Ребекка, Мадам, Альтер эго и другие
Ветла Иванова
Ребекка Блюм – гострайтер, пишущая на заказ для некой Мадам. Их рабочие отношения складываются непросто. Однажды девушка решает начать собственную писательскую карьеру, для чего отправляется в пансион пани Ванды, расположенный в австрийских Альпах. Там она знакомится с его обитателями и заводит новых друзей.Мадам, обнаружив пропажу девушки, приходит в ярость и пускается на её поиски. Ей почти удаётся исполнить свой план по возвращению беглянки, когда оказывается, что их с Ребеккой связывает нечто большее.
Ветла Иванова
Ребекка, Мадам, Альтер эго и другие
Часть Первая
«Правда – это то, во что ты сам веришь. Всё остальное можно считать выдумкой». ©
«Сигарета с ментолом в тонкой руке..» Какая к чёрту сигарета с ментолом? Ты пишешь роман или рассказик на две странички? Роман? Большой роман? Значит, «Camel»! И рука – не тонкая! Рука, как рука, и ногти на ней обломаны! Потому что ты пишешь КНИГУ, а не сидишь в маникюрном салоне или как там его, чёрт побери, называют! Ты долбишь день и ночь на пишущей машинке, чтобы успеть к сроку, потому что у тебя – заказ! Нет, не в редакции. Ты пишешь для одной слишком занятой Мадам. Ведь ты – «ghostwriter »! «Призрак пера», ха-ха! Что за Мадам, спрашиваете? Это тайна. Мадам подкидывает идеи, а ты стряпаешь из них бестселлеры и получаешь за это проценты. Не бог весть какие деньги, но жить можно. На обложке фигурирует чужое имя, но пока тебя это мало волнует. Тебе двадцать семь, и ты думаешь, что всё ещё впереди. Слава, известность и большие деньги. Ради этого можно и потерпеть, но совсем скоро ты выйдешь из тени! Твой роман, твоя книга – она уже существует в твоей голове. Её герои объёмные и страстные, в их венах течёт настоящая кровь, а не сладкий клюквенный сироп!
– Послушайте, Ребекка! Вы задолжали за комнату уже за 3 месяца! Если не расплатитесь до субботы, как ни прискорбно, мне придётся забрать вашу пишущую машинку. Сегодня я узнала у старьёвщика – этот дребезжащий «Underwood» пойдёт за неплохие деньги.
– У старьёвщика? Да Вы с ума сошли, миссис Флеминг! «Underwood» – это единственное, что у меня есть в этой жизни! Вы можете выкинуть меня из вашей лачуги, но, умоляю, не прикасайтесь к машинке! Возьмите пока в счёт долга пачку «Camel» и отваливайте отсюда!
– Возьму только вместе с банкой кофе. Не прячьте кофе, Ребекка!
– Да, подавитесь, миссис Флеминг!
– И вам хорошего вечера, мисс! И постарайтесь не стучать по клавишам изо всей силы – семейные из второй комнаты который раз жалуются на вас!
«Старая ведьма», – бормочет Ребекка, и, выплюнув потухшую сигарету изо рта, бросается печатать. Если отвлечёшься, то всё – мысль ушла. Поэтому – не отвлекаться, милая! Не отвлекаться и не расслабляться! Ра-бо-тать! Или как говорит парень из пятой комнаты: «Arbeit und Disziplin». Работа и дисциплина – это основа всего! Придётся поднапрячься, детка! Осталось дописать всего ничего – эпилог. А потом – потом начинается мука: шлифовка материала, которая при склонности к перфекционизму может длиться бесконечно.
Мадам стала в последнее время слишком привередлива к тексту. Говорит, Ребекка, писательский рынок заполнен говном. Говном и шаблоном. Берёшь, говорит, в руки книгу, читаешь первую фразу и уже знаешь, чем она закончится. Нет, не фраза, книга! Мы должны быть непредсказуемы, Ребекка! Держите марку, Ребекка! Не опускайтесь до примитива, Ребекка! Глаголы, прилагательные, имена существительные – всё должно быть к месту! Мысль должна сверкать в каждом предложение, а предложение должно быть сложноподчинённым и лучше, на пол-страницы. «Ха, какой дурак будет читать предложение на пол-страницы», – хочет огрызнуться Ребекка. Но с Мадам не поспоришь. Кто платит, тот и заказывает музыку, или, в этом случае, текст. Не огрызнёшься, мать твою, не поспоришь! Согласно киваешь головой и покорно принимаешь аванс, которого не хватает даже на сигареты и кофе, а вместо сна идёшь составлять список из тысячи и одного синонима, чтобы не повторяться.
