Григорий Александрович Шепелев "Наездник Ветра"

Мари в ответ рассмеялась, и у патрикия не осталось сомнений в том, что он сказал глупость. Но, тем не менее, он прибавил:

– Я его видел на улице с Феофано.

– И что с того? Она каждый день болтает, гуляет и пьёт вино с десятками самых разных людей! Но только не думай, что я ответила. Я действительно ничего не знаю.

– А если я… – начал Иоанн, но сразу осёкся.

– Что, если ты?

– Если я не отправлюсь в Киев, они, пожалуй, оставят тебя в покое.

Он не отрывал глаз от её лица.

– Им надо, чтоб ты плыл в Киев, – произнесла она, – а если не поплывёшь, они догадаются, что причина отказа – я. Тогда моя дочь умрёт.

«Это не Джафар, – решил Иоанн, – Джафар не колеблясь отдал бы руку свою за то, чтоб я не плыл в Киев! Кто ж тогда, кто? Как это узнать? Ровно через час состоится трапеза во дворце. Может быть, на ней я хоть что-то выясню? У меня остался последний вечер. Не может быть, ну просто не может быть такого, чтоб кто-то столь убедительно разгромил меня по всем пунктам!»

Он быстро встал.

– Ну, всё! Мне пора бежать.

– Когда ты вернёшься? – спросила девушка, сквозь ресницы глядя ему в глаза.

– Я точно не знаю. Может быть, через год. Или через два. Но и без меня здесь всё будет так, как я захочу. Ты даже не сомневайся.

– А если мне будет нелегко?

– Проси тогда помощи у Рашнара. Он каждый день будет тебя спрашивать, не нуждаешься ли ты в ней. Ещё я оставлю тебе вот это.

Он вытащил из кармана кошелёк с золотом и вложил его ей в ладонь. Но пальцы Мари не пошевелились, и кошелёк упал на пол. Она опять повернулась лицом к стене. С ней что-то произошло. Она начала тяжело дышать.

– Мари, что с тобой? – спросил Иоанн.

– Я, кажется, заболела. Я вся горю.

Сделав над собой некое усилие, он поднял кошелёк, поглубже впихнул его под тюфяк, примятый её плечом, и положил руку на её лоб. Она говорила правду. Он растерялся.

– Так что, мне не уезжать?

– Откуда я знаю? Я ничего не желаю знать. Тебе нужен свет? Вряд ли, думаю, ты его найдёшь.

Её голос делался всё слабее.

– Я позову врача, – сказал Иоанн.

– Не нужно. Я отлежусь. У меня даже ничего не болит. Это не чума.

– Я без тебя вижу, что не чума! Скажи, чем тебе помешает врач?

– Я давно отвыкла доверять людям и не хочу привыкать.

– Но ведь это я его приведу!

– Не надо. Я не умру. Скажи Ангелине и другим девушкам, что я здесь. Они мне помогут.

– Девушкам? Ангелине? – переспросил патрикий, начав вдруг осознавать, что этого третьего потрясения он не выдержит, – так ты хочешь остаться здесь?

– Да, да! Очень хочу. Пожалуйста, помоги мне перевернуться на спину.

Он помог, стараясь не понимать, что этим она, вопреки всему, пытается удержать его, не позволить ему уехать. Через прикосновение он почувствовал, что ей страшно. Со стороны этого заметить было нельзя – её маленькая грудь от сильных ударов сердца почти не вздрагивала, глаза были неподвижны, словно у погибающего животного. С двух передних зубов, которые прикусили губу, стекла капля крови. Но где им было вонзиться в сердце патрикия, на которого утром легла рука Феофано! Патрикий знал, что это немыслимо. Повторяя себе, что быть этого не может, что это просто смешно, он взял руку нищенки и легонько её пожал. Мари слабо стиснула его пальцы и прошептала:

– Прощай, мечтатель!

– До встречи, моя прекрасная дама.

С порога он оглянулся в последний раз.

