Андрей Буторин "Воплоэны 2. Полторы королевы"

– Вас она уважает. А меня любит.

– Какая Вы сегодня вредная, Юлиона! Что ни скажу – вам все не так.

– Простите, ваше величество, – снова поклонилась моя бывшая служанка. – Я сильно нервничаю. Мне кажется, я не понравилась будущей госпоже.

– Анютке, что ли?

– Графине Куреанне. Будущей ее подвеличество гилене Вилонара.

– Хотите, скажу по секрету? – подойдя ближе, шепнула я Юлионе.

– Да, – сказала она тоже шепотом.

– Анна мне рассказала о вашей встрече. Я ее еще не видела такой радостной. Как, говорит, мне повезло! Я всю жизнь мечтала о такой служанке. Да что там, говорит, мы с ней вообще, чувствую, подругами станем.

– Вы меня обманываете, – насупилась Юлиона.

– Вам не кажется, что вы переходите грань? – сдвинула брови и я.

– Прошу меня простить, ваше величество, но сказанное вами не похоже на правду. Мы с госпожой Куреанной и парой фраз не успели обмолвиться.

– А ей было достаточно этих пары фраз. Хотите докажу, что говорю правду? Она мне все пересказала. Как представилась вам, как спросила, согласны ли вы ей помогать, как вы ответили утвердительно, назвали фейону госпожой, та стала возмущаться, вы поспорили, потом Ага сказала Анне «ты», вы возмутились, Анна позволила так ее называть в неофициальной обстановке и попросила разрешения удалиться. Так было дело?

– Так… – изумленно заморгала служанка. – Но что же ей в таком случае успело во мне понравиться?

– Ваша принципиальность. Непосредственность. И верность долгу! – Я дернула подбородком и едва не щелкнула каблуками.

– Ох, тяжело мне с ней будет… – сделала странный вывод Юлиона.

Оставив в задумчивости служанку, я направилась к Агаше – открыться я могла только ей. А мне очень хотелось излить душу, посоветоваться, потому что как я ни храбрилась, ни хорохорилась, а все равно боялась того, что задумала. Нет, я бы не отказалась от своих планов, даже если бы фейона стала меня отговаривать, но если бы услышала слова поддержки, мне бы стало реально легче.

Агаша и Уся играли в прицепик. То есть, это Уся играла в прицепик, а ее бабушка – в буксирчик: взрослая фейона летала по комнате на высоте не более метра, крохотуля же, взявшись за ее ноги, висела, сомкнув зеленые крышки, и заливалась задорным колокольчиком:

– Высе, бубуська, высе! Хи-хи-хи! Ну сто ты так нисько? Высе! Быстлее! Есе быстлей! Хи-хи-хи-ии!

Увидев меня, Уся разжала руки и стала падать. Высота была слишком маленькой, чтобы я успела добежать и подхватить малютку. Агаша тоже спохватилась поздно и хоть тут же вошла в крутое пике, было ясно, что внучка коснется пола раньше.

Однако маленькая фея в дециметре от него раскинула крылья, затормозив этим падение, а потом замахала ими так быстро, что они превратились в зеленое облачко, и стремительно взвилась к потолку, о который и стукнулась.

Теперь уже моя названная сестра успела подхватить взвывшее тонкоголосой сиреной чадушко и опустилась с ним на стол.

– Ну ты ас! – выдохнула я, подойдя к фейонам.

– Я не а-а-ас! – плакала ушибленная летунья. – Я У-у-уся!

– Я же тебе говорила не летать высоко! – потрясла руками Агаша. – И зачем ты от меня отцепилась? Вот не хотела я с тобой так играть, как чувствовала!

– Ладно тебе, – сказала я сестренке. – Пока сам шишек не набьешь, ничему не научишься. – Сказала, и тут же зачесался лоб, как будто в подтверждение моих слов.

– Она же маленькая! – воскликнула феечка так, будто случился прям ужас-ужас.

Неужели и я буду такой со своими внуками? Впрочем, стоп! Внуков без детей не бывает. А у меня пока и этот вопрос остается открытым. И кстати, пусть пока таким и побудет! Хотя бы восемнадцать… нет, уже семнадцать дней до свадьбы. А то будет смешно, когда я забеременею и не смогу воплотиться в невесту. Вот что тогда делать? Гримироваться под Куреанну? Это уже будет даже не театр, а цирк! И вообще, какая может быть беременность, если мне нужно сгонять в Такудал – и тоже в ином воплощении! Лучше всего даже, наверное, в мужском, меньше буду привлекать внимание.

