Глаза войны
Алексей Адушев (#Анверн)
Олег Ясенков – просто менеджер и историк любитель. Людвиг Бирхофф – немецкий пенсионер и ветеран вермахта. Их жизненные пути пересеклись. Немец даёт Олегу необычное кольцо и просит его ездить по местам страшных боёв, раскапывая останки погибших советских бойцов. Что ищет бывший солдат III Рейха? Что хочет узнать?Олег ещё не понимает во что ввязался, а немец не знает насколько опасен Олег. В этой истории – один получит всё, что хотел, а второго ждёт смерть. Есть вещи, о которых лучше никогда не просить русского человека…
Алексей Адушев (#Анверн)
Глаза войны
Ну что с того, что я там был.
Я был давно, я всё забыл.
Не помню дней, не помню дат.
И тех форсированных рек.
Я неопознанный солдат.
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я крепко впаян в этот лед.
Я в нём как мушка в янтаре.
Ну что с того, что я там был.
Я всё забыл. Я всё избыл.
Не помню дат, не помню дней,
названий вспомнить не могу.
Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня,
я бой на дальнем рубеже.
Я пламя вечного огня,
и пламя гильзы в блиндаже.
Ну что с того, что я там был.
В том грозном быть или не быть.
Я это всё почти забыл,
я это всё хочу забыть.
Я не участвую в войне,
война участвует во мне.
И пламя вечного огня
горит на скулах у меня.
Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от тех снегов, от той зимы.
И с той зимой, и с той землёй,
уже меня не разлучить.
До тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.
Юрий Левитанский.
Пролог
Сегодня я понял, что торопиться больше некуда. Уже физически не могу никуда идти и продолжать, то чем занимался последнее время. Странное чувство, с одной стороны – я почти сорокалетний, безработный неудачник, которого бросила жена, стоящий одной ногой в могиле (может уже и двумя). С другой – я наконец то почувствовал себя спокойным, почти счастливым.
Не успею закончить всё, что планировал. Пока есть силы, обязан написать или наговорить на диктофон то что видел, слышал, чувствовал за последний год. Не могу не рассказать, не имею такого права, ведь я им обещал… Самое сложное в этом деле, как и в любом другом, начать, потом как – то само пойдёт.
Трудно объяснить, как так случилось, что я – Олег Ясенков, ещё совсем недавно был мужем, другом, чьим – то соседом по лестничной площадке, был даже когда – то работником месяца, а несколько месяцев назад, понял, что всё это пыль и шелуха. Обрёл себя настоящего, раскапывая могилы, засыпанные окопы и обвалившиеся блиндажи, общаясь с мертвецами.
Будет трудно, но я попробую… С чего же это началось? Может с первого приезда в «Мясной бор» и первого «копа»? Или может с отрывка из книги этого немца? Нет. Всё началось немного раньше…
Глава 1
Если он прямо сейчас не заткнётся, то я его ударю и…уже не смогу остановиться. – Пронеслось у меня в голове, за секунды до того, как я начал избивать эти «сливки общества» и своих несостоявшихся коллег.
Лучше было бы встать из-за стола, взять за руку жену и молча уйти. Ещё разумнее было вообще сюда не приходить.
Первые полчаса застолья в фешенебельном московском ресторане «Гондольер» я пытался быть спокоен. Веселил себя мыслью, что ресторан для посиделок они выбрали удачно, в зале нет ни Венеции, ни атмосферы, даже ни одной гондолы, а вот гондольеров вокруг полно.
Находясь в окружении этих лоснящихся и самодовольных ублюдков, представлял, что я слесарь – ассенизатор и просто вынужден, по рабочей необходимости, терпеть дерьмо и как-то с ним работать. Не получилось…
Ассенизатору проще, он работает с обезличенной, молчаливой, пусть и вонючей субстанцией. В моём случае, дерьмо за столом разговаривало, пыталось острить, громко по – лошадиному смеялось, чавкало, хлюпало – втягивая в себя устрицы, тут же запивая пищу изысканным пойлом и снисходительно похлопывало меня по плечу.
Больнее всего было видеть, как блестят глаза у жены, смотреть, как она ловит каждое их слово, смеётся над их шутками, пытается стать для них своей, приобщится к «богеме». Думает, что наконец – то мы вышли в люди, поднялись по социальной лестнице. Я же, как только сюда зашёл и занял место за одним с ними столом – представил, как лечу вниз по лестнице эволюции. Физически ощущал, что чем дольше нахожусь в этой компании, тем сильнее начинаю смердеть, превращаться в такую же бездушную фекальную массу.
