Григорий Александрович Шепелев "Наездник Ветра"

– Как торговля идёт, Всеслав? – спросил Иоанн, взяв с блюда кусок вяленого мяса.

– Не жалуюсь, – был ответ, – продал почти всё.

– А что привозил?

– Пушнину, мёд, воск. Была ещё юфть, но я её сбыл в пути, возле Березани.

– А что повезёшь назад?

– В основном, тряпьё. А ты, Иоанн, по какому делу приехал в Константинополь?

– По очень важному делу. Я, видишь ли, поступил на службу.

Купцы и песельники сейчас же переглянулись. Новость была, что и говорить, из разряда тех, которым не сразу верится!

– И к кому же? – осведомился Всеслав.

– Да к царю, к царю. К кому же ещё я могу поступить на службу? К мяснику, что ли?

Первой улыбнулась Настася. И этим не ограничилась. Взяв из общей тарелки самый большой абрикос, она его съела и начала обсасывать косточку. Два купца и гусляр за ней наблюдали, давая этим понять, что большей нелепости слышать не доводилось им за всю жизнь. На службу к царю? К Никифору? Калокир? Тот самый, из Таврики? Легче было поверить в то, что Земля имеет форму арбуза.

– Да ладно уж, ладно! Не хочешь, не говори, – тонко улыбнулся Всеслав, сделав понимающий жест, – мы все – деловые люди. У деловых людей могут и должны быть секреты! Так что, как говорится, нечего…

– Никаких секретов у меня нет, – прервал Калокир, – завтра мне дают чин патрикия, и уже на рассвете следующего дня я с пятью мешками медных грошей отправляюсь в Киев.

– Ага, – проронил Всеслав и переглянулся с хазарином. Всем как будто стало всё ясно. Даже Настася кивнула и положила косточку на тарелку.

– Кстати, Всеслав, – вновь заговорил Иоанн, – правду ли я слышал, что послезавтра и ты с дружиной своей уже покидаешь Константинополь?

– А кто тебе об этом сказал?

– Никифор Эротик.

– А, табулярий? – вспомнил Всеслав, – да, знаю. Он не дурак! Ему можно верить.

– Ну, хорошо. А тебе?

– Ты думаешь, что во мне сейчас говорит вино? – нахмурился новгородец.

– Если бы! Брага. Неужто тебя здесь больше ничто не держит?

– Ты за меня не волнуйся! Я возьму больше, чем потеряю.

Всеслав уже окончательно перестал притворяться пьяным. Было понятно, что он ни в одном глазу.

– Какую бы ты хотел получить награду? – опять пристал к нему Иоанн, – если пожелаешь, я без труда для тебя выхлопочу грамоту на беспошлинную торговлю по всей империи.

– Нет, не нужно. Конечно, это было бы славно, но князь меня не похвалит, ежели я за услугу, оказанную ему, получу награду не от него.

– Однажды он подарил мне коня с золотистой гривой в награду за мою песню, – не к месту встрял в разговор молодой гусляр, – и я этого коня потом сбыл в Путивле за десять гривен!

– А мне, за песню также, браслет, – сказала Настася и подняла красивую свою руку, чтоб все увидели на её запястье витой золотой браслет, точь-в-точь как у Клеопатры.

– А мне, – вставил своё слово и Авраам, – шапку драгоценных камней – за то, что я ему дал неплохой совет.

– Что же это был за совет? – насмешливо заморгал будущий патрикий, – но только имей в виду, что никаких ценностей в моей шапке нет и никогда не было.

Иудей слабо улыбнулся. Даже, скорее, просто блеснул глазами.

– А мой совет тебе и не пригодится. Однажды я сказал Святославу: «Князь! Не обижай народ божий и опасайся казней египетских!»

Калокир внимательно поглядел в глаза Аврааму.

– Казней египетских? – понимающе улыбнулся Всеслав, – ну, ты и смельчак! А разве наш князь не обидел тебя уж тем, что срубил башку твоему кагану?

Длиннобородый купец сделал отрицательный жест.