– Иди же, иди! – вскрикнула Мари, яростно мотая растрёпанной головой по подушке. Такой она и осталась у него в памяти – полуголой, жалкой, худой, очень некрасивой, очень измученной, но с глазами более светлыми и пронзительными, чем самая злая неотвратимость. Напомнив ей, что под тюфяком лежит кошелёк, он поспешил выйти.

Хозяин постоялого двора получил от него ещё пять монет и распоряжение окружать Мари всяческими заботами до тех пор, пока она не поправится, привечать всех её подруг и сразу послать за дворцовым лекарем, если ей сделается хуже.

– Получишь ещё пятьсот, когда я вернусь, – прибавил патрикий, – лекаря во дворце я предупрежу, стражники пропустят к нему твоего гонца даже поздней ночью. Но если она пожалуется девчонкам на твою скаредность или грубость твоих служанок, придёт её друг Рашнар. Думаю, что ты его знаешь.

Глава одиннадцатая

На ужине в Феодоровской зале Иоанн встретил множество незнакомых ему людей. В основном, то были так называемые друзья августы – юные и тридцатилетние щёголи, никакой особенной пользы не приносившие, но умевшие развлекать царицу на торжествах, которые до неё были очень скучны и традиционны до тошнотворности. С появлением Феофано мирные, благочинные трапезы превратились в языческие пиры. Рекой полилось вино. Зазвучали светские песни и непристойные разговорчики. Духовенство даже стало воздерживаться от посещения этих пиршеств. Но Калокир, разумеется, вмиг почувствовал себя самой шустрой рыбой в этом пруду. Ему ли, лучшему другу всех проституток и пьяниц, было не стать душой разговоров, сопровождавшихся звоном чаш с крепкими напитками! Подголосками ему были патрикий Пётр, Никифор Эротик, царица и логофет. Прекрасная Феофано почти до слёз хохотала над шутками четырёх своих кавалеров. Никифор Фока сидел со строгим, постным лицом, а Рашнар – с унылым. Друзья царицы, которые не могли соперничать с Иоанном на поприще остроумия, дружно делали вид, что великолепная служба в соборе Святой Софии внушила им страх Господень. В самый разгар веселья царь пожелал удалиться, сославшись на головную боль. К нему присоединились евнух Василий, которого Феофано по просьбе военачальников пощадила и допустила к трапезе, Варда Склир и, к всеобщему удивлению, Лев Мелентий. Как только дверь за ними закрылась, все тут же встали из-за столов, не доев десерта, и разбрелись по зале компаниями в пять-семь человек, обсуждая темы, которые, очевидно, нельзя было обсудить в более широком кругу. Главный герой дня остался один. Это показалось ему абсурдным. Он огляделся по сторонам. Все вокруг болтали или беседовали, совсем про него забыв. Вниманием Феофано вновь завладели её друзья, к которым примкнули жёны военачальников и Никифор Эротик. Со всех сторон окружённая шутниками, императрица стояла с чашей вина и опять смеялась, но не безудержно. Иоанн решил, что там обсуждают его персону. Как бы то ни было, без него веселье не угасало. И только один Рашнар стоял в полном одиночестве у окна, задумчивыми глазами глядя на площадь.

Сделав глоток вина, новоиспечённый патрикий решительно подошёл к варягу.

– Как ты, Рашнар? – спросил он, хлопнув его по плечу. Этериарх вздрогнул и повернулся.

– А! Это ты, патрикий? Всё хорошо у меня.

– Тогда почему ты мрачнее тучи?

– Я устал сильно.

– Опять, должно быть, всю ночь не спал?

– Так оно и есть. Размышлял.

– Это что-то новое! И о чём же ты размышлял, если не секрет?

– О том, к кому бы мне поступить на службу.

– Черти бы тебя взяли, – с досадой проговорил Иоанн, бросив быстрый взгляд на императрицу и её свиту, – ведь я же тебе сказал позавчера: жди!

Рашнар улыбнулся.

– Ждать? Это для меня пытка.

– И ты хочешь ей положить конец, встретив смерть?