Это – не люди, просто аватары, всю жизнь носящие маски, под которыми одна лишь слизь. Вся их жизнь – позерство, нет никаких идеалов, нет нравственных табу, всё напускное, взятое у кого – то и надетое на себя, как плохо пошитый и подогнанный по фигуре костюм. Всё ради того, чтобы вот так – каждый день поглощать устрицы, пить дорогое вино, делать удачные снимки в городах и точках мира недосягаемых для простых смертных, а потом снимать видео или писать об этом в свой блог. Вот и вся их «борьба с режимом». Любой ценой, быть, точнее казаться, не такими как остальная «безвольная масса», эти даже мать продадут, лишь бы возвыситься над окружающими.
Что же это за публика?
Имён многих из присутствующих я не запомнил, даже не старался. Для меня они все просто опарыши и крысы, распространяющие чуму. Себе, за последние без малого тридцать лет, они придумали много эпитетов: «совесть нации», «свободные люди», «настоящая русская интеллигенция» и прочие названия, которые для простого, работающего человека стали плотно ассоциироваться со словами – «крыса» и «коллаборант».
За этим столом не было самых одиозных морд, самые оголтелые, те кто давно на слуху – уже свалили за кордон, туда «где им дышится легче», где можно не бояться ощутить дыхание «товарища майора» и услышать щелчок наручников за спиной. Убежавшие успели обрасти недвижимостью и жирком за пределами «Мордора», им работодатели пообещали «корыто с хрючевом» на новом месте.
Здесь же остались совсем бесполезные или совсем бедные, по их меркам. За большим столом было пару блогеров – либерах, пару помощников бывшего главного редактора какого-то ультра – модного, в их тусовке, онлайн журнала (названия не помню, то ли «Сноб», то ли «Жлоб»), несколько начинающих инфо – цыган и прочие гендеры.
Были даже такие, кто у них находится на «испытательном сроке», кто «замарал» себя работой на государственные медиа и теперь очень обижен на власть, за отлучение от бюджетной кормушки. Из таких получаются самые отвратные «идейные борцы». Им вообще плевать по каким правилам и за какую команду играть, главное быть на виду и у корыта. Все за этим столом мечтали в ближайшее время доказать свою нужность и важность, тем кто свалил, надеялись получить гарантии сытой стабильности. Готового места для эмиграции пока у них не было, а менять локацию, бичевать где – то в Грузии или Прибалтике им не хотелось.
Господи, как я здесь оказался? Как докатился до этого?
Было бы мне лет двадцать, я бы кайфовал и восторгался от того, что меня – менеджера среднего звена и историка – любителя, по совместительству, удостоили вниманием такие серьёзные тёти и дяди. Я бы млел от того, что на мою писанину обратили внимание. Мысли о собственной значимости ласкали самолюбие, а мечты о новых возможностях и грядущих заработках грели бы пустой карман.
Но мне давно не двадцать, в мою костную сформировавшуюся личность уже невозможно впихнуть их гнилую и однобокую картину мира. Даже за деньги и перспективы изменить свой семейный быт в лучшую сторону. Не умел, не хотел притворяться и мимикрировать в эту мерзкую среду. Пусть и дальше моим потолком будет летний отпуск в Турции и Крыму, готов и дальше сидеть у себя в подмосковной Балашихе, менять одну нелюбимую работу на другую и писать, время от времени, исторические статьи на военную тематику.
Историей самой масштабной и кровавой войны человечества интересовался с раннего юношества. Много читал, смотрел, изучал. Даже когда – то состоял в различных поисковых отрядах «Вахтах памяти» – аналог советских «Красных следопытов». Недостатки финансирования в поздние девяностые и ранние нулевые, как правило, рубили на корню раскопки и хорошие инициативы этих энтузиастов, делая коротким век таких движений.
В так называемые, «чёрные копатели» или «чёрные археологи» не подался. Когда были силы и время, рядом не оказалось таких же увлечённых единомышленников, а с незнакомыми и случайными людьми ехать «на коп» не хотелось. Позже – институт, работа, семья и другие более «нормальные», обычные для семейного человека увлечения закрыли для меня тему раскопок.
