгим взглядом окинул всех присутствующих.

– Так скажу селяне! – голос старца был негромким, и по-стариковски скрипучим, но над площадью висела гробовая тишина. Люди внимали каждому слову старейшины, – Микулка, слов нет, повинен глупостью своей, и заслуживает кары насущной!

Доброжив сделал паузу, готовя людей к следующей своей фразе.

– Но можно на дела его дурные и по иной мере взглянуть!

Ох, неспроста люди звали его «мудрецом».

– Во-первых, парень без отца вырос, и никто ему здеся родителя не заменил…

Отца Микулы действительно, семь лет назад, когда зима была особенно лютой, загрызли волки в лесу, когда тот за дровами пошёл. Мать его так убивалась горем, что более замуж уже не вышла. Да и женихов не нашлось – невеста уже в годах была, а Микула был её единственным, поздним, и давно желанным ребёнком.

– А во-вторых, хоть и молод был, мальчонка, а от отца своего, покойного, в деле своём непростом всем премудростям научился, все секреты ремесла перенял. И трудится теперь, не хуже взрослого, и всю деревню нашу, да и пришлые окрестности, всем, чем нужно по нужде нашей, справляет…. И хорошим мастером слывёт!

Народ согласно закивал. Микула, как раньше отец его, занимался выделкой кож. Делом непростым, требующим выдержки и терпения. Да и силушки, при том, богатырской. И был он действительно, силён не по годам.

– Кем его заменить, селяне? – Доброжив пристально оглядел земляков. – То-то же, некем!

– А что до упрёков твоих, Дубыня, тут и слов не надо. Согласны все, – продолжил старейшина, – виновен мальчишка! Да только не по злому умыслу, а по юности, да по глупости. Наказание нужнО, но не для обиды пущей, а для уразумления отрока. Думаю, пары плетей довольно с него будет?

Доброжив замолчал, обводя взглядом односельчан, тем самым давая время сказанным словам проникнуть в мысли каждого из присутствующих. Неспроста старик занимал такое высокое положение в поселковом сообществе – за свои долгие годы он давно научился управлять толпой.

– Так, селяне? – после минутной паузы, запросил он вердикт «присяжных».

– Так, Доброжив! Прав ты, как водится, прав!

Старик повернулся к Дубыне, и еле заметно развёл руками, как бы давая понять, что это не его приговор – так вече решило.

Дубыня, в гневе своём праведном, рассчитывал, однако на что-то большее, но уже успел поостыть и, в конце концов, махнул рукой. Не злодей же он кровожадный! Ну а кнут приложить – бесспорное право оскорблённого отца. И тут как посмотреть? Вполне возможно, пары его ударов будет больше, чем достаточно!

Он мгновенно размахнулся, даже не оборачиваясь и не глядя на свою жертву. Все охнули от силы замаха, а Микула сжался в комок и зажмурился, ожидая нестерпимого ожога. В ту же секунду на его молодое тело обрушился раздвоённый конец хлыста, но, на удивление, особой боли он не принёс.

– Странно! – в первый момент подумал Микула, но сейчас же сообразил, что толстую кожаную рубаху с него никто так и не снял, не подумали об этом, когда привязывали к столбам. И теперь, заботливо выделанный собственными руками из толстенной кожи матерого быка доспех, мягко принял и впитал в себя всю остроту удара.

Микула облегчённо выдохнул, мысленно хваля себя за то, что не поленился потратить время на эту поделку.

– Ах вы, бестолочи-переростки! – Дубыня даже бросил с досады хлыст. – Глаз, что ль у вас нет? Куды смотрели, когда вязали его?

Сыновья Дубыни, исполнявшие во всём этом действе роль подмастерьев, бросились стягивать с Микулы его защиту. Но ножом её было не взять, почти невозможно, и они принялись развязывать Микуле руки, чтобы стянуть рубаху через голову.

И в этот момент над посёлком разнёсся чей-то истошный крик:

– Летит, летит!

Объяснять, кто и куда летит, не было нужды. Толпа на площади растворилась в мгновение ока. Народ разбежался и попрятался кто-куда так быстро, что это больше походило на магию. Микула остался один на один с новой напастью, и напасть эта была куда страшнее любых плетей.

Огромный летающий змей, своими перепончатыми крыльями покрывавший любую избу в деревне, повадился таскать скот у селян. А бывало, уносил в горы и зазевавшихся ребятишек. И никто их более опосля не видел…

Зловещая тень пронеслась над Микулой. Он вскинул голову, но чудовище было уже позади него. От этого стало ещё страшней, но страх удесятерил силы и без того дюжего паренька, и тот, напрягая всю свою мощь, свободной рукой, которую успели освободить сыновья Дубыни, со сдавленным выкриком выдернул из земли столб, к которому только что был привязан, и тут же развернулся, насколько ему позволяли путы на левой руке и ноге.