– Конечно. Но не любую. Мне нужна смерть красивая.

– Вряд ли какая-нибудь из них тебя удовлетворит! Ты слишком избалован красотою.

– Нет, я измучен.

Чуть помолчав, Иоанн спросил:

– Почему ты до сих пор не убил его?

– Потому, что я до сих пор ещё не узнал, кто он, – сказал Рашнар, опустив глаза.

– А может, ты думаешь, что она не переживёт его смерти?

Ответа не было. Иоанн решил, что надо заканчивать разговор как можно скорее, ибо Никифор Эротик, судя по его крикам из-за колонны, был пьян и хотел к нему, а кто-то его удерживал. Но не императрица. Она была на виду.

– Ты помнишь Мари, Рашнар?

– Вечно недовольную проститутку? Конечно, помню.

– Она больна, – сказал Иоанн, внезапно почувствовав, что слова даются ему с трудом, – может умереть. И у неё есть враги. А мне надо ехать. Не оставляй её.

– Хорошо. Ты просишь, я сделаю. Где она?

– Я её оставил на постоялом дворе, за какой-то площадью в западной части города. Кажется, это Площадь Быка. Есть ли рядом с ней постоялый двор?

– Да, я его знаю.

Именно в этот миг царица велела тем, кто был за колонной, прекратить грубости, и Никифор Эротик всё-таки появился перед патрикием и Рашнаром. Секретарь, точно, был основательно не в себе. Куда основательнее, чем два его собутыльника, коих он тащил за руки. Они оба были друзьями императрицы, но не из ближнего круга.

– Вот Иоанн Калокир! – завопил Никифор, пытаясь ткнуть уроженца Таврики пальцем в лоб, – сегодня он стал патрикием, чёрт возьми! Но это не помешает мне утопить его в бочке с самым плохим вином, дабы этот глупый и ограниченный человек наконец-то понял, что пить вино – это куда лучше, чем курить опиум!

– А почему именно с плохим? – спросил Иоанн, ловко уклоняясь от панибратских поползновений.

– А потому, что хорошее тебе не понравится! У тебя дурной вкус! Друзья мои дорогие, кто из вас видел эту паскудную шваль, Мари? Вы помните её рожу, её немытую шею? Так вот, представьте себе, этот дурачок…

Драться Иоанн не умел. Но затрещина, которую он отвесил секретарю, свалила бы и Рашнара. Никифор даже и не упал, а полетел на пол. Все, кто был в зале, разом прервали свои дела, но тотчас вернулись к ним. Что было таращиться на помощника логофета, который получил в морду? Видимо, это случилось с ним не впервые, да и не в пятый раз. Феофано, которой целовал руку патрикий Пётр, другой рукой дала Иоанну знак моральной поддержки.

– За что же ты меня бьёшь? – простонал Никифор, кое-как встав, – ведь я же тебя хвалю! Только благородный человек может бескорыстно ублажать шлюху! Да, бескорыстно! Что с неё взять-то? Она страшнее чумы!

Иоанн не помнил, как он опять занёс руку. Его удержал Рашнар. Но если Никифор воспринял это как дружескую услугу себе, то он просчитался.

– Откроешь рот ещё раз – заткну его я, – предупредил викинг, заметив, что секретарь готовится продолжать. Ни один из тех, кто в эту минуту глядел внимательно на Рашнара, не усомнился в его словах. Никифор Эротик молча сложил ладони и поклонился ему, давая этим понять, что он глубоко оскорблён и разочарован.

– Патрикий, не придавай этому значения, – обратился Рашнар к тяжело сопящему Калокиру, – он выпил много вина, а всего два кубка делают из него дурака! Забудь о его словах. Лучше познакомься, перед тобою – Лев Диакон и Иоанн Цимисхий.

