Григорий Александрович Шепелев "Наездник Ветра"

– Как его зовут?

– Никифор Эротик.

– Чёрт побери! Носитель этого имени мне уже начинает надоедать, хоть я с ним ни разу и не встречался. Но всё равно я приму его.

Слуга удалился, и вошёл тощий, чуть выше среднего роста, светловолосый юноша с голубыми глазами и длинным носом. Одет он был весьма бедно. На поясе у него висела чернильница. Поклонился гость так изысканно, словно от него пахло духами бог знает какой цены. Но пахло от него рыбой.

– Ты что, спал в бочке, как Диоген? – спросил Иоанн, разглядывая его с большим любопытством.

– Нет, в ещё менее пригодном для жилья месте – в хижине рыбака, – объяснил чиновник, – многие рыбаки удачливы по ночам, а их жёны счастливы.

– Хорошо. Сядь и расскажи мне, кто ты такой и за каким чёртом сюда явился.

Непринуждённо расположившись в кресле, гость отрекомендовался:

– Меня зовут Никифор Эротик. Я состою в звании спафария и работаю с логофетом.

– А почему ты пропах весь рыбой, если без шуток? Это что, новый вид духов?

– Да кто я такой, чтоб с тобой шутить? – пошутил Никифор, – но если хижина рыбака тебя не устраивает – считай, что я был на пристани.

– А! В таком случае, ты забыл упомянуть ещё одного своего начальника! Не Игнатий ли Нарфик его зовут?

– Ты думаешь, я шпион? – лениво промолвил юноша, – Бог с тобой! Я не смог бы стать им при всём желании, меня знает в лицо весь Константинополь.

– Зачем же ты околачиваешься по всяким злачным местам?

– Вот странный вопрос! Злачные места ровно для того существуют, чтобы по ним околачиваться. А что, разве пристань – злачное место?

– Весь этот город – паскуднейшее из мест. Скажи мне, дружочек мой, почему во дворце тебя ещё терпят?

– Я никогда никого об этом не спрашивал, – равнодушно пожал плечами тёзка царя, – наверное, потому, что я никогда не отказываюсь от сложной работы. Кстати, мне поручили тебе сказать, что хиротония будет сегодня днём, через три часа.

– Хиротония? Что это?

– Церемония посвящения тебя в чин патрикия. После этого нужно будет пойти в Сенат, где тебе вручат верительные грамоты, как послу. Потом состоится молебен в Святой Софии. И трапеза во дворце.

– Нельзя ли перенести всё это на завтра? – задумался Калокир, сделав два глотка из золотой чаши.

– Конечно, можно.

Этот ответ очень удивил Иоанна. Он даже поставил чашу.

– Кто ты такой, чёрт тебя возьми? Кто дал тебе право решать такие вопросы, притом за одну секунду?

– Меня зовут Никифор Эротик, – спокойно повторил гость.

– Да ты что? Ну тогда скажи мне – решили, наконец, или нет, сколько золота я повезу в Киев?

– Да. Пятнадцать центариев. В больших слитках, от фунта до двадцати.

Будущий патрикий икнул. Дар речи вернулся к нему нескоро.

– Но степь кишит печенегами! – вскричал он, – скажи мне, какая сила сможет сберечь от них полторы тысячи фунтов золота?

– Никакая, – снова пожал плечами Никифор, – если ты всюду будешь кричать о том, что везёшь его.

Иоанн провёл ладонью по лбу. Он был сильно бледен.

– Что ты городишь? Если об этом здесь уже знают все, в степи будут знать через десять дней!

– Пока здесь об этом знают лишь император и три особенно приближённых к нему лица, – скромно возразил Никифор Эротик. Взглянув на него с презрением, Калокир опорожнил чашу.

– Кто из руссов сейчас торгует в Константинополе? – спросил он, задумчиво почесав горбинку своего носа.

– Всеслав из Новгорода. Но он, насколько я знаю, не собирается отправляться в обратный путь.

– Соберётся, – решительно заявил Иоанн, – короче, ваша охрана мне не нужна. Иди, сообщи это логофету.

– Ну, не нужна значит не нужна, – спокойно сказал Никифор, – стало быть, торжества откладываются до завтра?

– Да.

Молодой чиновник неторопливо поднялся, отвесил лёгкий поклон и вышел. Калокир также стал собираться в путь. Через полчаса он шагал по Месе в сторону Харисийских ворот. Солнце припекало сильнее, чем накануне. Иоанн много раз подходил к фонтанам, чтобы омочить голову и напиться. На главной улице города кое-где были небольшие рыночки. Торговали всем, от пряников до коней. И всё пользовалось спросом, так как народу шло множество. Горожане косились на Калокира с недоумением. Оно было вызвано тем, что богатый юноша, явно иногородний, осмеливается гулять по Константинополю без охраны. Но злоумышленники особым своим чутьём понимали, что этот юноша – не из тех, на ком можно поживиться без риска. Решив купить какой-нибудь пирожок, Иоанн свернул к торговым рядам и начал локтями прокладывать себе путь сквозь толпу. И вдруг его схватил за руку старый евнух с жёлтым лицом, заплывшими глазками и трясущимися губами. Он пропищал:

– Господин! Не хочешь ли провести несколько часов с женщиной? Великолепная женщина, клянусь честью!

