Я открыл глаза. По колену колотил меня Влад, но, как только я проснулся, перестал это делать. Закрыв рукой телефонную трубку, чтобы не прерывать разговор, он тоном, словно извиняющимся за мое побитое колено, но все же не без доли претензии сказал:
– Ну. Ты что? Не храпи.
Я понял, что пора идти. Еще надо как-то добраться до дому. Транспорт может перестать ходить. Я встал. Собрался уходить. Влад жестом остановил меня, показывая на стаканы: мол, надо допить, не оставлять же. Мы допили остатки «Полета». Я закинул себе в рот остаток бутерброда и, тихонько прикрыв дверь, чтобы не помешать разговору Влада, направился к выходу. На первом этаже мне надо было пройти мимо помещения Дежурной Части. Там было четыре сотрудника: дежурный Давид, помощник дежурного, старый водитель Назар и молоденькая следачка Татьяна, которая год назад вместе со мной, после школы милиции, пришла на службу в этот отдел. Когда я проходил мимо, все они оживились, а Давид даже поднял вверх большой палец:
– Месяц ходили в засады. Или больше? И не могли взять. А вчера взяли! Комар сейчас уходил. Сказал, что это ты придумал, как их взять!
– Нет, нет, – улыбаясь, ответил я.
– Да ладно, не скромничай! Раскрытия не успеваем передавать! – закричали из дежурки.
Татьяна закончила со своими делами в Дежурной Части и побежала к себе в кабинет, по пути крикнув:
– Ну, блин, опера молодцы!
Ей не очень шло слово «блин», я вообще не люблю, когда женщины и девушки употребляют нецензурные слова или даже жаргон, но без этого «блин» фраза «опера молодцы» была бы какой-то пионерской и официальной. А так ее резвое «ну, блин, опера молодцы!» бальзамом пролилось на мое сердце.
Давид открыл мне дверь. И когда я вышел на крыльцо, лязгнул железным затвором за моей спиной, закрыв на ночь дверь отдела милиции на засов. Я достал сигарету, хотел закурить. Но дверь за моей спиной, неожиданно для меня, снова открылась. Из отдела резво выбежал старый водитель Назар. Он подбежал к «бобику», завел его, вытянувшись, открыл переднюю пассажирскую дверь и крикнул мне:
– Садись, довезу!
Обалдеть! Назар, который имел, наверное, сто лет выслуги и был, честно говоря, малость оборзевшим сотрудником, опергруппу-то не всегда хотел возить. Сам выбежал и предложил меня подвезти. Уговаривать меня надобности не было. Я прыгнул в машину. Назар нажал на газ.
Город был пуст. Назар гнал «бобик» посередине двухполосной дороги. Я курил, жадно затягиваясь и пуская сильные струи дыма в отрытый треугольник окна УАЗика. Усталость, а также выпитый портвейн давали о себе знать. Периодически я опять вместе с огромными потоками воды начинал лететь вниз. Но все же старался не заснуть.
– Назар, сейчас направо будет.
– Да знаю я, знаю. Назар все знает!
Я был чертовски уставшим. Почти двое суток я провел без сна. Но я был чертовски горд и доволен выполненной нами работой. Мне нравилась моя работа. Нравилось чувство азарта, адреналина, охоты и следовавшее за ними ощущение победы. Я чувствовал, как под крылом Комара я из молодого щенка превращаюсь в породистого охотничьего пса, который способен не только вычислить и обнаружить матерого преступника, но и при необходимости вступить с ним в смертельную схватку и обязательно выйти из нее победителем.
– Вставай. Вставай! К телефону! С работы! – проснулся я от громкого голоса мамы. – Встава-а-ай!
Я открыл глаза. Голова была чудовищно тяжелой. Посмотрел на стрелочные настенные часы. Они двусмысленно показывали пять. Таким же двусмысленным был сумрак за окном.
– Вставай!
«Нет. Сейчас вечер», – успокаивал себя я. Голова тяжелая оттого, что я просто переспал. Я расхожусь, и все пройдет.
– К телефону! С работы!
Я побрел к телефону. Взял трубку:
– Алло.
– Алло! Ты что, спишь, что ли, еще?! – из телефонной трубки раздался резкий голос Давида. «Давид, – подумал я. – Значит, смена еще та же. Значит, я спал только пять часов».
– Да, сплю, – ответил я. Тоже резко. Человеку пять часов назад показывавшему мне из дежурки большой палец.
– Давай поднимайся, – уже спокойно сказал мне Давид. – На пруду труп обнаружили. Криминал. Ножевые ранения. Что он там только делал? Комар уже выехал. Сказал – весь уголовный розыск поднимать. Слышишь?