Наверное, я задумалась неслабо, Агаша насторожилась:

– Анель, ты чего? Из-за Усеньки расстроилась? Она не столько ушиблась, как испугалась, с ней все хорошо.

– Да, – всхлипнула еще раз и тут же хихикнула кроха. – Со мной все хаясе! А с тобой? Пьохо, да?

– Нет-нет, со мной не плохо, – растянула я губы в резиновой улыбке. – Я просто с бабушкой пришла поговорить. Можно?

– Мозьно, – зевнула Уся.

– Погоди, я ее спать уложу, ладно? – посмотрела на меня сестренка. – Ты не торопишься? Перемещатель подождет?

– А я сегодня одна, – словно о чем-то незначительном сказала я.

– Ну тогда ладно, – повернулась Ага к внучке. И тут же подпрыгнула: – Как одна?! В смысле, ты его отпустила?

– Одна – это значит, одна. Без перемещателя. Укладывай Усю, я потом тебе все расскажу.

– Как же я теперь буду ее укладывать, если ты… Да нет, ты шутишь.

– Хорошо, шучу, – улыбнулась я. – Укладывай, я пока схожу умоюсь.

Умыться и впрямь не мешало. Жидкость от снятия воспалений, которую я намагичила для сведения шишки, пахла почему-то нефтепродуктами, и если я, будучи на Земле автомобилисткой, к этому запаху притерпелась и ничего против него не имела, то Ага и тем более Усеньке он мог показаться неприятным. Так что я со всем усердием намылила лицо, потерла мочалкой лоб, смыла пену, намылилась снова – и так пять раз, пока запах стал неразличимым. А потом в дверь ванной заскреблась Агаша. Я наскоро вытерлась и вышла:

– Что случилось?

– Это не со мной случилось, а с тобой! – горячо зашептала сестренка. – Ты ведь не шутила, я чувствую! Говори, как ты попала сюда без перемещателя? Только не сочиняй, что шла пешком! Это тебе не через какое-то болотце – до замка подгилена!

– Ничего себе болотце, – хмыкнула я. – Едва в нем не остались обе.

– Но это хоть близко. А королевский дворец далеко. Ты бы дней пять пешком топала. Если бы не съели по дороге. Говори правду! Ты обещала никогда мне не врать.

– Да я и не собираюсь. Для того и пришла, чтобы все тебе рассказать.

– Но только не говори, что выдрессировала кишикротов! – схватилась за побледневшие щечки фейона. – Они очень коварные. Притворятся добрыми, а потом – ам! Как вкусно, хочу еще.

– Не скажу, – пообещала я. – Я не люблю кишикротов. Не в смысле есть, а вообще. А попала я сюда очень просто. Была там – стала тут. Видишь ли, Ага… Оказывается, я не только воплоэна.

– А кто еще? – едва слышно прошептала сестренка. – Ты же не… фейона? Тебе же не отрезали в младенчестве крылья?.. Ой, что я говорю! Ведь ты бы не смогла без них прилететь. И ты… крупненькая.

– Нет, к сожалению, я не фейона, – погладила я Агашу по белой пушистой головке мизинцем. – Я всего лишь воплоэна-перемещатель.

– Но таких не бывает! – вспорхнула на мое плечо феечка.

– Бывает, вот же я, перед тобой. И я говорила с Милоненой, старой служанкой мужа, она помнит, что раньше тоже были такие. Теперь вот снова есть.

– Поклянись, что ты не шутишь, – вспорхнула и зависла перед лицом Агаша.

– Клянусь! Я переместилась сюда без посторонней помощи.

– Но как ты вообще поняла, что так умеешь? – вновь опустилась на плечо сестренка.

– Поняла, потому что мне это было очень нужно, – призналась я. – Помнишь, я спрашивала тебя про соседей-королей?

– Конечно! И сказала, что твоему мужу угрожает опасность.

– Да, – шепнула я, осмотрелась, хотя и так знала, что кроме нас и спящей Уси никого здесь быть не может, и продолжила: – Кто-то вынюхивает о прошлом Вилеона. Думаю, заподозрили о его необычных способностях.

– О том, что он воплоэн? – ахнула фейона.

