– Прошу, позвольте хотя бы позаботиться о вашей ране, – говорю, протягивая руку и слегка касаясь уголка губ. Но он перехватывает мое запястье.
– Мне ничего не нужно от вас, Киара Марэ, – бросает холодно.
Сел в машину, завел мотор и уехал навстречу заходящему диску солнца.
Я потрясенно и раздавлено смотрела ему вслед. Теперь я совсем не уверена, что нравлюсь ему. Нет, то чувство сейчас в его глазах. Это была ненависть. Эдвард Фейн ненавидел меня.
Глава четвертая
Отец уехал с самого утра на дальние плантации. Обычно такие поездки занимают у него пару дней. А еще к полудни за Джи приехал мистер Томпсон на новеньком даймлере и увез в город, так как сестре нужно было забрать готовое платье у портнихи. По тому, что я наблюдала, Джи полностью смирилась со своей судьбой. Вдобавок мистер Томпсон ухаживал так деликатно, так красиво, что ни одно женское сердце не могло устоять, тем более такое нежное и трепетное, как у сестры.
– Ты полюбила его? – спросила я ее в один вечер, когда она пришла ко мне в комнату. Мы уже выпили по кружке козьего молока с пальмовой патокой, надели длинные до пят ночнушки и теперь, поджав ноги по-турецки, сидели на кровати, с опущенным пологом.
При моем вопросе на красивом лице Джи появилась легкая улыбка.
– Мне хорошо с ним, Киара. Рой дает мне ощущение безопасности. И он так не похож на отца.
Я взяла ее руку и сжала.
– Ты не ответила – ты любишь его?
После небольшого раздумья Джи покачала головой.
– Нет. Не люблю. По крайней мере не той любовью, о которой мы мечтали. В ней нет страсти, нет сумасшествия, когда все внутри сгорает. Но, знаешь, Киара, я думаю, что такая любовь тоже бывает: спокойная, теплая, нежная словно воды озера. Она не сжигает, а мягко обволакивает, согревает. Мне хорошо с ним. И мне этого достаточно.
На утро я сидела перед туалетном столиком и обдумывала слова Джи, пока лао причесывала волосы, закручивая их в узел на затылке. Любовь, о которой мы мечтали… От которой все внутри трепещет. Еще пару дней назад я бы сказала, что нашла такое, теперь же… Я не знала, что думать. С того самого дня, когда произошла драка между Эдвардом Фейном с Даниэлем и Джоном Картером, я не видела мистера Фейна. У Талы он не появлялся, у нас тоже не бывал, что и неудивительно. Но уже завтра состоится матч по конному поло, а это значит, что я увижу его.
Открыв французское окно я вышла на веранду. Солнце золотило гладь реки, по которой бежала быстрая рябь. Я глубоко вдохнула свежий воздух, напоенный горьковатым запахом листвы и сладкими цветами, и мне стало легче. Даниэля тоже не было. Он в последнее время почти не ночевал дома, все время проводя с Джоном Картером и другими друзьями.
Обернулась и посмотрела на стоящую рядом лао.
– Я в последние дни не вижу Парамит. Что с ней?
– Чаонинг Киара, она больна, – отвечала с поклоном та.
– Надо будет навестить ее. Вдруг ей нужны лекарства. Но сначала хочу искупать в купели. Приготовь все.
– Слушаю, чаонинг,– прошелестела лао.
Женская купель располагалась во внутреннем дворе дома, к ней вели широкие каменные ступени, поросшие зеленым бархатным мхом, который нежно касался моих голых ступней.
Купель имела полукруглую форму, вода в ней шла из подземного источника и всегда была прозрачной, точно слеза, и ледяной, даже в самый жаркий и душный день. Вокруг были густо посажаны деревья жакаранда, которые роняли свои фиалковые душистые цветы на водную гладь.
Скинув легкий халат-кимоно на траву, я осталась обнаженной, не считая браслетов на запястьях и щиколотках, которые тихо зазвенели, когда я начала заходить в воду.