– Слышу, слышу.
– Ага, ну, в общем, Комар, скорее всего, там уже. И еще, – почти заботливо обратился ко мне Давид, – ночью ливень был. Через дачи к пруду не иди. Одна грязь. Назар застрял, ели вытащили. Мимо завода лучше иди.
– Ясно. Хорошо. Иду.
Наспех закинув в себя завтрак, вкус которого я даже не понял, через двадцать минут, выйдя на конечной остановке общественного транспорта, я уже шел мимо забора завода, названного именем героя Гражданской войны, нашего земляка. Пруд у нас в районе был один. Располагался он на границе района, да, собственно, и города. Дальше начинался пригород. Как подметил Давид, попасть на пруд можно было действительно двумя путями. Первый, короткий, – через дачи. Второй, подлинней, – мимо завода. По совету дежурного я пошел именно этим путем. Погода стала по-настоящему осенней, моросил холодный дождь. Ночью ливень сбил с деревьев, казалось, последние листья. И обнажившиеся ветки-спицы сейчас словно вонзились в свинцовое, низкое небо. Пока я шел вдоль заводского забора, я был закрыт от ветра. По-настоящему я почувствовал холодную осеннюю непогоду там, где забор кончился и я вышел на открытую местность. Я увидел наш «бобик» и даже разглядел фигуру Назара в нем. В это время сильный порыв ветра воткнул мне в лицо сотни колючих капель мерзкого осеннего дождя. Я натянул как можно глубже капюшон. Повыше застегнул молнию на куртке. И ускорил шаг.
Исповедь чужого дневника
Рассказ
Так пистолет, Володя,
перевесит сто тысяч других улик!
«Место встречи изменить нельзя»,
фильм,1979 г.
Я еще раз сверил адрес, где нам – мне и моему сегодняшнему напарнику, оперу Сергею, – необходимо было произвести обыск. Обыск проводился по месту жительства одного из подростков. Около недели назад в нашем районе произошла массовая групповая драка молодежи. И хотя основные ее зачинщики и участники были установлены и задержаны, районный прокурор дал указание следователю, расследовавшему это дело, установить всю истину по делу, всю картину произошедшего. И молодой энергичный следователь, не задумываясь, направо и налево раздавал членам созданной для расследования этого уголовного дела следственно-оперативной группы указания: допросить учащихся всех школ, расположенных в нашем районе, всех ПТУ, всех техникумов. А в случае если появлялся хоть намек на возможное участие подростка в драке, сразу выписывал постановление на производство обыска по его месту жительства. И вот перед нами, мною и Сергеем, был еще один из таких многочисленных адресов.
За порогом квартиры нас встретила скромная семья, состоящая из юноши, учащегося ПТУ (собственно, по чью душу мы и пришли), и его родителей: отца, худощавого высокого мужчины, как мне показалось интеллигентного вида, и матери. От членов этой семьи как-то сразу повеяло внутренней любовью, которая связывала ее членов, уважением между ними и строгостью правил. Мне вообще нравятся такие семьи. Глава семьи при любых раскладах – отец. Потому что так решила мать. Он беспрекословный авторитет для детей, а она ему бесконечно верна. В таких семьях не учат подлости. В таких семьях добро и зло четко отделены друг от друга. А главные заповеди в таких семьях – это честность и порядочность.
Согласно документам отцу, «интеллигентному мужчине», было чуть менее 50 лет, но он был не по годам морщинист, и его угрюмый вид создавал впечатление, что лет ему гораздо больше. Женщина была немного моложе. Она была скромна, без какой-либо косметики, волосы ее, естественного цвета, были убраны назад в пучок.
Есть люди, которые панически боятся милиции, но они в большинстве своем состоят из тех, чье существо кристально чистое, как слезы распятого Христа. Мне показалось, что эта женщина относится как раз к таким людям. Она очень заволновалась, когда мы пересекли порог их дома, а когда мы еще и предъявили постановление на производство обыска в их квартире и попросили позвать соседей-понятых, ее волнение стало заметно даже невооруженным глазом. Она часто тяжело вздыхала, старалась опереться взглядом то на недоумевающего сына, то на угрюмого супруга, то даже на меня: «Что? Что происходит? Мил человек, у нас ничего такого нет. Нет, мы себе ничего такого не позволяем. Нет, нет. Ничего такого у нас нет». И она опять переводила взгляд то на сына, которого словно хотела прижать к себе и закричать: «Сыночек, дорогой мой! У тебя же ведь нет ничего такого? Нам такого ничего не надо», то на мужа, словно кого-то из них она сейчас должна была потерять.
