Первую, с длинными рыжими волосами, она назовет Марселлой. Она настоящая воительница – вот эта черточка у ее ног станет вложенным в ножны мечом. А рядом с ней ее любимый брат. Да, так его и зовут – Амато, то есть, любимый. Его голова опущена, на его лице лежит тень. Какие тревоги его беспокоят? Не от них ли они ищут избавления в этой глуши?
Франческа шумно выдохнула. Она чувствовала, как потеют ее ладони. Она не должна была подвести синьора Виргилио. И, что, вероятно, еще важнее, она не могла подвести героев своей картины. Если бы только был какой-нибудь способ расслабиться…
Взгляд художницы упал на холодильник. Она отложила в сторону карандаш и подпорхнула к мирно урчавшему в углу допотопному агрегату. Из еды там оставалось только несколько яблок от Джорджии, но Франческу интересовали не они. Она открыла дверцу и извлекла на свет простенький кувшин, наполовину заполненный темно-рубиновой жидкостью. Вино. Всего пару глотков.
Терпкий напиток моментально глухо ударил в голову, разливаясь оттуда приятным теплом по мышцам плеч. Франческа прерывисто вздохнула. Она смутно чувствовала: что-то идет не так. Что-то чужеродное, темное шевелилось в ее душе. Может быть, ей передавалось волнение героев. Может быть, чье-то еще. Но времени раскисать не было. Художница сделала еще глоток из стакана и вернулась к мольберту, вновь закусив в задумчивости губу.
Может быть, на картине чего-то не хватает?
Франческа в несколько движений карандаша наметила рядом с Марселлой и Амато третью фигурку – маленькую, сгорбившуюся – и, помедлив, обвела ее верхнюю часть кольцом. Она была не уверена, что именно хочет изобразить, словно ее рукой двигал кто-то… или что-то другое. Сила, которой художница совершенно не могла сопротивляться.
Вероятно, герои ее картины в глубине души чувствовали то же самое.
***
Очередная деревня на их пути, возле уютно прикрывающего ее от рассветного солнца горного массива. Сколько таких они уже посетили? Марселла успела сбиться со счета. Но в этот раз что-то было не так. Не было слышно людских голосов, собачьего лая, петушиного крика – ничего из обычных деревенских шумов, к которым она, оказывается, успела привыкнуть. Дома выглядели заброшенными. В воздухе витали необратимо въевшиеся в него нотки гари. Амато еле слышно заскулил без слов, как собачонка при приближении жестокого хозяина.
– Ш-ш-ш, – Марселла на ходу повернулась к брату и взяла его за руку. – Все будет хорошо, Амато. Лучшая мечница королевства, помнишь? Все будет хорошо…
– Не будет, – послышался из-за угла ближайшего деревянного дома надтреснутый голос. – Уже никогда не будет…
Правая рука королевы дернулась в сторону рукояти меча, но, не дойдя до нее пол пути, все же вновь опустилась – угрозы в этом голосе не чувствовалось. Обогнув дом, Марселла увидела его обладательницу.
Картина могла бы показаться забавной, но в этой обстановке скорее пугала. Там, на лавке сидела худая, истощенная на вид старуха в лохмотьях. Ее шею наподобие монструозного жабо охватывало черное от копоти колесо, которое подошло бы крупной телеге.
– Доброго дня, почтенная синьора, – осторожно поприветствовала ее Марселла. – Не подскажете, как называется эта деревня?
– Теперь уже все равно, – равнодушно ответила старуха, не поднимая головы. – Теперь осталась только я…
Осторожно приблизившись, Марселла заметила и другие странности. Лицо ее собеседницы было изуродовано страшными ожогами, а ее мутно-белые глаза, очевидно, давно были слепы.
– Что здесь произошло? – тихо спросила королева, не вполне уверенная, что хочет услышать ответ.