Так звали тех, кого притащил пьяный секретарь. Калокир обменялся с ними поклонами. Лев Диакон казался приличным юношей. Позже патрикий узнал о том, что он пишет хроники. Поглядев сверху вниз на Иоанна Цимисхия, который был роста среднего, Калокир сразу понял, что это – пустоголовый щёголь, способный только на пьяные разговоры и задирание юбок на проститутских задницах разных цен, а разница эта зависит лишь от удачи при игре в кости. Он был изящен, тонок, светловолос. Духами от него пахло, как от китайской императрицы.

– Ты отправляешься завтра в Скифию? – поинтересовался у Калокира Лев Диакон, – я был бы не против составить тебе компанию.

– Невозможно. Василевс хочет, чтобы со мной отправился лишь Георгий Арианит.

– Лев, друг мой, – вальяжно влез в разговор Никифор Эротик, – ты захотел в проклятую Скифию? Да изволь! Я тебя включу в состав этого посольства прямо сейчас. Мне это – раз плюнуть! Почему нет? Езжай себе на здоровье. Всё здесь зависит только от моей воли. Все подчиняются только мне, и никому больше. Ты что, об этом не знал?

– Завтра ты отправишься на галеры, – пообещал Калокир. Никифор ему похлопал – мол, шутку я оценил, но ты больше так не шути со мною!

– Патрикий, нельзя ли отправить этого дурака на галеры уже сегодня? – спросил Цимисхий, – я задолжал ему пять золотых монет за проигрыш. Он грозит подать на меня жалобу царице. Прошу тебя, сделай так, чтобы он исчез куда-нибудь из дворца и больше не появлялся!

– Я это сделаю, – обнадёжил патрикий второго пьяного плута.

– Ну почему вы такие свиньи? – вознегодовал Никифор, – ведь ты же мог отыграться! Не захотел.

– Да ты сам скотина, – бросил Цимисхий, – пусть черти с тобой играют! Впрочем, я сомневаюсь в том, что они рискнут тягаться с таким мошенником. Твоё место – на солеварнях. А ещё лучше будет тебе на приисках! Ты ведь любишь золото.

– Тише, тише, друзья мои! – вдруг разволновался Лев Диакон, – к нам идёт августа!

Зеленоглазая фея, оставившая своих поклонников и поклонниц, была пьяна почти столь же сильно, как и Никифор.

– О чём это вы здесь спорите? – полюбопытствовала она, подойдя к мужчинам. Те поклонились. Калокир, выпрямившись, ответил:

– Об игре в кости.

Императрица подняла бровь.

– Да ты что, серьёзно? О, жалкий род! Впрочем, научите Рашнара этой забаве. Может быть, хоть она его развлечёт немного. А то он что-то слишком печален! И у меня портится настроение, когда вижу его лицо.

Все сразу уставились на Рашнара. Он был непроницаем. Точнее, его синие глаза казались непроницаемыми и страшными. От них веяло неземным, совсем как от глаз Мари три часа назад. Но это заметил только патрикий. Те, кто стоял рядом с ним, видели лишь то, что видела Феофано.

– Ну, научите же его! – повторила та, топнув ножкой в красном чулочке.

– Это довольно просто, – проговорил Калокир, следя за Рашнаром, – бросают фишки, потом считают очки. Побеждает тот, у кого их больше. Всё в этом деле решает только удача. Она обожает тех, кто любит себя. А тех, кто боготворит её, эта сумасбродная девушка презирает. Она – всего лишь царица, а не богиня. С теми, кто унижается перед ней, царица капризна и холодна, как осенний ветер.

– Ты опытный игрок, – заметила Феофано, – и даже слишком.

Рашнар ушёл, не глядя ни на кого. Пока он шагал к дверям, многие успели его окликнуть. Он отвечал, но не задержался ни разу.

– Плохи его дела, – вздохнул Никифор Эротик, – фея, как ты жестока!

Царица, не удостоив его и взглядом, молча взяла Калокира за руку и направилась вместе с ним к дальнему углу пиршественной залы. Все, кто попадался им на пути, с поклонами расступались перед весьма необычной парой, но провожали её отнюдь не подобострастными взорами и словами. Сановники усмехались, предвидя страшное, а их жёны мрачнели, предчувствуя занимательное.