– Нет! Он поступил так, как должен был поступить. Каган наш – огромный, сильный, как Маккавей, искал Святослава по всему полю, круша вокруг себя его воинов. Святослав же искал его! И вот они встретились – невысокий, худенький юноша и гигант, которого мог нести на себе только ломовой жеребец… В этот самый миг меня отвлекли, а когда я снова взглянул в ту сторону, то увидел лишь Святослава. Он продолжал рубить иудеев. Каган исчез.

Дрогнувшей рукой налив себе браги, Авраам выпил.

– А что же было потом-то? – нетерпеливо толкнула его Настася.

– Потом? Я, как и многие, попал в плен. Святослав очень хорошо меня знал, потому что прежде я торговал в Самбате. Ну, то есть, в Киеве. Уважая меня как честного человека, князь сразу мне предложил поступить на службу к нему. Я вежливо отказался, при этом дав ему тот совет. Ну, про иудеев. Он одарил меня самоцветами, а затем отпустил без всяких условий. Благодаря этому подарку я в скором времени смог снова начать торговлю.

Этот рассказ понравился Иоанну. Он задал ещё вопрос:

– А ты видел сражение за Итиль?

– Это было страшно, – с горечью покачал головой купец, – я следил за битвой, стоя на башне вместе с каганом. Варяги шли четырёхугольной фалангой, выставив вперёд копья. Казалось, ничто на свете не может остановить это надвигающееся чудовище! Но хазарская конница славилась своей лихостью. Семьдесят тысяч всадников с гиканьем дали шпоры коням, обнажая сабли. Первая их волна, столкнувшись с могучими пехотинцами, захлебнулась собственной кровью и откатилась назад. А перед вторым натиском наших войск фаланга не устояла. Ей было всё-таки далеко до той легендарной, подлинной, македонской фаланги! Но Святослав сравним с Александром. Мы уже радовались победе, когда нас атаковали фланговыми ударами два крыла его конницы, притаившиеся среди окрестных холмов. Правое крыло вёл сам князь, левое – Сфенкал. Что было потом? Скажу очень коротко: началась простая резня. Она продолжалась до темноты. Хазары отказывались сдаваться, и Святослав велел перебить их всех.

– Только ты один, как обычно, вышел сухим из воды, – похлопал Всеслав рассказчика по плечу.

– Каган приказал мне не оставлять его! И я убежал с ним через подземный ход. Разве мне должно быть за это стыдно?

– Вправду ли он был богат, как Крез? – спросил Иоанн.

– Гораздо богаче! Я это знаю наверняка. Все его дворцы во всех городах заполнены были золотом сверху донизу. И оно всё досталось русскому князю, его дружинникам и любовницам.

– А давайте выпьем за князя, – проговорил Всеслав, думая о чём-то другом, – он правильно поступил с твоим подлым племенем! Двести лет от вас, сволочей, покоя и пользы не было никому вокруг, кроме греков.

– Всеслав, ты сдурел совсем! – жалобно вспылил иудей, – я уже привык к твоей дури, но Иоанн будет прав, если плеснёт брагой тебе в лицо!

– Нет, я её лучше выпью за Святослава, – сказал будущий посол. Спирк снова наполнил кубки. Когда осушили их, новгородец внезапно заговорил серьёзным и мрачным тоном.

– Знай, Иоанн, что этой весной многие вожди печенежские отошли от хана Челдая, – сообщил он, – все они мотаются по степи со своими ордами и законов не признают. Особенно обнаглел уже Енчугей.

– Енчугей? – разгневанно повторил Калокир, впервые услышавший это имя, – опять этот негодяй Енчугей льёт кровь и бесчинствует на дорогах?

– Как будто он прекращал! А, впрочем, ты прав – года два назад попался он Святославу, и тот держал его на цепи, покуда Челдай за него не уплатил выкуп! И что ты думаешь? Получив свободу, этот мерзавец сейчас же предал Челдая – сманил к себе его лучших воинов и опять занялся разбоем!

– А сам Челдай не враждует со Святославом?

– Нет. Он даже хотел выдать за него свою дочку. Но Святослав, едва на неё взглянув, сразу повернулся и вышел вон. А нельзя сказать, что она уж очень уродлива! Дело было в другом – Святослав просто не желает вставать на чью-либо сторону в бесконечной ихней резне между племенами.

