Ольга Томашевская "Кофе для Яны"

– Зачем же учились?

– Ну а как не учиться? Все же учатся.

– Все – кто?

– Ну… Все люди.

– Ну не все. По крайней мере, не все с высшим образованием, и красный диплом тем более не у всех. А те, кто без него, весьма бывают успешны и счастливы.

– Наверное. Но я об этом как-тот не думала. Я вообще не думала, что этого можно не делать, или делать плохо. Надо – училась.

– На бухгалтера? – Герман вроде как съязвил, не сказав ничего обидного. – И каков результат?

– На экономиста. Результат – красный диплом. – хвастливо добавила Яна.

В комнату вдруг неожиданно вошла красивая Ева. В руках у нее был большой поднос с кофе и выпечкой.

– Спасибо, но я уже выпила кофе, – смутившись, пробормотала она снова.

Герман остановил ее жестом и кивнул Еве с благодарностью и одобрением, Ева вышла, словно растворилась.

– Его необязательно пить. Просто так комфортнее сидеть, не такая официальная обстановка. – Его тон не был начальственным, он был дружественным, и Яна почувствовала себя спокойнее.

– Итак, вы сказали, результат вашей учебы – красный диплом. Но разве это результат? Результат – это успешная качественная квалифицированная работа по специальности. Желательно с развитием в дальнейшем. Желание учиться дальше, глубже.

–Ну… Я работала по специальности…

– Настолько успешно, что, как только я пригласил вас поучаствовать в сомнительном эксперименте, чтобы поменять что-то в жизни, вы с радостью согласились? – Простите, я не хотел вас обидеть, даже не хотел расстраивать. Вы не любите такие разговоры, они ломают стереотипы. Но иногда они очень полезны.

Яне нечего было сказать, она просто кивнула. Конечно, ей было обидно от того, как быстро он обесценил то, во что она вложила столько сил и большую часть своей сознательной жизни.

– Скажите, насколько вам было интересно, какие выводы вы можете сделать из того, что посмотрели сегодня? Так как вы подключены к общей базе, я могу видеть объем и тематику пройденных тем.

– Я же не должна вам пересказывать то, о чем сегодня узнала?

– Ни в коем случае.

– Тогда что?

– Возможно, у вас появились вопросы? или вы уже смогли сделать какие-то выводы?

– Да. Вопросов много, но еще я их не сформулировала. А вывод пока один. Помимо определенного объема действительно интересной информации вы хотите донести до меня то, что все вокруг взаимосвязано. Так? Что не бывает литературы без истории, что не бывает случайных событий. Один человек чихнул, второй обиделся и умер. Так у Чехова, кажется, было.

– Да, почти. У него было все же не так. Кто чихнул, тот и умер. Но смерть наступила из-за случайного недоразумения, так что все значимо, везде, всегда.

– Еще я подумала, что история делает людей, а люди делают историю.

– Как это?

– Ну, все, что происходит, на всех вокруг воздействует и заставляет их реагировать. И получается то, что получается. Такой круговорот.

– Да. И от их эмоционального индивидуального состояния очень много что зависит. Согласны?

– Возможно. Да, наверное, так и должно быть. Люди же эмоциональны…

– Да. Они расстраиваются, любят, гневаются, и выдают какую-то реакцию, которая зависит от их внутреннего состояния и может повлиять на решение. Делать или не делать, давать или не давать, расставаться или оставаться.

Мы выявили, что каждый человек не индивидуум. Это точно. Люди делятся на группы, внутри каждой из которых существует некая энергетическая целостность. Внутри каждой группы происходит постоянный энергообмен, на уровне сил, мыслей, самый мощный инструмент энергообмена – это общение и телепатия. Бывает у вас такое что, пообщавшись с кем-то, вы словно бы как наполненный сосуд? Ваше самоощущение стабилизируется, устанавливается равновесие и баланс внутри? Или, наоборот, появляется чувство опустошения, усталости?

– Да, конечно. – Яна сразу вспомнила про Ироньку, как хорошо ей было каждый раз после встречи с ней.