От холодной воды перехватило дыхание. Цветы жакаранды касались моих плеч, запутались в волосах. Вдохнув поглубже, я задержала дыхание и нырнула, и через пару мгновений выплыла на середине купели. Я легла на воду и стала смотреть на зеленые кроны, сквозь которые пробивались лучи солнца. Здесь было так тихо, звуки окружающего мира заглушали деревья. Опустила веки, так хотелось все забыть, но вместо этого передо мной вновь и вновь появлялись серые глаза. Все время разные. То смотрящие на меня с нескрываемой страстью, то по-английски вежливо и спокойно, а еще со жгучей ненавистью. Этот последний взгляд я не могла забыть, так глубоко он ранил меня, сбил с толку.
"Мне ничего не надо от вас, Киара Марэ" – слышу в голове стальной голос. Почему он так сказал? Разве я отвечаю за выходки брата? Разве я виновата, что рождена Марэ?
Вода придала мне сил и помогла взбодриться. Поднявшись в комнату после купания, я надела легкое шифоновое платье и взяла зонт.
Послышался стук и вошла Пея.
– Ты приготовила то, что я просила? – спросила я нянюшку.
– Да, чаонинг, лекарства сложены в сумку – отвечала Пея, – но все же не советую вам этого делать. Господин Марэ будет недоволен, если узнает, что вы ходили в рабочие линии.
– Парамит для меня и Джии значит очень много. Я не могу оставаться безучастной, когда она больна. Отец поймет.
Натянув перчатки, спустилась вниз и пошла к реке. Там за мостом, начинались рабочие линии. Так назывались деревянные хижины крытые жестью, в которых жили работники. Пея шла за мной, держа в руках небольшую кожаную сумку. Туда были собраны те лекарства, которые могли помочь Парамит. Честно говоря, я не знала что с ней, поэтому взяла на глаз.
Первое время, когда отец только стал плантатором, он заботился о работниках, о своих кули, как их здесь называли. В первые несколько лет он строил им хорошие добротные хижины, а не жалкие лачуги, в которых жили работники с других плантаций. Но с тех пор прошло немало времени, многие хижины пострадали от ураганов и гроз и требовали ремонта, а у отца не было теперь ни средств ни желания делать его. Со времен он стал считать, что излишняя доброта и забота лишь развращают кули и лао, они не ценят это и только хуже начинают работать.
Поднявшись по утоптанной дорожке, с горами мусора по обе стороны, я уже почти дошла до хижины, где жила Парамит с родителями, как вдруг услышала какой-то душераздирающий крик. Он шел из-за деревьев вверху и разлетался на всю округу. Крик боли, крик страдания. Я вздрогнула.
– Пея, что это?
Но нянюшка молчала, потупив взор.
– Чаонинг, нужно уходить, – произнесла она, хмуря брови.
– То есть как это уходить? – недоумевала я. – Что это за крик? Словно какого-то убивают.
По лицу Пеи ничего нельзя было понять. Поэтому я стала взбираться по дорожке наверх, в сторону, откуда слышался крик. Чем ближе я подходила, чем отчетливее были слышны удары. Какого-то избивали! Перед распахнутой хижиной на коленях стоял парень со связанными руками. Это был Донг, жених Парамит, я сразу узнала его. А над ним возвышался надсмотрщик Чао Конг и размашисто со свистом бил парня по спине, виднеющейся в разодранной рубахе. С лица несчастного капала кровь, голова разбита, губы запеклись в корки. От этого жуткого зрелища мне стало плохо, затошнило.
Вокруг стояли кули, в их черных блестящих глазах застыла покорность и какой-то животный страх.
– Прекратите! – кричу, вне себя. Но мой голос тонет в стонах Донга.
И вдруг откуда-то с боку выбегает Парамит и бросается на колени перед Чао Конгом. Я не узнала свою любимую лао, она сильно похудела, так что на лице остались лишь большие прекрасные глаза, лихорадочно блестевшие. Она молила надсмотрщика прекратить избивать Донга. Но тот, равнодушно толкнув ее ногой, продолжал истязание парня.
Гнев обжег мои глаза, я подбежала и крикнула на вьетнамском:
– Немедленно прекратите, это приказ!