– Её честью или своей? – спросил Иоанн, оглядев урода, – можешь не отвечать. Ты лучше скажи мне, мальчики есть?

– Есть! – с восторгом причмокнул сводник и доверительно замигал то правым, то левым глазом, – такие ангелы!

Иоанну стало смешно. Он выдернул свой рукав из руки скопца и продолжил путь, потому что есть ему расхотелось.

Перед воротами и под их невысоким сводом была ужасная толчея. Люди, мулы, повозки – всё сбилось в кучу, всё лезло с грохотом напролом и, сталкиваясь со встречным, не уступало. Со всех сторон раздавалась брань на множестве языков. Кое-как протиснувшись вдоль стены к другой стороне ворот, Иоанн потратил ещё несколько минут на то, чтобы обойти гавань Михаила с её широкой базарной площадью. Наконец, перед ним засияло море. Оно едва шевелилось, как просыпающееся животное. Отыскав безлюдный участок берега среди скал, Иоанн разделся, вдоволь поплавал и, натянув одежду прямо на мокрое тело, отправился узнавать, где находится предместье святого Мамы. Погонщики указали ему дорогу.

Это предместье предоставлялось в аренду русским купцам, которые торговали в Константинополе, и их воинам. Оно было излюбленным местом сбора всяческих забулдыг. Там всегда царило веселье – особенно по ночам, когда русские купцы устраивали пиры. На эти застолья как раз и стягивался весь сброд ромейской столицы. К ночи в домах уже становилось тесно, и отроки – так славяне именовали ещё безусых дружинников, разводили костры на берегу моря. Тут было им хорошо напиваться вусмерть, пытаясь остановить качающиеся звёзды и проституток, также качающихся, но очень даже готовых остановиться и замереть в любом положении. Городские власти давно уже махнули рукой на все эти безобразия.

Миновав ворота предместья, Иоанн сразу столкнулся с молодым воином небольшого роста, который вёл под уздцы рыжего коня, виновато глядя ему в глаза.

– Продавать ведёшь? – спросил Калокир на языке руссов.

– Да, – охотно остановился воин, – мне нужно его продать. Бери, отдам дёшево.

Иоанн погладил коня по шее. Тот глядел с грустью. Глаза хозяина излучали корыстное дружелюбие. На его щеке виднелся небольшой шрам.

– Плох твой конь, – сказал Калокир. Его собеседник хмыкнул.

– Ну, плох не плох, а позавчера тридцать миль галопом прошёл на одном дыхании!

– Сколько лет ему?

– Седьмой год.

– И за сколько ты его продаёшь?

– За три золотых.

– Разве это дёшево? Почему такая цена?

– Потому, что я столько должен.

– Как тебя звать?

– Малёк.

– Ты не у Всеслава служишь?

– Да, у Всеслава.

Развязав пояс, Иоанн вынул из него три номисмы и дал их воину. Тот хотел вручить ему повод, но покупатель его не взял.

– Оставь ты себе своего коня! Я вижу, он тебе дорог.

– Да, это правда, – сказал Малёк, ничуть не смутившись, – я всего месяц назад купил его в Пафлагонии, но он стал мне, как родной брат. Всеслав мне дозволил взять его с собой за море.

– Так Всеслав тебя уважает?

– А ты как думал? Я, когда трезвый, стрелой могу выбить птице на лету глаз! Что хочешь ты за коня?

– Я хочу узнать, где сейчас Всеслав.

– Там, – указал стрелок на каменный двухэтажный дом, который стоял поблизости, – пьёт с хазарином.

– Ну, спасибо тебе, Малёк!

– И тебе спасибо за выручку, Иоанн.

Будущий патрикий был не особенно удивлён.

– Ты меня узнал?

– А с чего бы мне тебя не узнать? Я ведь много раз бывал в Корсуни.

Корсунью называли руссы таврический Херсонес, Царьградом – Константинополь. Простившись с маленьким лучником, Калокир направился к дому, где пировал Всеслав. На крыльце, в теньке, сидели два отрока. Они оба вскочили, преградив путь Иоанну, когда он к ним завернул.

– Стой, грек! К Всеславу сейчас нельзя.

– Я не из дворца, – сказал Иоанн, который хорошо знал обычаи руссов, – мне просто хочется выпить, а денег нет.

Они его пропустили, и он взошёл по каменной лестнице на второй этаж, с которого доносилось девичье пение под звон гуслей. Но песня вскоре оборвалась. Подойдя к раскрытым настежь дверям, Иоанн увидел большую горницу. Вдоль неё тянулся широкий стол, дальний конец коего был заставлен разной посудой для небольшого пиршества. Во главе стола сидел сам Всеслав – косматый, худой, высокий, в белой рубахе и с семидневной небритостью. Руссы, вообще, редко отпускали длинные бороды, но любили носить усы. Справа от купца сидели голубоглазая девушка и совсем молодой гусляр, а слева стоял хазарский купец с окладистой бородой до пояса, чрезвычайно пышно одетый. Он держал кубок, наполненный до краёв, и начинал речь, прервавшую песню девушки – речь длиною и глубиною с Ветхий Завет. Внезапное появление Калокира остановило эту беду, страх перед которой издалека читался в суровых глазах Всеслава.