Старуха безмолвствовала, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону. Но когда Марселла уже хотела повторить свой вопрос погромче, ее сухие губы разлепились:
– Он… он приходит со стороны гор, по ночам. Сначала он забирал кур. Затем скот. А потом перешел на людей. Никто его не видел. Просто время от времени посреди ночи в очередном доме раздавались ужасные крики, такие, что никто не решался прийти на помощь, и не прекращались до самой зари. Наутро этот дом был уже пуст и залит кровью от пола до потолка… А теперь, когда никого не осталось, он просто приходит и смотрит на меня. Всю ночь напролет я слышу его тяжелое дыхание…
– Он? – Марселла поправила на плече перевязь с мечом и сглотнула. – Кто это? Грендель?
– Дьявола можно называть любым именем, – после еще одной паузы проговорила старуха. – Это не важно. Важно лишь то, что мы сами его создали. Надо было послушать Старую Дженну…
Дженна? Марселлу будто ледяной водой окатили. Вот уже много лет она не слышала этого имени.
«Господь не позволит меня убить».
Эти слова были первым, что Марселла услышала, осторожно выглянув из окна материнских покоев. За полчаса до этого принцессу заперли в ее собственной комнате, окна которой выходили в другую сторону, но разве может простой дверной замок остановить любопытного ребенка, вооруженного длинной заколкой?
«Посмотрим, – донесся снизу холодный голос Габриэллы. – Бернардо!»
Огромных габаритов мужчина в спадающем на глаза капюшоне молча поклонился и поднес факел к костру у ног ведьмы. Марселла сглотнула. Ей не нравилось происходящее, и еще больше не нравилось спокойствие приговоренной. Она будто наперед знала, что должно было произойти. А произошло совершенно невероятное.
Вспыхнуло пламя. Но не на конструкции из сухого дерева и соломы, нет. Вспыхнуло одеяние Бернардо. Марселла никогда, ни до, ни после не слышала более истошного крика, чем издал палач, прежде чем его повалили на землю и затушили, накрыв плащом ближайшего солдата.
«Господь не даст меня убить», – спокойно повторила Дженна, глядя прямо в глаза стоявшей на возвышении Габриэлле.
Даже не видя лица матери, Марселла почувствовала, как оно потемнело. Королева шагнула вперед. Советник Коррадо попытался было ее остановить, но, едва встретившись с ней взглядом, поспешно отступил.
«Я не знаю, что за темные силы тебя защищают, Дженна, – королева вышла вперед и подняла с земли горящий факел. В ее голосе звучала самая настоящая ненависть. – Но я отказываюсь им подчиниться! Услышь меня, Господь, Я ОТКАЗЫВАЮСЬ!»
И факел полетел прямо в костер. Бешеные языки пламени заплясали вновь – на этот раз, под ногами у ведьмы.
«Что ж, ты сделала свой выбор, Габриэлла, – с прежним спокойствием проговорила Дженна. – И заплатит за него тот, кто дорог тебе больше всех, хоть сейчас ты о нем и не знаешь. Да разорвет его тело и душу Грендель».
Над толпой повисло тяжелое молчание. Дженна, за чью плоть, очевидно, уже взялся огонь, неотрывно смотрела в глаза Габриэлле, сжав сухие старческие губы. Та смотрела на нее в ответ. Со спины было неясно, была ли в этом взгляде столь же спокойная сила, или же королева просто не могла оторвать взгляд от своей жертвы. Отчетливо запахло паленым мясом. Марселла почувствовала, что ее вот-вот стошнит, и отошла от окна на подгибающихся ногах. Она уже жалела, что не осталась в своей комнате.
Вскоре после того проклятого дня стало ясно: Габриэлла беременна. Слуги шептались между собой о проклятии Дженны – всем было ясно, кто стал его нерожденным носителем – но поднимать эту тему открыто никто не решался.
При родах королева умерла. Формально власть, как и было заведено, перешла от матери к дочери, а фактически обязанности по воспитанию отпрысков Габриэллы и управлению делами королевства взял на себя советник Коррадо. К этим задачам (как, впрочем, и к любым другим) он отнесся со всей возможной ответственностью.