Видимо не ожидая услышать родную речь, Чао Конг замер и перевел на меня свои страшные глаза-щелочки.
– Почему вы избиваете этого человека? – кидаю я грозно, наступая на него. – Вы что, не видите, что он вот-вот умрет.
Надсмотрщик ухмыляется, он снова жует табак.
– Почему не отвечаешь, когда с тобой говорит госпожа?
И тогда он сплевывает табак прямо мне под туфли и говорит:
– Этот кули пытался сбежать, за такое забирается жизнь.
Что за ерунду он говорит? Донг добросовестный работник, он бы никогда не стал этого делать.
– Я приказываю перестать его избивать. Вернется отец и сам разберется с ним.
Тонкие губы Чао Конга изогнулись, и он произнес на редком диалекте "глупая девчонка", видимо, уверенный, что я не пойму, но он ошибался, и я, выхватив плетку из его рук, ударила его по щеке. Из рассеченной кожи закапала кровь.
– Негодяй! Мой отец покарает тебя. Уж я об этом позабочусь.
Меня всю трясло от отвращения и негодования. Сердце колотилось. Сверля стальными глазами, Чао Конг медленно провел рукой по ударенной щеке, еще раз сплюнув, развернулся и зашаг прочь.
Парамит стояла на коленях и беззвучно плакала, остальные кули попрятались в хижины, испуганно выглядывая из-за дверей.
– Чаонинг! Госпожа! – кинулась ко мне перепуганная Пея. – Что же вы наделали?! Хозяин будет в ярости, если узнает об этом.
– В ярости? – дивилась я. – Этот Чао Конг чуть не убил Донга. Давно ли у нас доводят до такого состояния кули за провинности?
Темное лицо Пеи стало еще темнее, в глазах застыл ужас и растерянность.
– Ох, госпожа, очень давно. Такие наказания для работников применяются хозяином уже больше года, если не дольше.
Я застыла. Почему я не ничего об этом не знала? Словно жила в другом мире. Но почему отец стал так жесток с работниками? Раньше конечно телесные наказания тоже имели место быть, но никогда людей не избивали до полусмерти.
– Пойдем, – произнесла я и стала помогать Донгу подняться на ноги. – Пея, помоги! – приказала я, чувствуя, что сейчас рухну под тяжестью его тела. Нянюшка заохала и подхватила парня под другое плечо. Парамит, все это время находящаяся в шоковом состоянии, вдруг очнулась и подскочила к нам. Краем шарфа она, плача, начала вытирать лицо жениха.
Конечно же мы не смогли унести его далеко, поэтому решили положить его на траву, в стороне от дороги, где мне показалось было не так грязно.
Перевернув Донга на живот, я стала осматривать его спину. На ней не осталось живого места, из глубоких ран, оставшихся после жесткой плетки, сочилась темно-бордовая кровь.
– Нужна чистая вода, чтобы промыть. Парамит, принеси! – сказала я девушке. Специально, чтобы вывести ее из оцепенения. Она подскочила и понеслась к колодцу и быстро принесла жестяной чан, полный воды.
Следующий час мы втроем потратили на промывание ран и их бинтование.
– Почему Чао Конг это сделал? – спрашиваю Парамит. – Твой жених и правда пытался сбежать?
На лице Парамит отразилось такое глубокое отчаяние и горе.
– Простите меня, чаонинг! Простите! – зарыдала она, закрывая лицо худыми руками.
– Ладно, забудь, самое главное, чтобы он выжил после такого.
Отдохнув немного, мы втроем доволокли наконец-то Донга до хижины Парамит и положили на простое ложе, покрытое тряпками. Отец с матерью Парамит, прижавшись друг к другу, испуганно выглядывали из-за угла.
– Я приду завтра, проверить раны и сменить повязки, – говорю Парамит, – а пока надо много поить его, чтобы восстановить потерю крови. Хорошо бы и врача вызвать, – задумалась я на мгновение. – Пея, я хочу позвонить доктору Пересу. Пойдем.
Но Парамит кинулась на колени передо мной.
– Прошу, чаонинг, не делайте этого! Прошу!