– Да разве же он дурак? – хмыкнул Калокир, – тут своя политика. Я уверен, к примеру, что Енчугей – прикормленная рыбёшка. Про логофета не просто так говорят, что он, если надо, бешеную собаку отдрессирует!

– Не может быть! Я сам видел, как Енчугей рубил грекам головы, – сказал Спирк. Похоже было на то, что ему попросту хотелось что-то сказать.

– Где это ты мог видеть такое? – засомневалась Настася, – уж не во сне ли?

– Нет, в Гурчевце. Прошлою весной я там познакомился с греческими купцами, которые шли на Русь. Решил идти с ними. Едва мы тронулись в путь, напал Енчугей. Всех греков он порубил, мне сказал: «Иди к Святославу и передай, что я – его лучший друг!»

– Ну, и передал ты? – спросил Всеслав.

– Не пришлось.

Солнце уплыло на западную часть неба. За окном слышались голоса. Это возвращались в предместье купеческие дружинники. По условиям договора они не имели права ночевать в городе.

– Мне пора, дорогой Всеслав, – вышел Иоанн из краткой задумчивости, – а ну, давай по последней, и я пойду!

Наливая брагу в ковши, Всеслав сказал тост:

– За благополучное плавание!

– И спокойную степь, – прибавил гусляр. И все, включая Настасю, выпили залпом. Съев кусок сала с зелёным луком и чесноком, Иоанн поднялся.

– До послезавтра.

– Встречаемся на рассвете, – кивнул Всеслав, – мои корабли стоят у причалов гавани Юлиана.

– Договорились.

– Я тебя провожу, – вдруг вызвался Авраам тоном залихватского дружелюбия. Иоанн не стал возражать.

Они медленно шли вдоль берега. Солнышко, уйдя в дымку, грело, но не пекло. Над морем кричали чайки. Волны лизали берег и оставляли на камнях пену. Глядя в морскую даль, Иоанн о чём-то мечтал.

– Чего-то недостаёт в этой панораме, не правда ли? – будто думая вслух, негромко спросил купец, – мне кажется, кораблей. Пускай небольших – главное, чтобы их было очень много. Как можно больше!

– Я этого не хочу, – сказал Иоанн, – и не захочу никогда. Ответ мой понятен?

– Да, дорогой патрикий! Твой прямодушный ответ не только понятен, но и весьма убедителен, ибо он подтверждается славным делом. Кто, как не ты, два года назад спас эту империю от вторжения?

Калокир вдруг остановился. Это же сделал и Авраам. Они пристально смотрели в глаза друг другу.

– Кто за тобой стоит?

– Патрикий, не далее как сегодня утром ты задал точно такой же вопрос помощнику логофета. Вспомни, что он ответил тебе. Мой ответ не будет иным. Меня везде слишком хорошо знают, и я поэтому не могу быть низким шпионом.

– Спасибо за прямодушие и тебе. А теперь скажи, чего от меня хотят?

– Чтоб ты был внимателен.

Взгляд Авраама был почти ласковым. Рассмеявшись ему в лицо, Иоанн круто повернулся и пошёл к городу, ускоряя шаг. Хазарский купец глядел ему вслед, пока он не затерялся в толпе на пристани.

– Дьявол бы его взял, – сплюнул Авраам, – или дьяволица!

Глава пятая

Иоанн сидел в портовой таверне, не замечая людей, которые рядом с ним что-то не могли поделить и уже хватали за ножки тяжёлые табуретки. Ему было не до них. Он вспоминал прошлое. За кувшином вина оно целыми созвездиями видений и светлых образов выплывало из мрака, как корабли из туманных далей. Он снова в Месопотамии. Бедуин, с женою которого он посмел лишь заговорить, бросается на него с ножом. Иоанн прыгает в Ефрат. Бедуин – за ним. Но он совершенно не может плавать. Он тонет. Пытаясь ему помочь, Иоанн всё-таки получает удар ножом – по счастью, скользящий. Пришлось оставить гибнущего безумца и переплыть Ефрат, чтобы не столкнуться с роднёй утопленника. Два дня Иоанн скитался среди опасных болот, истекая кровью. К нему пристала и лихорадка. Он умирал. Ему оказали помощь жители рыбацкой деревни. Жизнь удержалась в его исхудавшем теле только благодаря стараниям юной дочери рыбака, который дал ему кров. Херсонит провёл в тесной хижине возле маленькой речки в глубинах Месопотамии целый месяц, очень скучая по этой девушке, если та выходила всего на час. А её отец был всё время занят. Он ловил рыбу, потом возил её на своей неуклюжей лодке в Багдад и там продавал. Наверное, он догадывался о том, что происходило в хижине. Но помалкивал, потому что гостивший у него юноша был, судя по всему, и богат, и знатен. Если история византийской царицы по имени Феофано и не проникла в эту деревню, то разве мало было историй, подобных ей? А дочери рыбака были не нужны ни престол, ни золото. Если бы Иоанн сказал ей, что он согласен остаться здесь, в этой хижине, навсегда, она бы не променяла её на царский дворец. Но он ей однажды утром сказал другое – что он здоров, и ему пора.