Амато рос тихим и робким, но совершенно нормальным ребенком – до еще одного злополучного дня.
«Держи щит выше!» – выкрикнула Марселла, изображая боевой азарт.
Амато с трудом поднял уже плохо слушающуюся от усталости руку, а второй, в которой был крепко зажат деревянный меч, совершил внезапный выпад, легонько шлепнув им сестру по бедру. Само собой, ей бы не составило труда отбить эту атаку, но она хотела, чтобы ее брат почувствовал, что тоже может побеждать.
«Отлично! – Марселла ловко перекинула свое деревянное оружие рукоятью вверх в руку со щитом и потрепала Амато по непослушным волосам. – Ты сражаешься, как настоящий рыцарь! Я знала, что то проклятие тебе будет не страшно».
«Какое проклятие?» – неуверенно улыбнулся принц, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.
«Я думала, ты знаешь… – растерялась юная королева. – О проклятии той ведьмы. Про Гренделя…»
О, этот момент она запомнила очень хорошо. Стоило с ее губ слететь имени неведомого чудовища, что-то неуловимо изменилось в лице ее брата. Оно побледнело, будто бы чуть вытянулось, а глаза… Впервые в жизни Марселла видела в чьих-то глазах столь неконтролируемый, животный ужас.
«Ты чего, Амато? – она присела перед маленьким принцем на колено. – Это же просто бредни сумасшедшей старухи. Выкинь их из головы! Хочешь, я почитаю тебе что-нибудь вслух, как прежде, когда ты был совсем маленьким?»
«Он разорвет меня… – прошептали синеющие, как на морозе, губы Амато. – Грендель… Грендель меня разорвет».
С той поры это и началось. Принц замкнулся в себе, перестал чем-либо интересоваться и чего-либо желать. Несмотря на все попытки сестры его расшевелить, он проводил дни, уставившись в пустоту круглыми, красными от чудовищного напряжения глазами, и лишь бормотал время от времени слова своего проклятия, ни к кому конкретно не обращаясь. В конце концов Марселла не выдержала. Эту пытку необходимо было прекратить. Так или иначе.
– Надо было послушать старую Дженну, – повторила старуха с колесом на шее. – Она пыталась нас уберечь. Даже когда мы подвели ее, она защищала нас, пока не…
Она замолчала, не договорив, но Марселла знала окончание этой истории.
– Если никого не осталось… – королева сглотнула. – Как же выжили вы?
– Вот так, – губы старухи искривились в подобии улыбки, а дрожащий узловатый палец указал на обгоревшее колесо на ее шее. – Все думали, что я сошла с ума, но только это он принял, как искупление… отчасти…
По спине Марселлы пробежал неприятный холодок, но она тут же взяла себя в руки.
– Со стороны гор, говорите… – ее глаза решительно сузились. – Я найду чудовище, обещаю. Найду, убью и сожгу, если потребуется…
На секунду ей показалось, что старуху скрутил болезненный приступ кашля, но, приглядевшись, она поняла – та просто смеется.
– В этом… в этом главная проблема людей, моя девочка, – проговорила единственная выжившая, когда приступ прошел. – Именно в этом наша главная проблема: мы вечно хотим сжечь кого-то за наши собственные грехи.
***
Дом на картине разросся, поглотив все свободное пространство картины. Да и не дом это был уже – резкие, ломаные линии больше походили на своды гигантской пещеры. Фигура с колесом на шее исчезла – все же она была лишней в этой композиции. Под ногами у двух оставшихся плясали огромные, жуткие тени, отбрасываемые, должно быть, переменчивым светом сделанного на скорую руку факела.
Мрачно. Слишком мрачно. Откуда это в ней? Что за злая сила водит ее рукой с конвульсивно зажатым в ней карандашом? Нет, художница совсем не управляла тем, какую историю она пыталась запечатлеть. Больше было похоже на то, что эта история – мрачная, может, даже жестокая история начала управлять своей создательницей.