– Вот так оно и должно быть. Мы обмениваемся энергией, стимулируем друг друга. Бывает, подпитывается кто-то один, бывает, оба одновременно. Можем эмоционально подавлять. Можем перенаправлять энергию в какое-то русло, это могут не все. Но этому можно научиться, хотя бы немного. У каждого человека и количество этой энергии свое, кто-то просто взрывается, у него ее через край, кому-то хватило только на чуть. Все это производит брожение энергии, мыслей, эмоций, внутри каждой группы, как вода в водоеме, постоянно перемещается из одной части водоема в другую. Это и есть сама жизнь. Если человек отделяется, отдаляется, устраняется от этого обмена, происходит застаивание. Не только у него, но частично и во всей группе тоже.

– А как эти группы определить? Кто в какой? По рождению? По статусу?

– Вот это мы пока не научились выяснять, к сожалению. Пока только поняли, что при рождении человек уже оказывается принадлежащим своей группе, но какой – непонятно… И непонятно, можно ли их систематизировать. Мы даже не знаем, сколько их, этих групп… Просто есть группы, и по всему миру есть люди, им принадлежащие. И каждый из них выполняет свою работу, являясь частью большого целого.

– Как органы составляют организм?

– Очень образное сравнение!

– И у каждой группы своя задача? То, что вы называли кармическими?

– Да, у каждой группы глобально она своя, и у каждого человека своя маленькая роль в этом. Мы сейчас исследуем, как определить, возможна ли тут хоть какая-то классификация. Исследуем, как определить задачу каждой группы, каждого человека. А еще – пытаемся выяснить, возможно ли как-то искусственно повлиять извне на ход событий прошлого и настоящего, вмешавшись в действия людей, принадлежавших этой группе, вмешавшись в их эмоциональный фон и изменив его. Это очень сложная задача со многими неизвестными и переменными, тут работает огромное количество людей, они изучают, экспериментируют, просчитывают. Но для начала учатся, все без исключения, даже самые знающие, потому что тут необходимо переплести несколько отраслей, найти между ними взаимосвязь и сконцентрироваться на определённом узле этих связей. На то, чтобы найти свой узел, у некоторых иногда уходят годы.

– Вы же говорили, этот проект на 5 месяцев?

– Да, это минимум, на который мы можем взять человека, чтобы он принес какую-то пользу проекту. Дальше вы принимаете решение, сотрудничать или нет. Эта работа требует максимальной сосредоточенности, заинтересованности и погружения, это непозволительно делать вполсилы.

– Вы сказали, вы пытаетесь влиять на прошлое. Это как?

– Пытаемся. Дело в том, что время относительно и нелинейно. Люди, находящиеся с нами в одной энергетической группе, принадлежат как прошлому, так настоящему и будущему. Мы не можем заглянуть в будущее, но люди в прошлом находятся в такой же энергетической зависимости от нас, как и мы от них, и мы можем влиять на их эмоциональное состояние и подсказывать путь. Есть некоторое количество людей, которые могут по этим энергетическим каналам миновать различные барьеры – временные, например, – и видеть сложные ситуации глазами другого человека. Или просто ситуации из его жизни.

– Как я вчера?

– Именно так. Правда, вчера это был тренажер. Для обучения программисты создали вариативный симулятор ментального воздействия, на котором вы можете потренироваться, а мы можем вас проконтролировать. Вы очень креативно подошли к задаче и справились с ней.

– В чем же была задача?

– Задач было несколько. Во-первых, в принципе сосредоточиться настолько, чтобы ваш ментальный сенсор нащупал того, кому вы можете помочь. Или просто согласиться с его выбором. Иногда это тоже помощь, не мешать. Вторая задача – быстро сориентироваться в проблеме и найти максимально удачное для человека решение. Для этого мы снабжаем вас набором знаний про разные эпохи, о психологии людей, об их религии, поведенческих особенностях нации. Когда человек на распутье, или испытывает сильный эмоциональный стресс, от открыт и уязвим для внешних воздействий. И ваша задача – проникнуть и понять, нужно ли ему протянуть руку помощи, направить, или оставить как есть.

– Но, если история уже свершилась, как мы можем на нее воздействовать и менять? – все никак не могла понять Яна.

– Мы не знаем, можно ли что-то глобально поменять. Но совершенно точно – меняются нюансы. Мы подправляем эмоциональное состояние людей, они меньше горюют, меньше страдают, это усиливает общее энергетическое состояние группы и помогает продвигать ее задачу более эффективно. Это важно. Не только поступками и последствиями все измеряется, а еще мыслями и чувствами. Отчасти мы с вами можем поменять общий эмоциональный фон земли к лучшему.