– Может, о воплоэнах пока и не знают, но если узнают – случится беда.

– А при чем здесь твое умение перемещаться?

– При том, что копают на родине моего мужа, это ужасно далеко!

И я рассказала Агаше все, что знала сама, включая свои планы и домыслы.

– Я ведь быстро, – таким тоном, будто просила у сестренки разрешения, закончила я рассказ, – прыг туда, все разузнала, прыг обратно. Никто и не заметит, что я отлучалась.

– Если не заметят, какой тогда смысл? – задала резонный вопрос феечка. – Кому-то ведь ты должна будешь сказать, что узнала.

– Должна, – вздохнула я. – Вилеону и скажу. Но ведь это уже будет после. А победителей не судят.

– Представляю, как он рассердится, – покачала пушистой головкой Агаша.

– Ну и пусть сердится! – топнула я. – Главное, что останется живым-здоровым и с короной на голове. Или ты считаешь иначе? Лучше мне забиться в угол и помалкивать?

– А может, королю видней, что нужно делать?

– И ты туда же! – вскочила я. – То есть у меня мозгов нет? Хорошо, может, их и в самом деле меньше, чем у Вилеона, зато у меня есть чутье! И оно говорит… нет, вопит, что с любимым случится беда! А я не хочу сидеть, сложа руки, и дожидаться этой беды. Я хочу действовать! И буду действовать, что бы мне ни говорили.

– Дейтьвовать! Дейтьвовать! – прилетела к нам Уся.

– Прости, – глянула я на Агашу, – разбудила малышку…

– Ничего, – сказала сестренка, – потом еще поспит. А тебе я скажу вот что. В твоих мозгах я не сомневаюсь, видела их в действии, да и дуры королевами не становятся. И то, что ты за мужа переживаешь, тоже здорово. Но и я за тебя очень переживаю, пойми. Отговаривать тебя не буду, только очень прошу: хорошенько все обдумай, прежде чем что-то делать! И перед тем как отправляться в путь, обязательно заскочи сюда – я тебе до предела намагичу жемчуг, а то будет обидно, если магии не хватит в самый нужный момент.

– Спасибо тебе, моя хорошая! – погладила я снова белую головушку.

– А мне?! – сунулась под руку Усечка.

– И тебе спасибо, мое солнышко, – погладила я и ее.

Вернувшись в королевский замок, я, как и просила сестренка, стала обдумывать свой план. Решила, что соваться к Тилеону, старшему брату супруга, равно как и к его дядькам, не только бессмысленно, но и опасно. Идти к Билеону, младшему брату, скорее всего, безопасно, но тоже вряд ли имеет смысл: то, что знал, он написал в письме. Если даже узнал что-то еще, вряд ли расскажет мне, первой встречной; представать перед ним в истинном обличии я не хотела, во всяком случае сразу. Лучшим, на мой взгляд, вариантом было начать с трактира той деревушки, о которой писал Билеон, как ее?.. Мокросы. Ведь именно там видели любопытного незнакомца, а это реальная ниточка, за которую можно потянуть.

Вот только появляться в деревенском трактире девушке будет, наверное, неправильно. И даже чревато незапланированными приключениями на мою… эту самую… подушку безопасности. Поэтому как бы ни было неприятно и стыдно, но воплотиться придется в мужчину. Да и пора уже отучаться от глупой стыдливости – воплоэн должен уметь перевоплощаться в кого угодно и быть этим кем угодно, держась естественно и непринужденно. Уж мне ли, бывшей актрисе, этого не суметь? Стыдно ей, видишь ли! Стыдно будет, когда разоблачат и всыплют плетей, а то и вообще казнят. Не, тогда уже будет не стыдно. Но обидно – наверняка.

Итак, я решила вопрос с внешним обликом, придумала, куда в первую очередь направлюсь, когда перемещусь в Такудал. Оставалось понять, как именно я буду туда перемещаться. У меня по-прежнему не имелось никакого внятного описания хотя бы чего-нибудь конкретного в том далеком королевстве. И что же было делать? Все-таки идти к Милонене и, рискуя раскрытием моих планов, порасспрашивать о далекой родине? Другого варианта я придумать не могла. Обращаться с этим к Вилеону – все равно что прямо сказать ему: «Дорогой, я слетаю ненадолочко в Такудал, сам пока поуправляй королевством, ладно?»