С детства имел очень неудобную для многих черту характера – желание докопаться до правды. Сейчас понимаю, что для каждого она своя, правда. Тем не менее, старался получить, добыть, изучить как можно больше информации, чтобы составить из этой мозаики свою правду, своё понимание. Кому – то, в юношестве, достаточно было прочитать героические повести Юрия Бондарева: «Горячий снег», «Батальоны просят огня», «Последние залпы» и ему хватало этого для своей картины о тяжёлом и героическом прошлом своих предков. Другим, достаточно было наткнутся на «Прокляты и убиты», чтобы впасть в шок и с пеной у рта бросаться цитатами из книги Астафьева, убеждая своего собеседника в том, что всё именно так и было – «проклятый совок завалил культурных арийцев трупами», ведь такой уважаемый писатель и фронтовик не может врать, не может быть просто обиженным на власть конъюнктурщиком.
Я никогда не бросался в крайности. Читал художественную литературу – «Лейтенантскую прозу» Бондарева, Воробьева, Симонова, Некрасова, Кондратьева. Читал и их противоположности – Астафьева, Никулина, Шумилина и многих других, не брезговал и немцами, воспоминаниями венгров, итальянцев, испанцев, бельгийцев и других сателлитов Рейха, пришедших в СССР убивать. Слушал интервью, ещё живых, фронтовиков, изучал изыскания историков и сухие безэмоциональные документы. Медленно, по кирпичику, сопоставлял данные, выстраивал свою картину этой войны.
Меня не полностью устраивали те картины, что предлагали советские источники, с цензурированными историками и послевоенными мемуарами генералов. Если недостаткам и белым пятнам в советских книгах и документах я ещё мог найти объяснение, то к «рвотным массам», что полились в «эпоху гласности» на головы подрастающего поколения и людей, ещё не отошедших от развала Союза, не было никакого снисхождения. Дело Солженицына быстро обрело своих последователей.
Желание «открыть тёмному народу глаза на правду» моментально превратилось в неприкрытое глумление над прошлым. Грань между антисоветчиной и русофобией быстро стёрлась. Только в самом начале своей ублюдочной деятельности они старались как – то грамотно подкладывать бомбы под общественное мнение, пытались опираться на сомнительные документы, развинчивая мифы советской пропаганды. Потом решили не заморачиваться, открыли вентиль и пустили грязь потоком, не создавая даже видимости каких – то историка – журналистских расследований.
За три десятка лет эти твари испекли большой пирог из мерзких книг, статей, телепередач и густо полили его сверху соусом из таких же помойных фильмов, в которых пьяные «синие фуражки» с перекошенным лицом, гонят в атаку «штрафбаты и сволочей» и на эту вакханалию, с плотоядной улыбкой, сидя верхом на кремлёвской башне, смотрит рябой Сталин.
Тем мальчикам и девочкам, а также взрослым, кто слушал и смотрел эту блевотину раскрыв рот, «дети Солженицына» скормили по куску такого пирога, некоторым даже понравилось, добавки просили. Благо, что тяжёлое постсоветское время не вытравило у всех людей мозги и не только у меня аллергия на тухлые пироги.
И вот, когда мне стукнул четвёртый десяток, а дерьма «про войну» на книжных полках и в кино стало через край, решил, что мне есть, что сказать…
На лавры таких писателей – историков, как Замулин и Исаев, не претендовал, не было времени и возможностей, но вести исторический блог на «Дзене» и писать любительские статьи вполне мог. Чем и занялся.
Писал не для успеха и признания, писал, чтобы не молчать. Писал о чём мало говорили и освещали, поднимал темы специально «забытых» операций, наступлений и боёв местного значения. Выдвигал версии, задавал в статьях вопросы – себе, читателям и таким же неравнодушным к этой такой далёкой и такой близкой нам войне.
Не ожидал, что моя работа получит такой отклик и охват аудитории. Опубликованный мной материал попал в нужное время и место. Знакомый с детства образ советского солдата, будто сошедшего с кадров фронтового киносборника или правильного советского фильма, заместили – вытеснили образом затравленного, грязного скота, сжимающего трясущимися руками трёхлинейку, вжимающего голову в окоп, боясь получить пулю не от высокотехнологичных, профессиональных немцев, а в затылок от своих особистов.
Эти существа знали куда бить. Память о Великой Отечественной, память о жертве и подвиге – стала для нас почти религией, объединяющим фундаментом, почвой на которой стоит народ. Ведь, почти всё остальное у нас забрали. Отношение к войне, своим предкам и роли в этой войне нашей, когда – то, большой Родины стало лакмусовой бумажкой, индикатором – «свой – чужой».
Память эта, как наш последний щит, как македонская фаланга, круг в котором мы держим друг – друга за руку, чтобы не пропасть по одиночке в этом мире, съезжающем с катушек.