«Вплетать, Ребекка, умело вплетать словесные бриллианты в ткань рассказа, чтобы заворожить читателя!»
Мадам носит шляпку с вуалью и красит губы тёмно-красной помадой. Всё, что видит Ребекка, разговаривая с ней, – это чёрные мушки и красиво очерченный рот. «И поторопитесь, Ребекка! Хватит дурака валять!» Мадам опускает вуаль до самого подбородка и выходит из комнаты. От возмущения Ребекка хватает воздух открытым ртом – это она-то валяет дурака? Ну, знаете ли!!!
Пока хозяйка пансиона, пани Ванда, дородная немолодая женщина, одетая в длинное тёмно-коричневое полушерстяное платье и белый накрахмаленный фартук, пыхтя возилась с замком, пытаясь открыть гостевую комнату, стоящая за ней девушка, держащая в руках старый чемодан с разноцветными наклейками, вертела головой, осматриваясь в плохо освещённом коридоре. Электрическая лампочка слабого накала, укреплённая над лестницей, и вторая на потолке, не лучше – обе едва испускали тусклый свет, бросающий дрожащие отблески на стены, покрашенные до середины густой маслянистой краской непонятного цвета.
– Панна, не посчитайте за труд, щёлкните выключателем на той стене! – пани Ванда стёрла тылом ладони обильно выступивший на лбу пот. – Да поставьте же, наконец, свой чемодан! Не украдут, не бойтесь!
Чемодан громыхнул о пол, вызвав в коридоре гулкое эхо.
– У вас там кирпичи, что ли? – хозяйка подозрительно посмотрела на девушку.
– Пишущая машинка, – смиренно ответила та. – Где вы говорите выключатель, пани?
– Да за вашей спиной!
С техникой Ребекка была настороже. Эти электрические проводки, кнопочки, реле, розетки и тому подобные штучки вызывали в её голове хаос. Если бы было можно, вместо электричества она бы пользовалась свечами. Куда как удобнее! Чиркнул спичкой – зажёг свечку, дунул на пламя – погасил.
– Ну что вы возитесь, панна? – недовольно заворчала пани Ванда, видя, что девушка безрезультатно шарит рукой по стене в поисках выключателя. – Вон же он там, в пазу!
Ребекка торопливо щёлкнула кнопкой, и над дверью загорелась третья лампочка с ярким, режущим глаза светом. Тут же из полу-тьмы проявились высоко развешанные по всему периметру коридора картины. Написанные в стиле примитивизма, они изображали идиллические деревенские пейзажи с изумрудной травой, кобальтовым небом, высоченными деревьями, белыми коровами с печальными глазами, пасторальными пастушкАми, играющими на рожках, и грудастыми пастУшками, стоящими в завлекательных позах. Уловив взгляд Ребекки, хозяйка сказала, кивнув на картины:
– Постоялец один увлекался. Всё рисовал да по стенкам развешивал, пока места не осталось. А потом съехал внезапно.
– Что же он не забрал картины-то? – удивилась девушка.
– Говорю же – съехал! Вечером ещё коров малевал, а с утра его и след простыл.
– Чудак-человек!
– Ага, – подтвердила пани Ванда. – А по мне – пусть висят. Может когда и назад пожалует, чудак этот, как вы говорите. Заберёт их тогда.
– Это я так брякнула, не подумав, – поправилась Ребекка. – У каждого свои интересы. Один человек картины для души рисует, я вот книги пишу…
– Так вы та самая писательница, что звонила мне третьего дня? – догадалась пани Ванда. – Не обижайтесь, панна, запамятовала! Пансион заполнен под завязку, а гости всё едут и едут. В этом году что-то небывалое, уже и флигель подготовили, чтобы было, куда селить.
Она наконец-то провернула ключ в замке, толкнула дверь, поддав её коленкой, и та распахнулась со скрипом.