Иоанн вздохнул. Глаза той необыкновенной девушки очень ярко сияли перед ним здесь, в этом кабаке. Он сделал глоток вина. Огляделся. Вокруг него пьяные торговцы и корабельщики громко спорили, обнимали женщин, играли в кости. Драка откладывалась. Хозяин, сидя за своей стойкой, считал монеты. В корчме царил полумрак. Четыре светильника очень сильно коптили.

Взгляд Иоанна вновь затуманился. Он – во Франции, как недавно стали именовать королевство франков. Поздняя осень, холодная и дождливая. Замок графа, имя которого трудно выговорить. Стоит этот замок на берегу Луары. Пир в зале, стены которой увешаны зверобойным и боевым оружием. Вместе с графом пьют и едят бароны, его вассалы, и Калокир. Они его встретили в деревенском трактире и пригласили, сразу поняв, что он – не из простых смертных. Ночью к пирующим привели молодых крестьянок. Смеясь, бароны начали их поить. Одна из девчонок вдруг приглянулась двадцатилетнему херсониту. Несколько часов кряду он городил ей вздор. Он знал только сотню французских слов. Но для деревенской простушки, впервые сидевшей рядом с таким красавцем, хватило бы и десятка. Её глаза блестели от слёз. Но перед зарёй Иоанн уснул. Бароны, схватив девчонку, поволокли её в башню. Их было много. Один из них, придя в ярость из-за того, что вино отняло у него всю силу, задушил девушку. Поутру её труп нашли у рва замка. И вот сейчас она стояла перед Иоанном, словно живая…

– Красивый юноша, ты не хочешь пойти со мною?

Нет, это был, конечно, не её голос. Опомнившись, Иоанн обнаружил, что на колене у него сидит, смеясь и положив руки ему на плечи, вполне приличная смугловатая проститутка лет двадцати. Вином от неё разило сильнее, чем из кувшина, стоявшего на столе.

– А ну, пошла вон! – вдруг раздался сзади голос Мари, – немедленно отойди от него! Он мой, понятно тебе?

Пахучая девушка мигом скрылась, успев при этом шепнуть Иоанну на ухо своё имя. Но он его не запомнил. Мари приблизилась и уселась за стол напротив него. На ней была юбка чуть выше щиколоток и кофта с большой дырой на плече. Волнистые локоны знатной дамы были в таком состоянии, будто её головой подметали улицу – не особо грязную, впрочем. Её насмешливый правый глаз немножко косил. Левый был, скорее, задумчивым.

– Как дела? – спросил Иоанн.

– Неплохо. Я выпью, ладно?

Он молча положил руку ей на колено.

– Делай, что хочешь, – сказала девушка, придвигая к себе кувшин, – мне уже всё равно, что ты будешь делать.

– Что-то случилось?

– Не знаю, как и сказать… Ну, в общем, и да и нет.

Она выпила. Зная её вместимость, он заказал ещё один кувшин крепкого вина.

– Наверное, я представляюсь тебе довольно вульгарной? – осведомилась француженка, гордо глядя ему в глаза.

– Наверное, да. Но я ничего не имею против вульгарности, по большому счёту. Вульгарность – она как платье. Смотря как на ком сидит.

– Не ври мне, мальчишка! А хочешь, ври. Мне неинтересно, какой я тебе кажусь.