В их однокомнатной маленькой квартире с единственной комнатой и небольшой кухней и искать-то было больно негде. И я подумал, как бы побыстрее закончить этот обыск, как бы тут нам без «скорой» обойтись: уж слишком часто и глубоко начинала вздыхать женщина.
Мы с Сергеем быстро закончили осмотры комнаты, прихожей, ванной и санузла. Там не нашлось ничего даже хоть немного подозрительного. Оставалось осмотреть только маленькую кухоньку. Мы быстро пробежались по ней. Я заглянул под раковину – последнее место в квартире, которое еще не было обследовано нами. Отодвинул ведро с мусором и там тоже не нашел. Уже собирался объявить о завершении обыска. Заполнить протокол и отправиться с Сергеем по следующему адресу, как… Нет! Мне показалось! Когда я вытаскивал руку из-под раковины, я костяшками пальцев со всего размаху коснулся одной из плиток, которыми были обложены стены кухни. Звук от соприкосновения показался мне о-о-очень подозрительным. Я решил убедить себя, что это мне показалось. Опустился под раковину и попытался визуально определить плитку, которую я сейчас случайно задел. Вот она вроде. Стукнул по ней, а потом, для сравнения, по соседним плиткам. Не показалось! Пространство позади этой плитки было полым! Однозначно! К большому удивлению хозяйки квартиры и ее несовершеннолетнего сына и к откровенному недовольству ее мужа, я принялся внимательно осматривать все плитки. Плиточки лежали ровно-ровно, полоски цемента между ними были до миллиметра одинаковые. Отличить плитку, за которой была полость, от других было никак нельзя. Не-е-е-ет! Этот тайник делал не какой-то фраер. Искать такие тайники будущих ментов учат на занятиях, проводимых в учебных классах за двойными дверями. А лекции на этих занятиях записываются в специально прошитых и пронумерованных тетрадях, которые не только из здания школы милиции, но даже из учебных классов выносить нельзя. Эти тетради раздаются курсантам перед началом занятий, а по окончании собираются. Этот тайник делал человек, который «профессию плиточника» получал не в ПТУ, а в зоне, на пересыльных этапах. А кто тут человек, прошедший зону? Ну, юноша, явно не ты. Взволнованную сестренку Иисуса Христа я тоже сразу отмел. Остаешься ты – интеллигентного вида мужчина. Если я сейчас спрошу в лоб: «Кто делал тайник под раковиной?» – я сразу получу ответ, что плитку в этой квартире клали еще до революции. А что там под плиткой – никто не знает. Это проходили. Нет. Спросим по-другому:
– Плиточка у вас красивая. Лежит хорошо. Нанимали кого-нибудь класть?
– Нет, это у нас отец! – с удовольствием воскликнула женщина. – Он у нас и плитку класть может, и по электричеству, и по сантехнике. – Она подошла и положила руку на плечо своего мужа и продолжила раздавать ему комплименты. Она как будто думала, что чем больше она нахвалит его, чем больше с лучшей стороны охарактеризует главу семейства, тем быстрее уйдут эти незваные гости.
«Так, хорошо. Плитку клал отец. Значит, от содержимого тайника он уже не отвертится».
– Ножичек и газетку можно? – спросил я у семьи, собравшейся на кухне.
Мать с недоумением и со снова нахлынувшим на нее волнением протянула мне кухонный нож. Под плиткой, которую собирался снять, я постелил газетку. Мне не хотелось нарушать чистоту этой маленькой скромной кухни. Я приставил под углом к одной из сторон интересовавшей меня плитки нож и ударил по нему. Нож с легкостью вошел в полость под плиткой. Затем я проделал это еще с трех сторон и аккуратно снял узорчатую плитку. За ней действительно была полость, но не специально выдолбленная, просто кладчик плитки немного уменьшил проем для естественной вытяжки. Содержимое тайника, к моему разочарованию, составил не завернутый в тряпки ранее криминально стрелявший пистолет, не незаконно хранящиеся слитки золота, не пухлые пачки денежных купюр, а четыре старые исписанные общие тетради, еще советского образца. Когда я достал их из тайника и бережно сдул с них слой цементной пыли, глава семейства резко сделал шаг в мою сторону и возмущенно сказал:
– Положи обратно. Не смеешь.
В этот момент я увидел, что рот его полон искусственных металлических зубов, простых и дешевых в изготовлении.
Я встал и ткнул ему в лицо постановление о производстве обыска:
– Смею.