– Ну, вот и ваши апартаменты, панна…
– Ребекка, – подсказала девушка, подхватывая свой чемодан и входя в просторную и солнечную комнату.
Контраст с тёмным коридором был здесь очевиден.
– Сторона юго-восточная, – говорила между тем хозяйка, стоя в дверном проёме и обмахиваясь двумя руками. – Солнце с утра и до обеда ваше! А если не поленитесь рано вставать, то и восход тоже ваш! Туалетная комната у вас своя, душ – на этаже. Шкаф одёжный, стол письменный большой, как просили.
Ребекка еле успевала усваивать информацию.
– А что же у вас вещей так мало, панна? – спохватилась вдруг пани Ванда. – Неужели с одним чемоданом приехали?
– Ох, саквояж с одеждой в машине остался, в такси. Да водитель, скорей всего, уж уехал, – забеспокоилась девушка.
– Это пан-то Ковальский уехал! – усмехнулась хозяйка и сделала успокаивающий жест рукой. – Он пока пинту пива не выпьет и нашу фирменную свиную рульку не отведает, в обратный путь не тронется. Шутка ли – серпантин! На голодный желудок и стошнить может, да и голова , не дай Бог, закружится. Тут надобно основательно подкрепиться, а уж потом и за руль садиться!
– Точно! Дорога к вам трудная и неблизкая, – согласилась Ребекка.
– Я кликну сейчас помощника, он в один миг вещички наверх и доставит.
Женщина прошла к лестнице, склонилась вниз и, приставив руки ко рту, несколько раз трубным голосом крикнула:
– Яцек! Яцек!
Немного подождав ответа, которого так и не последовало, она развернулась к Ребекке:
– Где-то носит его, непоседу. Вы отдыхайте, с дороги-то! А вещички я пришлю, не извольте беспокоиться.
Линда Мейер сидела перед туалетным столиком и, скривив губы, смотрелась в зеркало, изучая своё отражение. Она плохо спала прошлой ночью и теперь была не в духе. Лицо её выглядело уставшим, веки набрякли, под глазами образовались тёмные круги и (о, ужас!) на лбу явно просматривались новые морщины. Плохой сон отражался на её внешности всё чаще. Похоже, возраст (а ей недавно исполнилось тридцать восемь) тоже начинал давать себя знать! Кутаясь в банный халат, девушка раздумывала, стоит ли сначала накрутить волосы на папильотки или лучше не мучиться, а просто принять ванну. Её пережжённые перекисью кудряшки были в основательном беспорядке и оживали, начиная блестеть как надо, лишь после одного волшебного шампуня. Но он, как назло, закончился пару недель назад. Линда вздохнула и скорчила мину зеркалу, оставшись недовольной увиденным. «Просто приму ванну с солью», – решила она наконец, отправляясь набирать воду.
От природы Линда обладала невыразительной внешностью. Её круглое лицо с белесыми бровями и короткими бесцветными ресницами было словно вылеплено из глины, которую так и забыли раскрасить. Нос-уточка и низкий лоб никак не добавляли ей шарма. И даже пухлые губы и широко посаженные глаза небесно-голубого цвета не исправляли ситуацию. С юности Линда была очень чувствительна к вниманию противоположного пола и страдала от его недостатка. В восемнадцатилетнем возрасте она решилась на изменения в своей внешности, полагая, что это поможет ей в жизни, в том числе, в отношениях с молодыми людьми. В салоне красоты, куда обратилась девушка, за неё взялись всерьёз и для начала превратили в платиновую блондинку. Затем, безжалостно выщипав низко растущие на лбу волосы, ей зрительно изменили форму лица, сделав его треугольным. Дальше – окрасили в тёмный цвет брови и придали им модную форму «домика». В заключение визажист дал Линде пару уроков макияжа, научив подводить глаза так, чтобы взгляд стал сексуальным, и посоветовал применять кроваво-красную губную помаду, чтобы подчеркнуть её красивые от природы губы. На эту метаморфозу Линда потратила все свои скромные сбережения и осталась довольна полученным результатом.