Ну и, конечно, мы силимся предпринять попытки что-то поменять действительно произошедшее в истории, как минимум, изучаем возможности это сделать.

– Как же?

– Мы берем конкретное историческое событие, пока не очень глобальное, и изучаем его во всех направлениях. Например, ищем людей, повлиявших на него. Ищем людей, приближенных к этим людям. Направляем туда силы таких, как вы – инсепторов. Если получается контактировать, пытаемся внедрить мысли, идеи… Иногда одна маленькая мыслишка может подтолкнуть человека к новым свершениям или, наоборот, остановить.

– Поэтому вы меня сюда и пригласили? Потому что думаете, что я могу влиять на людей?

– Да. Именно это нам нужно от вас.

– А почему вы мне выбрали для изучения 19 век?

– Мне кажется, у вас пойдет эта тема. Не можете же вы все эпохи изучать, это невозможно просто. Поэтому, расшифровав ваши тесты, мы сошлись на мнении, что вы будете работать именно с этим.

– А почему не спросили у меня? – немного обиделась Яна.

– А вы бы выбрали другое?

– Ну теперь это уже неважно, ведь выбор сделан?

– На самом деле, у каждого есть свой круг, своя эпоха, и определить для вас мы ее сможем только лишь экспериментальным путем. Так, чтобы точно. Но тесты обычно косвенно указывают на возможности человека, и они редко ошибаются.

– Я не знаю, давайте оставим как есть, – вдруг растерялась Яна. Она действительно совсем не знала истории, не разбиралась в литературе, и вдруг поняла, что ей совершенно нечего сказать на эту тему. И как предусмотрительно они решили за нее. Была в этом даже какая-то стройная деликатность.

– А вы еще будете подключать меня к этому тренажеру?

– Обязательно, конечно! На этой и следующей неделе несколько раз. Но сегодня уже точно нет, вы устали и, как мне кажется, находитесь в каком-то раздрае. Вам надо привести ваши мысли в порядок. Поэтому на сегодня хватит работать, идите домой. Но я еще раз напоминаю, что рассказывать о том, что мы с вами сегодня узнали, никому нельзя.

В этот момент Яна почувствовала, как на нее накатила волна усталости. Она действительно очень вымоталась за этот день, ей хотелось подумать обо всем, что она прочитала и услышала, обсудить это было не с кем, от этого было немного грустно и одиноко. Словно бы дали вкусное пирожное и запретили делиться им с друзьями. А иногда в этом и заключается все удовольствие. Вдруг Яна вспомнила про переглядывания с мужчиной в столовой.

– Расскажите мне о людях, которые работают здесь. Кто они?

Герман улыбнулся и отхлебнул кофе. Он как-то даже расслабился, – до этого был как натянутая струна, но теперь стало очевидно, что разговор из официального перешел в дружескую беседу

– А, это могут быть абсолютно разные люди. Многие из них – ученые, работающие вместе с нами над тем, что я рассказал вам. Некоторые – такие же люди, как и вы, которые проходят или прошли свою учебную программу, участвуют в исследовании.

– А мы будем общаться, взаимодействовать, работать вместе?

– Возможно, – уклончиво ответил Герман, – Пока обучение, в этом нет необходимости. Раз или два в неделю вы можете посещать семинары. На семинарах желающие встречаются, чтобы обсудить интересующую тему. Как раз завтра в первой половине дня будет один, немного вам рановато, но, если интересно, можете принять участие. Это скорее, как лекция на заданную тему, но в обсуждении участие принимают все. Обычно наш ведущий историк Андрей выбирает какую-то историческую личность и о ней все беседуют. В этот раз это Жорж Дантес, тот, что убил Пушкина. Интересно?

– Пока не знаю. – честно ответила Яна. Наверное, я ничего там не пойму.

– Ну почему же. Все поймете. Вас никто не заставляет участвовать, но послушать полезно. Хотя, конечно, основной смысл подобных мероприятий – обсуждение.

Яна уклончиво пожала плечами. Для нее странно было, что можно идти, можно не идти. И пойти хотелось, и комплекс студента не позволял согласиться, а потом не пойти.

– Можно еще последний вопрос? – сменила тему Яна.

– Конечно, все что угодно. – добродушно улыбнулся Герман.

– Скажите, что здесь с интерьером?

– А что с ним? – весело заулыбался Герман.