– О, господин! – воскликнул хазарин, первым узрев нежданного гостя, – Всеслав, Всеслав! Гляди, кто к тебе пожаловал!

– Вижу! – вскричал Всеслав, пытаясь подняться во весь свой громадный рост. Но его качнуло, и лавка вновь скрипнула под ним. Зачем-то он вдруг решил прикинуться очень пьяным. Калокир, впрочем, не удивился этому, потому что неплохо знал новгородцев. Когда он весело подошёл и протянул руку, то сразу в этом раскаялся и потом ещё двое суток мысленно проклинал силу новгородского дружелюбия, ощущая её на своей ладони. От перелома костей его сберегли гусляр и хазарин, которые вразумили Всеслава громкими криками. Получив назад свою руку и ещё раз взглянув на хазарина, пострадавший припомнил, что этого человека с окладистой бородой зовут Авраам и он – иудей, как и все хазары. Стало быть, где-то они встречались. Но где? Вот этого Иоанн припомнить не смог, сколько ни старался.

Когда все сели, он познакомился с гусляром и, конечно, с девушкой. Гусляра звали Спирк, а его подругу – Настася. Она была невысокая, стройная, с парой длинных косичек и удивительными глазами как бы и не от мира сего. На ней был очень красивый малиновый сарафанчик, надетый поверх рубашки.

– Будешь пить с нами! – провозгласил Всеслав, опять-таки с непонятной целью ударив кулаком по столу. Тот подпрыгнул. К счастью, каким-то образом всё на нём устояло. Сила удара, похоже, была рассчитана очень точно.

– Конечно, буду, – сказал, смеясь, Иоанн, – давненько не пил я пенного мёда и жгучей браги!

– А я их и не люблю, – заявил хазарин, – по мне, уж лучше вино из чёрного аквитанского винограда.

– Таких, как ты, надо угощать кипящей смолой! – с угрозой взглянул на него Всеслав, – ты плут, Авраам! Не смей больше являться ко мне сюда! Ещё раз придёшь – убью! Клянусь, что убью!

Хазарский купец только усмехнулся и покачал головой.

– Как же он тебя обманул? – спросил Калокир Всеслава, не отрывая взгляда от девушки.

– Расскажу, когда выпьем, – пообещал Всеслав и подал новому гостю кубок из серебра, который гусляр наполнил перед тем брагой.

– Всё это будет ложь, – сказал Авраам, небрежно пожав плечами. При этом он как бы невзначай слегка отодвинулся от Всеслава. Спирк налил браги во все остальные кубки. Сидевшие за столом подняли их разом и, звонко сдвинув, опорожнили. Брага была густая, ядрёная. Калокиру пришлось заесть её абрикосом. Русский купец, между тем, поведал:

– Продал мне этот плут пару возов ткани необычайной лёгкости, и повёз я её на Русь через море. Первой же ночью накрыл нас дождичек. На заре стали мы тюки разворачивать, чтобы ткань просушить, и что достаём? Не ткань, а ошмётки! Как тебе это нравится?

– Я ведь предупредил, что это материя для дворцовых одежд, так как у неё основа бумажная, – оправдался длиннобородый хазарин, – если ты думаешь, что в дворцовых одеждах можно грибы собирать – не я, стало быть, мошенник, а ты дурак! И потом, Всеслав, а что ты рассчитывал получить за такие деньги? Гамбургскую парчу с золотым шитьём? Флорентийский бархат?

– Жаль, что я так и не довёз её до Руси, – вздохнул новгородский купец, – нашили бы девки платьев себе, вышли бы под дождь…

– А у меня есть ещё! Возов двадцать.

Всеслав хотел дать резкий ответ, но тут в разговор вступила Настася. Она заверила всех, что кабы на ней во время дождя что-нибудь растаяло, то её желанием было бы провалиться сразу сквозь землю.

– Если бы это желание вдруг исполнилось, ты смогла бы обрушить свой гнев на тех, кто делает эту ткань, – сказал Калокир, – то есть, на китайцев.

– Что? На китайцев? – переспросила Настася, – но как бы я к ним попала?

– Прямой дорогой, сквозь землю. В Александрии я разговаривал с выдающимся звездочётом, последователем Гипатии. Он уверен в том, что Земля имеет форму арбуза. Если он прав, то Китай на ней приблизительно противоположен Руси.

Всем стало смешно.

– Он, видать, шутник, этот звездочёт, – заметил Всеслав, – ведь если Земля – это шар, то, значит, китайцы ходят кверху ногами?

– Да, так и есть. Поэтому у китайцев вечно прищуренные глаза. Они щурятся от страха свалиться в бездну небесную.

Все задумались. А потом у Настаси возник вопрос, не пора ли выпить.

– Давно пора, – тряхнул головой Всеслав, давая знак Спирку. Тот налил. Выпили.