Франческа сделала еще глоток из стакана и прикрыла рот рукой, с трудом подавив отрыжку от разыгравшейся изжоги. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной что-либо изменить по собственной воле. Ее хрупкое тело покачнулось и…
Пробел. Как в горячечном бреду.
Ненадолго придя в себя, Франческа обнаружила у себя в руке тюбик с черной краской. С ужасом в слипающихся от усталости и выпитого глазах она наблюдала, как ее руки придают окончательный облик фону картины.
Снова пробел. Теперь в руке красная краска.
Да, красной краски понадобится много.
***
– Держись ближе, Амато, – шепнула Марселла, не оборачиваясь. – Должно быть, это здесь…
– Конец… – проскулил Амато. – Это конец… зверя разбудит… и Грендель… Грендель меня…
– Все будет хорошо, – голос королевы предательски дрогнул. – Мы уже близко. Здесь этот кошмар закончится. Так или иначе…
Пламя факела, который она несла в левой руке, затрепетало и почти угасло. Но когда Марселла по инерции сделала еще несколько шагов, оно вдруг вспыхнуло ярче прежнего и выхватило из темноты перед ней огромную бурую тушу.
– Конец… – продолжал бормотать Амато, закрыв лицо руками. – Конец… это конец…
Правая рука Марселлы потянулась к мечу. И в этот самый момент туша перед ней зашевелилась.
Сильные руки обхватили мое маленькое, неуклюжее тело и потащили куда-то. Я не хочу куда-то. Я хочу к маме. Я зову ее, но ее тело остается неподвижно лежать позади. Кажется, я остался один.
Марселла отшатнулась и заморгала, прогоняя наваждение. Это помогло. Но лишь на пару секунд.
Меня швыряют на землю. Я поворачиваюсь, чтобы убежать обратно в лес, но путь преграждает большой и явно злобный зверь. Он громко рычит и гавкает. В панике я отступаю назад, но там уже собралась толпа этих странных, безволосых существ. Они кричат и скалятся, указывая на меня пальцами. Я затравленно оглядываюсь в поисках выхода, но выхода нет. Выхода нет.
Туша издала глухой рык и поднялась на задние лапы, нависнув над Марселлой. Та, стиснув зубы, наставила на нее дрожащий кончик меча. Впрочем, она видела, что этот кончик идеально подошел бы чудовищу в качестве зубочистки.
Кто-то снова хватает меня сзади. Я кричу, вырываюсь, но тщетно. Мою голову втискивают в какое-то узкое, твердое кольцо, соединенное спицами с кольцом побольше.
«Что, малец, мамку-то мы твою закололи, – слышу я, не понимая смысла. – Так-то оно – с людьми связываться! Запомни, чучело, что такое люди!»
Я кручу головой, отчаянно пытаясь выскользнуть из кольца, но ничего не получается. В это время вперед выходит один из безволосых. Он набирает в рот какой-то жидкости из пузатой бутыли – и вдруг выпрыскивает ее на меня. «Люди» смеются. Очень громко смеются.
Марселла застонала и пошатнулась, едва не упав. Образы перед ее глазами стояли так ярко, что казалось, их можно потрогать. В отчаянной попытке защититься она махнула факелом в сторону монстра. Тот отступил и вновь зарычал. Королеве вдруг показалось, что еще немного – и в этом рычании можно будет разобрать слова.
А потом в меня вдруг прилетело что-то горячее, и все вокруг вспыхнуло ослепительным, пожирающим пламенем. Никогда в жизни я не испытывал такой боли, как в те минуты. Наверное, большей боли в этом мире не бывает вовсе. Я заревел и побежал наугад, не видя ничего перед собой. Я думал, пусть лучше меня разорвут, чем будут продолжать подобные пытки.
Но меня не разорвали. Вслед мне несся хохот, свист и крики: «Ну, запомнил, что такое люди? Заходи потом – еще напомним!»