Рыдала она.
– Если вы позовете им врача, госпожа, тогда их наказание будет еще хуже, – произнесла бесстрастно у меня за спиной Пея.
Моя мать однажды сказала нам с Джией, что мы не знаем настоящего мира. Мы живем будто две дочери раджи в замке из розового мрамора, а в это время за стенами стоит стон и плач несчастных и отверженных. Я прожила двадцать лет на плантации, но по сути не знала, как оно устроено, что стоит за услужливыми лицами лао и кули, приносящих мне еду, расчесывающих мои волосы, подающих мне перчатки.
К ужину вернулась Джия, и я все ей рассказала.
– Теперь, когда потрясение прошло, меня мучает мысль, Джи, – говорила я ей. – Не совершила ли я чего-то, что только навредит Парамит и Донгу?
Джия молчала, печально глядя перед собой. Кули принес записку от отца, он возвращается завтра. Завтра решится судьба этих несчастных возлюбленных, а, может быть, и моя.
***
Я не хотела ехать в Вьентьян смотреть игру в поло. Утром я проснулась от страшной головной боли, и еще, когда закалывала брошь на платье, уколола палец, а мама всегда говорила, что это плохая примета.
– Поехали со мной, Киара, – уговаривала Джи. – Что мне там делать одной без тебя?
– Ты будешь с мистером Томпсоном, а не одна, – говорю, смотря в даль на зеленую долину под домом.
Джи взяла меня за руку и умоляюще взглянула.
– Прошу, Киара, не оставляй меня. И потом, – тут ее глаза озорно сверкнули, – ты же знаешь, что капитан одной из команд Эдвард Фейн? Неужели ты не хочешь вновь увидеть его?
Хочу! Или нет?
– Не знаю, Джи, я итак в сильном смятении, – подношу руки к вискам и сжимаю, чтобы перестало стучать. – Мне страшно представить, что будет, когда отец вернется и узнает обо всем.
– Не волнуйся, Киара, каким бы жестким не казался нам отец, я уверена, он любит нас и желает добра.
Нам – да, а Парамит и Донгу?
Джи повела меня наверх и сама выбрала для меня наряд, драгоценности, и даже зачесала мои волосы, так как я люблю, на боковой пробор, и захватила с одной стороны гребнем, но уже серебряным с золотой эмалью.
Через полчаса приехал мистер Томпсон и мы отправились в столицу на поле для конного поло, где уже собралась вся белая элита Лаоса.
Мистер Томпсон взял нас с сестрой под руки по обе стороны от себя, и мы вступили под навесы, под которыми тянулись длинные ряды белых сидений.
Наряженные дамы в шляпках и с веерами, весело болтающие друг с другом, изысканные мужчины в светлых костюмах, французские офицеры в черных или белых кителях с золотыми погонами на плечах, бегающие туда-сюда лао с подносами. Нас с сестрой обдало ароматом различных духов, сигар, цветов, и среди всего этого разнообразия запахов доносился еще один – конского навоза. Я взглянула на зеленое поле. Две команды по четыре игрока уже стояли полностью экипированные за деревянными ограждениями. Мои глаза сразу нашли Эдварда Фейна. Он сидел на золотисто-гнедой лошади, его крепкие мускулистые ноги в высоких сапогах до колен уверено обхватывали бока животного. Он сидел в седле спокойно и легко, как сидят только первоклассные наездники. В правой руке он сжимал высокую клюшку из бамбука.
– Поставил десять тысяч пиастров на этого малого, – улыбался мистер Томпсон, подавая нам с Джией запотевшие бокалы с холодным лимонадом.
– Так много, господин Томпсон! – удивилась Джи.
– Я верю в этого парня, – развел руками американец. – Побывав на тренировках в их конном клубе, я могу ручаться, никто лучше Эдварда Фейна не владеет техникой хвостового удара на полном галопе.
– А вторая команда, кто? – спросила Джи.
– Французы, Мишель Клер капитан. Тоже отличные ребята, но не хватает дерзости, а без этого в поло не выиграть. Лошадь – умное животное, и всегда чувствует, кто сильнее.