– Ну, он какой-то… – Яне было не подобрать слов для его описания, – ей вдруг показалось, что она считает интерьер странным просто потому, что ничего не понимает в интерьерах, и умолкла, стыдясь глупого вопроса, чуть не слетевшего с ее уст.

– Странный? Пышный? Безвкусный? Бестолковый? – понимающе улыбаясь, вопрошал Герман. – Дело в том, что это было сделано специально. Это целая история, на самом деле! Нам бы вполне подошло простое функциональное решение, типа белые стены, деревянные стулья. Но финансируют нас люди несколько другой формации. И вот представьте, жили мы – не тужили в этом прекрасном здании, – тут все было весьма скромно, но со вкусом. И приходит как-то некто Сергей Федюков, слышали о таком?

– Ого! Это же зам нашего премьера, да?

Ну да. Он один из тех, кто периодически ведет с нами на переговоры о новых исследованиях, которые предстоит выполнить, и сообщает, что через несколько месяцев нас посетит еще некто еще более важный.

– И кто же?

– Вадим Лобас. О таком слышали?

Яна неопределенно пожала плечами. Даже если и слышала, то не более того.

– Это генерал ФСБ. Очень влиятельный. Он там большой вес имеет, и что не так, прикроет всех тут на раз-два. Нас предупредили о том, что его надо принять по высшему разряду. Но сказали, что в таком помещении это делать нельзя ни за что. Мы спрашиваем – нам что, ради одного посещения Лобаса капитальный ремонт делать? – и что вы думаете? – да, говорят, если ему тут не понравится, то беда. Просто ничего не будет, и все. Видимо, у них там свои какие-то счеты, но нам под это дело даже денег выделили и трех архитекторов, которые должны были за две недели придумать всего попышнее, а потом весь ремонт через месяц должен был быть готов. Лобас этот пришел, был в полном восторге от позолоты в коридоре и коньяка, который ему тут наливали, сказал, что мы молодцы и нужны стране.

– Но вы же не все переделали?

– Нет конечно, зачем? Сделали холл, конференц-зал и ресторан. Пару кабинетов оформили. На оставшиеся деньги просто докупили необходимой техники в кабинеты. Больше он не заходил никуда, ему вообще это все непонятно и неинтересно. Пил коньяк, рассказывал про врагов родины и как с ними надо бороться. Потопал тут, поразглагольствовал, что мы молодцы и он рад. Все! Делов на два часа. Удивительные вещи происходят, вот. Правда, через год он каким-то образом стал курировать наши проекты, то есть мы ему подчиняемся уже напрямую. Но он к нам больше уже, кажется, и не заходил.

Яне было интересно, но она неожиданно подавила зевок. От зевка потекли слезы из глаз. Яне было страшно неловко, она начала извиняться и неловкость усилилась. Герман понимающе засмеялся.

– Давайте, идите-ка домой. Вижу, что вы ужасно устали. Завтра поговорим еще, если захотите.

Глава 12 После бала

Дома снова не было Сашки. Яна села на диван, поджала ноги и стала медленно доедать вчерашний салат из холодильника, прямо из салатницы. Сегодняшний день ее потряс. Она узнала столько всего и о себе, и об окружающих, и вообще об устройстве мира, что ее мозг просто взрывался. Было немыслимо вот так вот взять и лечь спать, потому что заснуть, несмотря на навалившуюся усталость, было бы просто невозможно. Доев салат, Яна залезла в холодильник и обнаружила там полбутылки вина, не допитого тогда, с Иронькой. Это было очень кстати. Яна не любила алкоголь, можно сказать, вообще никогда его не пила, но в этот момент ей захотелось дать взбесившимся в голове мыслям самим найти способ успокоиться. Раз уж они все теперь здесь, эти знания и мысли, им нужно самим научиться уживаться друг с другом, а вино в небольших дозах способствует этому процессу как нельзя лучше. Яна вынула пробку, плеснула себе в бокал, отпила глоточек. Как и тогда, оно показалось ей горько-кислым, с резким запахом – и зачем только его пьют? Она вспомнила, что Иронька говорила про это вино. Что оно какое-то недорогое, но хорошее, с определенного виноградника, его надо не пить, а смаковать. Всеми вкусовыми рецепторами, распределяя на языке и анализируя свои ощущения. Что ж, самое время переключиться с анализа мыслей на анализ ощущений.