Креативные опарыши ещё в девяностые поняли, что тараном и с разбега им этот круг не разорвать. Они стали хитрее, начали медленно и монотонно разжимать наши пальцы, ослабляя хватку, выдёргивая нас по одному из круга, нанося мелкие, каждодневные ножевые удары по нашей памяти, с маниакальным упорством ковыряя своим жалом в раневом канале уставших душ.
Психопатия от диссонанса образа запечатлённого в детстве и того чем пичкают все сознательные годы, вызывала в людях такую усталость, что деда или прадеда, прошедшего эту страшную мясорубку или погибшего в ней, потомки начали воспринимать, как миф, как предмет для спекуляций, а саму войну, как площадку для перепалок между патриотами и либералами.
Так что, отчасти, уроды, захотевшие искоренить добрую память о нашем прошлом решили свою задачу. Не полностью, но решили. Вымирание стариков – ветеранов лишь ускорило процесс. За всеми парадами, медалями, «Бессмертными полками» и вечным огнём, мы очень хотели видеть в советском солдате настоящего человека.
Человека выполняющего тяжёлую, грязную, необходимую и совсем не парадную работу. Человека, который отмораживал ноги в сыром окопе, по колено в ледяной жиже где – то на Волховском фронте, дышал пороховой гарью в одном из Севастопольских дотов, понимая, что успеет дать ещё один залп, до того, как к доту доползут немецкие сапёры. Мы хотели увидеть человека, что сгорел в танке летом сорок первого, где – то под Дубно, так и не успев сделать ни одного выстрела, только выехав на исходную. Человека, видевшего сотни смертей, проползшего на своём брюхе, за несколько лет, десятки километров, целуя землю под летящими над головой трассирующими от немецкого «МГ-42». Человека, который долетел, доехал, доплыл, дошёл, дополз до нацистского Рейха, и сидя у горящих развалин, перезарядив диск от «ППШ», очистив сапёрку от чужой крови и кишок, отдал свой индивидуальный пакет, консерву и последний сухарь – пробегавшему мимо ребёнку.
Меня читали, сначала тысячи, потом десятки, затем сотни тысяч. О моём взгляде на минувшие события и о моих статьях говорили, спорили, растаскивали их на разные сетевые ресурсы. Ещё, я видел, что если для одних – мои исторические разборы стали глотком воздуха и бальзамом на душу, то сторонникам Саши Солженицына я сильно наступил на крючковатый хвост и они под каждой статьёй плевали ядом в комментариях.
Но как бы статьи не были популярны, они всё ещё оставались гласом вопиющего в пустыне. В когда – то самой читающей стране в мире, всё меньше людей хотели читать. Чтобы получить ещё больший охват аудитории мне нужны были популярные видеохостинги. Так как с программами видеомонтажа я не дружил и не имел поставленного голоса, то пришлось найти одного из блогеров на «Ютубе». Он сразу, с охотой, согласился на симбиоз. Я писал тексты, он их озвучивал и монтировал видеоряд. Мы оба были в плюсе. Блогер счастлив от того, что подписчики канала стали расти, как на дрожжах, просмотры роликов превышали миллионы, а деньги за рекламу потекли на его счёт. Я же получил тот охват аудитории, который желал, меня услышали.
В процессе работы, я одновременно вместе с людьми открывал для себя ранее неизвестные страницы этой войны. В комментариях под роликами читал, что смотрят не только сами, но и вместе с детьми, что давало шанс спасти память о предках среди нового подрастающего поколения.
Но как известно, ничто не вечно под луной. Случился февраль 2022 года и «западные партнёры» занялись своим любимым делом, начали гадить, по-крупному и по мелочи. Практически сразу санкциями зацепило и наш «ютуб – симбиоз». Со всех российских каналов администрация видеохостинга сняла встроенную в ролики рекламу, и мой «партнёр» быстро загрустил. Без доходов, которые приносил канал ему стало не интересно им заниматься, озвучивать тексты и монтировать ролики. Материала у меня было много, но ему было уже не надо. Вместо патриотического контента, он стал снимать видео о том куда бы быстрее эмигрировать из «этой обречённой страны», как грамотно вложить заработанные на «ютубе» деньги в турецкую недвижимость и тому подобное.
В этот момент я оказался на перепутье, решал, как продолжать своё дело и каким путём идти. Думал о поиске нового блогера – партнёра или как освоить самому монтаж видео и открыть с нуля свой канал.