Змей, раскинув крылья, делал плавный разворот над деревней, высматривая возможную добычу. Самой доступной из которых был, конечно же, Микула, который в это время судорожно пытался ослабить остальные путы.

Птерозавр[1 - Птерозавр – летающий ящер отряда архозавров], хлопая крыльями, медленно приземлился рядом с Микулой, буквально в нескольких шагах от него, и внимательно посмотрел на добычу одним глазом. Приоткрытый клюв, снабжённый длинным рядом острейших зубов, казалось, осклабился в зловещей ухмылке. Микула, практически не отдавая себе отчёта в своих действиях, с полными ужаса глазами, ухватил только что выдернутый из земли, к его счастью, не слишком толстый столб, и что есть сил, швырнул им в ящера.

Заострённый конец импровизированного оружия едва взъерошил на груди исполина какие-то волосоподобные образования, тем не менее, ящер с удивлением посмотрел на человека другим глазом, и, опираясь на серединные суставы крыльев и подаваясь всем телом вперёд, издал резкий, высокий и протяжный вопль, обдав Микулу зловонным дыханием.

Микула, тем временем, пребывая почти в паническом состоянии, освободился от сковывающих его уз, и, упираясь всем телом, вытянул из земли и вторую жердину. На этот раз, не выпуская колья из своих рук, и страшно крича, он, вопреки своему страху, пошёл прямо на змея.

Размахнувшись над головой, он сильным боковым ударом, обрушил жердь прямо на зубастую пасть ящера. Тот попятился, тряся головой, украшенной на затылке длинным шипом, служащим, видимо, противовесом в полёте, и вновь получил сильный удар. Не дожидаясь очередной атаки, змей тяжело взлетел, едва не задев когтями голову Микулы.

Глядя на кружащего над селением змея, Микула потряс ему вслед своим импровизированным оружием. В ответ ящер в последний раз истошно крикнул и направился в сторону гор, неторопливо взмахивая огромными перепончатыми крыльями.

– Эко ты Горыныча уделал! – внезапно раздался голос невесть откуда появившегося Доброжива, и в голосе этом звучало неподдельное уважение. – Может теперь отвадится к нам прилетать?

– А отвадится! – мрачно ответил Микула, не сводя глаз со змея, превратившегося в чёрную точку в хмуром осеннем небе. – Я сам есть и отважу.

– Это в каком таком смысле? – удивился Доброжив, и слова его подхватил начавший собираться вокруг народ.

– А в таком! – Микула дивился самому себе, но остановиться не мог. – Найду я гнездо змеево и разорю!

– Сгинешь ведь?! – то ли спрашивал, то ли утверждал Доброжив, оглядывая селян, словно ища у них поддержки. – Сожрёт тебя змей, как есть сожрёт!

– А посмотрим, – упрямился Микула. – До гор то змеиных два-день пути будет?

– Не меньше, – согласился староста, – да только одумайся, неразумный, мать-старушку пожалей!

– Решил я так, дяденька, не останавливай! Завтра поутру и пойду – Микула обернулся к селянам. – Простите, коль кого обидел, люди добрые. Не поминайте лихом. Прости и ты, Дубыня, и дочки твои пусть прощевают. Не со зла я всё!

– Ой, что же это делается! – заголосил было в толпе чей-то женский голос, но тут же оборвался, не найдя поддержки у сельчан.

Микула половчее перехватив свою дубину, закинул её на плечо, и пошёл прочь, провожаемый десятками удивлённых глаз раззадоренных чудной вестью односельчан.

Логово змея

Поход к змеиному логову был не так долог, как утомителен. К вечеру следующего дня Микула действительно был уже в отрогах Змеевой гряды. Его не самое удобное в обращении оружие здорово натёрло плечи, ноги после целого дня пути гудели, темнело, и Микула решил заночевать у подножия гор. Набраться сил перед завтрашней битвой. И унять волнение в теле.

Он разжёг костёр, перекусил нехитрой снедью, прихваченной из дома, но заснуть не смог. Так и сидел всю ночь у костра, прислонившись спиной к нагретому солнцем за день валуну и смотрел, как искры улетают в чёрное, мерцающее звёздами небо. А вокруг, не смея приблизиться к огню, тревожно завывали ночные хищники.

С первыми рассветными лучами он уже карабкался по горам, пытаясь сообразить, где ему найти гнездо змеево.