Но перемещаться опять в Вилонар, чтобы пойти к старой служанке, было уже поздно. Пора вообще было ложиться спать. Что мне не нравилось в местных порядках – здесь не имелось такого понятия как супружеское ложе: у меня была своя спальня, у Вилеона своя. И мы ходили друг к другу спать, словно в гости. Я вознамерилась ввести по этому вопросу новые порядки. Но это чуть позже, когда решу главный вопрос. Пока же я почапала в спальню любимого мужа.

Глава 4

Вилеон меня уже ждал. Меня всегда очень трогало и возбуждало, как он относится к… м-мм… исполнению супружеских обязанностей. Он всякий раз волновался, как в первый. И я отлично понимала, почему: любимый хотел доставить максимум удовольствия мне и думал в такие моменты только об этом. Он любил меня, я это тоже знала, и совсем не потому, что муж мне это говорил. Да, он конечно же, говорил, пусть неловко и скупо, но больше слов мне рассказывали о чувствах его прекрасные голубовато-серые глаза: в них читались любовь, восторг, обожание и… да, страсть, желание, совсем как сейчас. Он не лежал в постели, изучая в ожидании потолок, а сидел, уже раздетый, с наброшенным на бедра углом одеяла и пожирал меня воспламеняющим взглядом.

Могла я не загореться, не вспыхнуть хрупкой соломинкой в этом жарком огне? Конечно же, нет. И я, разумеется, вспыхнула. Сегодня даже сильней, чем обычно, поскольку чувствовала и свою вину перед любимым, ведь мы обещали не иметь друг от друга секретов; и потому что уже тосковала от вынужденного расставания, пусть и очень недолгого, но ведь мы друг от друга будем так далеко!

Я вошла в спальню мужа в одной легкой ночнушке, но сейчас сбросила и ее. Приблизилась к сидящему Вилеону, запустила пальцы в его непослушные волосы, прижала к груди его голову… Он тут же обнял меня сухими, горячими руками и принялся целовать то, что оказалось возле его мягких, тоже очень горячих губ. А оказалось там то, что и нужно… И конечно же, после этих поцелуев я не смогла удержать сладострастного стона, не сумела устоять на ногах – повалилась на любимого, роняя его в мягкую, гладкую нежность белья и обвивая своей гладкой, мягкой, податливой нежностью.

Раз уж так получилось, что я оказалась над ним, то и взяла дальнейшее в свои руки. Во всех смыслах взяла… Но совсем ненадолго, терпеть сладкую муку ожидания не могли больше ни он, ни я. И скоро я уже сидела на нем, двигаясь в такт порывистому дыханию любимого, ловя его воспаленный близостью жар, чувствуя под ладонью толчки его рвущегося ко мне сердца.

Я не помню, сколько раз мы менялись местами, сколько раз теряла связь с этим миром, взлетая в ослепительную высь, где не было ничего, кроме блаженного тепла и сладко обжигающего, вспыхивающего как звездный пульсар света.

А потом, взявшись за руки, чтобы продлить единение, мы долго лежали молча. Мой взгляд упал на небольшую картину, висевшую передо мной на стене. Раньше я ее почему-то не замечала. Возможно как раз потому, что с иного ракурса, кроме как с постели, она не бросалась в глаза. Да и вообще была невыразительной, словно у художника закончились краски ярких цветов. Пасмурное серое небо, на его фоне такой же серый, неказистый, похожий на «хрущевку» с башенками замок. Даже на половину «хрущевки» – совсем небольшой. Единственным цветным пятном на картине было дерево, тоже нелепое, растущее будто не вверх, а вширь – приплюснутое и разлапистое.

– Что за сиротский приют? – кивнув на картину, повернула я голову к мужу.

– Ты о чем? – вернулся он из своих внутренних странствий.

– Вон там, на стене.

– Почти угадала, – улыбнулся любимый с заметной грустинкой. – Там и жили сиротки. Мы с младшим братом. Теперь только он.

– Этой твой родовой замок?! – рывком села я на кровати.

– Ну да. Бывший замок моего отца. Его деда, прадеда, прапра…

– Я поняла, – перебила я в нетерпении. – И что, он прям вот такой-такой?

– А какой еще? Я заказал картину художнику перед самым отъездом, чтобы осталась какая-то память. Прошло не так много времени, вряд ли что-то изменилось, он ведь каменный.