Когда был близок к решению, зарегистрировал на хостинге канал и вовсю изучал видео редактор, обнаружил, что на семейном фронте всё стало совсем плохо. Фронт если и не был прорван на всю оперативную глубину, то определённо трещал по швам.
Последние годы всё было и так не особо радужно. Общались с женой всё меньше, да и полноценным общением это вряд ли можно назвать, так, бытовуха. В жизни любой семьи, где обоим уже далеко за двадцать, наступает определённый этап, когда вы знаете друг о друге почти всё, видели свою половину во всех настроениях, адекватных и не очень состояниях. Момент, когда вы друг для друга – давно не тайна, а играть на эмоциях и трепать себе нервы нет никакого желания, то вы упираетесь в стену. Для того, чтобы пробить эту стену я видел два варианта.
Первый – как можно быстрее стать мамой и папой. Родить ребёнка, наполнить жизнь приятными заботами, детским смехом и общей целью, тем самым укрепить нашу истончившуюся с Ирой связь. К сожалению, сколько бы мы не работали в этом направлении, результата пока не было. Мои анализы были в норме, её, увы, нет. Единственным для нас выходом было – ЭКО. Первая попытка была неудачной, что ещё больше усугубило микроклимат в семье и вогнало жену в депрессию. Я ей говорил, что всё обязательно получится, а Ира кричала, что её репродуктивная функция ни к чёрту и она пустой сосуд.
Пока вытаскивал жену из депрессии, не заметил, как сам впал в хандру, провалился как в спячку, только наяву. Ира сказала, что ей нужно время, не будет торопиться и ещё раз тратить деньги на процедуру – без гарантии результата, поэтому встанет в очередь на повторное ЭКО и будет ждать бесплатную квоту. Я не давил, всё понимал.
Если первый вариант по пробиванию семейных стен был под вопросом, то со вторым я напортачил. Активизировать семейную жизнь не получалось. Да, время от времени мы, как и раньше, ходили по гостям и кабакам, но большую часть жизни проводили в «дне сурка». Наше утро – быстрый кофе и сборы на работу, в впопыхах и молча, а наш вечер – два уставших человека, уткнувшиеся каждый в свой телефон.
Мы как-то пытались заполнить пустоту между нами, каждый по-своему. Ира пыталась заместить неполноценность нашей семьи идеей материального благополучия и интересного семейного досуга, а я ушёл с головой в своё увлечение, которое уже давно стало чем – то гораздо большим, стало целью, миссией.
Ира ждала меня в нашей постели, а я был где – то под Ржевом, изучал скан – копию трофейной немецкой карты, искал привязки и ориентиры на местности для статьи. Жена с нетерпением ждала нового концерта «Zivert», а я ждал, когда человек пришлёт мне сохранившиеся, рукописные, ранее нигде не опубликованные, воспоминания своего прадеда о боях под Вязьмой.
Ира с подружкой решили стать промоутерами какой – то «хенд – мейд» косметики, изучала как продвигать её через «Ozon» и другие маркетплейсы, а я изучал последние дни агонии 2-ой ударной армии, уже после того, как Власов свалил и сдался в плен, а разрозненные группы, которые, когда – то были дивизиями и полками его армии, продолжали захлёбываться в крови и гнить в болотах.
По выходным у телевизора, жену интересовало кто же выйдет в финал шоу «Танцы», а меня интересовала судьба того человека, кто нацарапал в июле сорок первого на стене в Брестской крепости, в районе Белостокских ворот слова, которые сейчас знают на всём постсоветском пространстве: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!».
Действительно ли их написал рядовой 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД – Фёдор Рябов? Может кто – то другой? Какова судьба этого человека, выжил или погиб в те же дни? Может сгинул в одном из немецких Шталагов – Дулагов?
На работе тоже всё постепенно стало до – лампочки, мысленно уже давно послал начальство в задницу с их показателями эффективности и KPI. Ни раз выполнял все планы и бил все их планки, но ни разу не стал ощутимо богаче, только планка поднималась всё выше и выше. Пусть молодые играют в эти бесконечные игры – ослика, бегущего за морковкой, и белки, что умерла в колесе.
Найдя небольшую подработку с косметикой, Ира всё чаще стала намекать на то, что я занимаюсь никому не нужным делом и пишу о том, что давным-давно написано, известно и разложено по полочкам до меня.
Жена стала считать меня фанатиком, я стал считать её недалёкой. Оказывается, после десятка лет совместной жизни мы всё-таки умудрились открыть себя по-новому, в глазах партнёра.