Александр Георгиевич не любил март с его рыхлыми, полными талой воды сугробами, анемичного цвета небом, венозной сеткой темнеющего на горизонте леса, апатичными рассветами и хронической усталостью, подминающей его под себя. Он мог бы перечислить ещё с десяток причин своей нелюбви, но все они, в конечном итоге, сводились бы к одному – отсутствию энергетической подпитки его души и тела. Словно керосинка, коптящая без подвода воздуха, он вязнул и задыхался в мартовском лабиринте.
На попечении Александра Георгиевича находились жена Василина и дочка Светлана. Они обе из-за своего душевного состояния нуждались в его постоянном, а порой и повышенном внимании. Как правило, в марте у жены начиналось весеннее обострение её хронического невроза, что автоматически отражалось на дочери и забирало все силы у Александра Георгиевича. Светлана, которой недавно исполнилось двадцать два года, до сих пор оставалась слишком зависимой от матери и чувствовала свою вину в её болезни. Когда-то пятилетней девочкой она на глазах матери упала в горную реку, и её понесло по течению. Она то полностью скрывалась под водой, то выныривала на поверхность, и скоро оказалась довольно далеко, но, по счастью, зацепилась полою куртки за корягу, что спасло ей жизнь. Александр Георгиевич, перебиравшийся в это время по камням на другую сторону реки и не видевший произошедшей драмы, услышав истошный крик жены, молниеносно среагировал на опасную ситуацию и прыгнул в воду за дочерью. Река поднесла его к испуганному ребёнку, где ему удалось, крепко обхватив её в свои объятия, зацепиться за корягу и каким-то чудом дождаться спасателей. Их вытащили целыми и невредимыми. Светлана громко всхлипывала пока её осматривал подоспевший медик, но к вечеру уже спокойно играла со своими куклами и на следующий день не помнила о происшествии. Но с женой оказалось сложнее. Василина вскакивала по ночам и с криком бежала к комнату спящей дочурки, пугая ту истеричными рыданиями. С тех пор Александр Георгиевич водил жену по врачам пока, наконец, не дошёл до знаменитого московского профессора-психиатра, занимающегося пограничными расстройствами. Тому удавалось на время стабилизировать состояние Василины, но периоды улучшений неизменно сменялись обострениями. Однажды после очередного обострения профессор намекнул, что неплохо бы свозить семью на воды, например, в Баден-Баден. Там, мол, климат, природа, бальнеотерапия и первоклассные немецкие врачи. Или, ещё лучше в Австрию. Там, говорят, развит психоанализ, который намного эффективней медикаментов. И вообще, тот самый знаменитый Фрейд – он ведь австриец! Александр Георгиевич, всегда вносивший советы профессора в особую записную книжку, добавил туда в этот раз слово «психоанализ» и новые географические названия.
Шли 70-е годы двадцатого века, и представить семью советского инженера, выезжающего в Европу на воды или «психоанализ», можно было с большим трудом. Но по совпадению, именно в это время благодаря сделке века «трубы в обмен на газ» многие высококлассные советские специалисты, в том числе наш герой, стали выездным. Начиналось строительстве газопровода «СССР – Западная Европа», который тянулся через Чехию в ФРГ.
Комната Ребекке понравилась. Из небольшого окна открывался вид на расположенные вдалеке заснеженные горы. К окну был приставлен массивный письменный стол дубового дерева, на котором красовались старинные часы цвета старого серебра – здесь ей предстояло работать. Ребекка сразу присела за кресло и пару крутнулась. Хорошо! Металлическая кровать с замысловато разложенными на вышитом покрывале подушками мал-мала-меньше и вместительный платяной шкаф располагались по одной стене; низенький столик с двумя креслами, рукомойник в углу с висящим над ним в виде щита зеркалом – по другой стене, и в придачу у неё была крохотная, но своя туалетная комната. И это всё вместе с питанием ей удалось снять на три месяца практически даром – по цене, которую она ежемесячно отдавала миссис Флеминг в Вене за ту убогую лачугу! Необыкновенное везение! Что ещё можно было желать? Ребекка распаковала чемодан, вытащила из него пишущую машинку и сразу взгромоздила её на стол. Красота! Сколько лет она пахала на других, а теперь настал её час. Здесь ей точно никто не будет мешать. В этих горах, в тиши, а главное, вдали от Мадам с её вечными приказами и наставлениями, от которых невозможно увильнуть или отказаться, Ребекка будет распоряжаться временем по своему усмотрению! Её наполеоновские планы – написать три романа за предстоящие три месяца, очевидно, неосуществимы. Но их большую часть положить на бумагу – это у неё несомненно получится! Не теряя больше ни минуты, она вставила чистый лист бумаги в машинку, поправила каретку и застучала по клавишам, углубившись в работу. Громкий стук в дверь, которая в туже секунду распахнулась, оторвал её от текста. На пороге стоял мальчишка лет десяти, держащий в руках её дорожный саквояж.