Марселла с криком бросилась вперед и рубанула воздух «ножницами» – факелом и мечом. Чудовище вновь отшатнулось, но уже не так сильно. Теперь свет факела позволил ей разглядеть его морду. Лысую, испещеренную шрамами от ожогов и с пустыми белыми глазами, безошибочно обращенными к нарушительнице его покоя. Зверь снова зарычал, обнажив огромные клыки. Между ними пенилась и капала на землю мутная слюна.
О, он запомнил, что такое люди. Очень хорошо запомнил.
Неожиданно быстрый для таких габаритов удар лапой – и факел отлетел в угол пещеры. Марселла вскрикнула и бросилась в сторону, в последний момент увернувшись от второго, нацеленного ей в голову. Разворот, рубящий удар с плеча, всем телом – и на Землю брызнула кажущаяся в полумраке черной кровь.
Но, конечно, монстра это только разозлило.
С глухим рычанием он двинулся вперед. Марселла попятилась и тут же споткнулась о камень. Жесткое падение всем телом на холодную каменистую землю вышибло из нее дух, а меч с тихим звоном выпал из ее руки. Королева зашарила по земле вслепую. «Сейчас я умру, – колотилось у нее в глотке. – Боже, сейчас я умру…»
Бурая туша нависла над ней на секунду, прежде чем вдавить в землю всем своим весом.
На какую-то жалкую секунду.
Но ей хватило.
Нащупав наконец рукоять своего оружия, она с отчаянным криком выставила его перед собой. Чудовище, не обращая внимания, рванулось вниз и вперед к ее горлу. Раскрылась пасть, обдав тяжелым духом гниющего мяса. Огромная лапа надавила на грудь, что-то с хрустом ломая…
А потом Марселла очнулась.
Ее прижимала к земле огромная, неподвижная туша. При попытке пошевелиться королева застонала от боли. Ребра, казалось, были перемолоты в труху, а рука, державшая меч, была как минимум вывихнута. Времени собираться с силами не было – воздуха будто с каждой секундой становилось все меньше. Стиснув зубы, Марселла вывернулась и поползла в сторону мерцавшего вдалеке огонька.
Прошли минуты, а может даже часы, прежде чем она смогла вдохнуть относительно свободно и подняться на ватные, подкашивающиеся ноги. Ее взгляд упал на изрытую шрамами морду мертвого медведя.
– Покойся с миром, – прошептала она. – Ты больше никому не навредишь. И никто больше не навредит тебе.
Несколько секунд прошло в тишине, прежде чем она смогла заставить себя оторвать взгляд от зверя.
– Амато!.. – позвала она слабым голосом. – Все кончено! Можешь выходить!
– Все кончено… – эхом донеслось из темноты. – Все кончено, все…
Марселла присела, едва не потеряв сознание от острой боли в груди, и подобрала с земли факел. Подняв его повыше левой рукой, она наконец увидела брата, стоявшего поодаль. Он все еще закрывал руками лицо. Очевидно, его страх и не думал отступать.
– Эй! – Марселла заставила себя улыбнуться и, прихрамывая, шагнула вперед. – Я победила. Победила, слышишь? Я же говорила тебе… Я же говорила, что у таких историй всегда бывает счастливый конец.
– Конец, – отозвался Амато чуть громче и затряс головой, не отнимая рук от лица. – Конец, это конец, конец, конец!
– Что ты такое говоришь? – Марселла, превозмогая боль, положила пострадавшую руку поверх рук брата. – Посмотри на меня, Амато. В чем дело?
– Грендель… – Амато наконец оторвал от лица руки. Из его носа и глаз с абсолютно алыми белками ручьями текла кровь. – Грендель уже близко… он чует кровь… он разорвет меня… прости, Ма… а-а-а…
Все его тело конвульсивно задергалось, а рот открылся, казалось, шире, чем позволяло строение челюсти. С ужасом в широко раскрытых глазах Марселла беспомощно наблюдала, как изо рта ее любимого брата показались черные узловатые пальцы и потянули в стороны, разрывая…