Яна набрала в рот самую малость и постаралась не глотать, а размазать его по языку, медленно вдыхая и выдыхая через нос. Сейчас ей удалось сосредоточиться не на вкусе, а на гамме, из которой этот вкус состоял. Вдруг из общей горьковатой кислоты стали вырисовываться шоколадные нотки, а в носу вдруг обнаружился легкий запах вишни, немного чернослива и будто черники. На кончике языка было как будто кисло, а дальше – горько, но по-шоколадному, по кофейному. Кислота же добавляла этой горечи пикантность и делала ее приятной. Вина во рту было так мало, что даже вроде и проглотить оказалось нечего, все вино распределилось во рту и впиталось в язык, и ее язык, наверное, теперь тоже пах и шоколадом, и черносливом.

Тогда Яна заинтересованно поболтала бокал и сунула туда нос. Странно, теперь вино, чуть согревшись, пахло не просто чем-то алкогольным, а там обнаружилась целая гамма ягодных запахов. «Наверное, я зря поставила его в холодильник», – вдруг подумалось Яне. Теплым оно значительно интереснее!

Яна отпила еще и снова покатала винный вкус на языке. Ей подумалось, что, если сейчас ощущения будут другими, значит, она все придумала, наслушавшись странных советов и описаний друзей. Но нет, – все тот же шоколадно-ягодный вкус, он теперь был не противно-горько-кислым, а таким удивительно сложным, интересным, желанным… В запахе в бокале появилась еще какая-то новая нотка, и Яна с удивлением подумала, что это запах кожи, что ли? Такой сам по себе непищевой, но тоже очень пикантный, как перчик, разбавлявший возможную банальность букета. Да, теперь ей стало понятно, что значит слово букет, которым описывают вино. Именно там, – это гамма вкусов, и как же удивительно, что раньше она ее не замечала. Но – когда замечать? На студенческой вечеринке, из пластикового стаканчика? Яна даже захихикала, представляя, как она отпивает на дискотеке какую-то бурду, и пытается найти букет вкуса. Пожалуй, тогда это было бы глупо. А теперь совсем нет. Почему-то это «совсем нет» наступило именно сегодня.

Яна вернулась мыслями к сегодняшнему дню. Мысли уже немного расслабились и не так ее беспокоили. Они все еще бесились, но уже автономно, не впутывая ее в свои разборки. Яна выудила мысль про видения, и ей захотелось вспомнить и разобраться поподробнее с тем, что она как-то видела лет десять назад.

Она полезла на антресоль и достала коробку с бабушкиными реликвиями. Как знакомо все это. Как успокаивающе. Она их снова стала любовно перебирать. Полистала немного альбом в вырванными страницами. Почему они вырваны? Кто и зачем это сделал? Ответа, конечно же, не было, и Яна достала письмо. В школе она учила французский, в институте тоже, причем весьма неплохо. Почему-то сегодня впервые возникло желание попытаться понять в этом письме хоть что-то. Раньше тоже возникали такие попытки, но то было в школе, когда ее французский был совсем нулевым. После института она выучила его получше, могла даже смотреть фильмы и объясняться с французами, которые периодически появлялись у них в офисе. Пару раз ее даже приглашали переводить неофициальные переговоры с начальством, когда они случались спонтанно, а переводчика не было под рукой.

Яна стала вглядываться в попытке прочитать бисерный красивый, но неразборчивый почерк. Все осложнялось тем, что в руках было не все письмо, а только обрывок, и многие слова были размазаны. Тогда Яна взяла листок и стала переписывать то, что удавалось расшифровать. Сначала это были разрозненные слова, потом они стали дополняться соседними, и стало легче вставлять те, что были совсем неразборчивыми между ними – они вычислялись уже легко из контекста. Некоторые слова были ей незнакомы, но уже после часа напряженной работы была понятна общая суть письма. Письмо было многословным, как, вероятно, многие письма той эпохи, и многое представлялось возможным надумать. В конечном итоге, из своего черновика, Яна переписала примерный текст того, что предположительно было в целом письме.