– Добрый день, панна Ребекка. Пани Ванда прислали-с, – без предисловий объявил он. – Заносить?
Ребекка подскочила:
– Давай помогу! Тяжело ведь?
Мальчишка состроил забавную рожицу.
– Смешная вы, панна! Здесь, поди и пол-пуда не наберётся! И потяжелее таскали, не померли! – он ухмыльнулся и, зайдя в комнату, аккуратно поставил саквояж на пол. – Извольте получить!
– Спасибо. Вот возьми за это, – Ребекка протянула мальчишке монетку.
– Дзякуе бардзо, панна! – мальчишка улыбнулся во весь рот, пряча монетку в кармане коротких брюк. – Коли чего будет надо, покличьте меня.
– Как же тебя зовут? – поинтересовалась девушка.
– А все Яцеком кличут.
– Ну, добро, Яцек!
– Добже, панна!
Мальчик исчез также неожиданно, как появился.
Она стала разбирать сумку, вытаскивая и развешивая одежду в шкаф. Вещей было немного: пара-тройка свитеров и блузок, брюки и джинсы, спортивный костюм и халат, два платья. Всё было ношенное, но ещё в сносном состоянии. Лишь это лиловое платье и туфли-лодочки в тон к нему она купила на прошлой неделе, после того, как Мадам расплатилась с ней за роман.
Девушка вспоминала ту сцену со смешанным чувством. Мадам явилась, привнеся с собой шлейф пряных арабских духов. Она показалась Ребекке экзальтированной более обычного, что объяснилось банкетом по поводу выхода в свет «её» нового романа. Мадам говорила, что всё прошло «на ура» и даже более! Роман вызвал небывалый читательский интерес, так что одна известная киностудия сразу начала с ней переговоры об экранизации. Вытащив из муфты конверт с причитающейся Ребекке суммой, она небрежно бросила его на письменный стол.
– Отдыхайте пока, детка! Я загляну к вам на днях. Похоже, у меня зреет очень интересная идея для нашей следующей совместной работы, – Мадам лихо присвистнула и победно, жестом певички-кабаре, вскинула вверх руку, одетую в чёрную атласную перчатку.
Ребекка заглянула в конверт и поёжилась:
– Это вся сумма, Мадам? За месяцы работы без сна и отдыха?
– Ха, милочка! Что за вопросы вы задаёте? Неужели вы сомневаетесь в моей добропорядочности?
– Нет, что вы! Нисколько! Просто я полагала, что моя работа стоит больше тех денег, что я вижу в конверте…Особенно, учитывая успех книги, о котором вы рассказываете…Вы так не думаете?
– Не забывайте о расходах, милая! И об имидже, который я должна поддерживать, чтобы продавать наш товар! – похоже, Мадам не на шутку рассердилась. Она даже притопнула ножкой, одетой в дорогущий ботинок из телячьей кожи. Ребекка сразу съёжилась, не зная, что возразить. А Мадам несло. Она разразилась тирадой на пол-часа, из которой выходило, что написать роман каждый дурак сумеет, а вот продать его на издательском рынке – это искусство, и что в их тандеме каждый делает свою работу и потому получает свою долю.
– А знаете, вы начинаете мне нравиться, Бекка! – на высокой ноте закончила дамочка свою пламенную речь и вдруг как-то вся скисла.
Молчала и девушка, понимая, что в словах заказчицы есть толика правды. Зависимость, подумала она в тот момент, это страшная вещь! Нужно вырываться из этого плена!
Мадам же, порывшись в своей сумочке, неожиданно вытащила несколько купюр большого достоинства и положила их перед Ребеккой на стол:
– Вот, купите себе приличное платье, Бекка! Я видела в «Ringstra?en Galerien» одно лиловое – абсолютно подходящее вам.