Письмо было гневным. Оно говорило о предательстве души и любви. О поруганных надеждах автора письма, о его разбитых планах. В результате какого-то события, о котором автор письма, видимо, узнал накануне от какого-то доброжелателя, но почему-то не позволял себе сомневаться в том, что оно состоялось, автор письма укорял получательницу в бездушии, двурушничестве, оскорблении высших чувств. Там был намек на предполагаемое совместное будущее, которое теперь невозможно вследствие определенных обстоятельств. В общем, письмо было эмоционально, зло, пропитано горечью и разочарованием. Это было прощальное письмо. Яна подумала, что же должно было произойти, чтобы так сильно обидеть человека, который, несомненно, был близким и любимым, чтобы получить вот такое послание? Она достала перчатку и надела ее на руку. Та приятно стиснула запястье, Яне вспомнились браслеты с камнями, которые ей надели при проведении эксперимента. Там была такая же спокойная холодная теснота, но тяжелая, сейчас было почти так же, но все же по-другому. Яна вдруг подумала, что сила не в тяжести, а в том, что на ней. Она стала любовно поглаживать свои пальцы, любуясь перчаткой, любуясь узором, – странным, растительным, переплетающимся. И вдруг перчатка на ее руке оказалась целой. На второй руке была такая же перчатка. Яна подняла глаза – в зеркало на нее смотрели глаза красивой молодой женщины, собирающейся на бал, точнее, уже готовой к нему. Жемчужные украшения на голове и шее, великолепное шелковое платье, открытое ровно там, где надо, ровно настолько, настолько это только начинает становиться слегка неприличным. Яна едва успела перевести дух от случившейся перемены, как в комнату порывисто открылась дверь и вошел немолодой мужчина, запыхавшийся, раздраженный тем, что приходится долго ждать ее приготовлений. Яна поняла, что этот мужчина – муж, а она сама, видимо, и есть та самая прабабушка, Ядвига, средоточие веселья и порока. Яна не почувствовала в душе ее ни порока, ни веселья – только грусть от странного вынужденного замужества с пожилым неприятным человеком, которого она нисколько не любила, но должна была слушаться, и еще что-то странное внутри, какую-то неприязнь к этому дому, что-то здесь было опасное, что именно, она не успела понять, как мужчина словно бы зарычал на нее и заставил поторопиться. Вдруг, словно телепортируясь, Яна почувствовала себя послушно сидящей в карете, везущей ее куда-то. Рядом с ней сидел тот же муж, грузный пожилой мужчина, плотно обнимая ее за локоть. Лицом к ней сидел другой мужчина, чуть моложе. Яна каким-то образом знала, что зовут его Петр, и что он – родной младший брат ее супруга, сидящего рядом с ней. Он сверлил ее глазами нервно и подозрительно. В нем она узнала того, что кричал на нее на балу тогда, давно, когда она каким-то образом попала туда в юности. Он выглядел крайне привлекательным, даже красивым, но на лице его читалась жестокость, озлобленность и какая-то усталость, которую он старательно, но безуспешно пытался замаскировать отрешенностью.

Через секунду Яна почувствовала, что она на балу. Вокруг смех, запах свечей, духов и шампанского, торжественные, но пока обрывочные звуки музыки. Все так молниеносно происходило, что она не могла ни управлять собой, ни контролировать, происходящее. Только пассивно участвовать в происходящем, судорожно пытаясь уловить суть момента. Ее хозяйка, Ядвига, улыбалась знакомым, взяла бокал с шампанским, услужливо предложенный лакеем. Яна почувствовала на языке странный незнакомый кисловатый колючий вкус и пьяный запах – несомненно, такого шампанского она никогда не пробовала. Она попыталась распробовать букет так же, как у нее получилось с вином, но хозяйка не позволила ей, проглотив, не задумываясь, и заев каким-то странным на вкус пирожным.

Вдруг толпа затрепетала, зашелестела, вокруг пронесся шепот – Пушкин, Пушкин приехал! – народ расступился и в залу вошел странный маленький человек с кудрявой шевелюрой, большим носом и очень странным, некрасивым, но привлекательным лицом. Он был не один, с приятелем, хотя взгляды были прикованы, несомненно, к первому. Он привычно шутливо поклонился окружающим, громко поздоровался, попросил шампанского и удивительно органично влился в толпу. При этом он остроумно шутил, громко смеялся, рассказывал какие-то анекдоты, – в общем, вел себя, как дома. Ему было весело, весело веселить других, весело от того, что все это замечают и стремятся тоже быть замеченными им. Яна завороженно следила за ним издалека, от него лучилась аура света и радости – она словно бы видела ее. Он был как солнышко, радостным и чистым, и в ней внезапно загорелось желание тоже стать такой, радостной и чистой, и сожаление от того, что это, наверное, невозможно.