Но сразу же понял, что палку перегнул. Еще не факт, что в записях, сделанных в этих тетрадях, есть криминал. А я уже нахамил их владельцу. Мало ли что за записи он хотел скрыть от посторонних глаз. Но теперь я оказался заложником ситуации. А если все-таки в тетрадях записан план покушения на главу государства или схема передачи секретной информации агентам иностранных разведок? Раз нашел – надо изымать и изучать. И я, держа тетради перед возмущенным «интеллигентным мужчиной», с большой долей вероятности имевшим опыт отбытия наказания в местах не столь отдаленных, спокойно сказал:
– Если криминала нет – верну.
Еще раз тщательно осмотрел обнаруженный мною тайник и, убедившись, что единственным его назначением было хранение именно этих четырех тетрадок, я официально завершил обыск. Выдал родителям подростка повестку, в которой было указано, что юноше надлежит послезавтра явиться на допрос к следователю. И вместе с опером Сергеем покинул эту квартиру.
Приехав в отдел, я первым делом решил узнать, что же представляет из себя этот «интеллигентного вида мужчина» с металлическими зубами. И открыл на рабочем компьютере базу данных. «Ух ты!» – воскликнул я, когда открыл страничку с его анкетными данными. Да ты рецидивист! Судим четыре раза, да все исключительно за квартирные кражи. Углубим. И я стал внимательно изучать биографию хозяина обнаруженного сегодня мною тайника. Так, вор-рецидивист по кличке Шпиц. Судим четыре раза. Первый раз, еще совсем в молодости, отделался условным сроком. Затем три раза сидел. Все четыре раза судим за квартирные кражи. Правда, его четвертая судимость стояла особняком. Первые три раза он был судим за кражи, которые совершил, открывая замки на дверях квартир отмычками, так называемые квалифицированные кражи. А в четвертом случае дверь квартиры попросту была им взломана. Странно, обычно обладатели такой квалификации не опускаются до «топорщины», а с годами лишь оттачивают свое «мастерство». Ну да ладно, все в этой жизни может произойти, все может поменяться. Но! Человек, живущий в нашем районе, четыре раза судим за квартирные кражи. А я, опер, его не знаю. Почему? Так, ну-ка повнимательней. А, вот что. Последний раз освободился восемь лет назад, и с тех пор ни одного привода, ни одного доставления, ни одного подозрения. Работает. Семьянин. Завязал? Да, скорее всего. Образумился, взялся за ум и восемь лет назад завязал. Такое бывает. Но я ошибался! И самое удивительное то, в чем я ошибался. Читай, мой дорогой читатель, дальше.
На следующий день мне выпало дежурить в опергруппе. Начавшийся поздно вечером ливень разогнал с улиц всех любителей погулять до утра, а значит, ночь обещала быть спокойной. Тогда я, выключив в кабинете большой свет, оставил включенной только настольную лампу. И при ее свете разложил на рабочем столе четыре обнаруженные вчера в тайнике, скрывавшемся за керамической кухонной плиткой, исписанные разборчивым, аккуратным подчерком общие тетрадки. Открыв их, я обнаружил, что они представляют собой не что иное, как обычный дневник, который вел вор-рецидивист Шпиц. Я ринулся изучать дневник с целью найти разгадку оставшихся нераскрытых преступлений, но ошибся. В первых трех тетрадях было банальное хронологическое перечисление событий без всякого криминала, а если криминал и был, то Шпиц за него уже отсидел. Ничего интересного. Но вот в четвертой тетради была действительно записана окутанная тайной история. Я запомнил ее почти слово в слово. И предлагаю тебе, читатель, погрузиться сейчас со мной в эту историю, поведанную мне чужим дневником.
«…Я завязал. Это решение я принял, получив свою третью судимость и мотая свой второй срок. Все, с меня хватит. Проходит жизнь. А что я видел? Зону? Срок? А между сроками и судимостями загулы, рестораны, дешевые по своей натуре и требующие так много денег шлюхи. Хватит. А кто ждет меня там? Кто будет ждать меня, когда я пересеку, безвозвратно пересеку ворота этого лагеря? Так появилась она. Моя «заочница». Женщина, которую я еще никогда не видел, но прочитал так много написанных ею правильных и нежных строк. В своих письмах я поклялся ей, что «завязал» и что у меня и у нее будет новая жизнь. Когда я пересек ворота лагеря и оставил позади себя надпись «На свободу – с чистой совестью», встречала меня именно она – та, с которой я переписывался несколько лет, но не видел до этого момента ни разу. Увидев ее, я сказал себе: «Сюда я больше не вернусь». Она была не красавица, не модель, где-то даже чересчур проста и сера, но с ней с первых же минут нашего общения мне стало очень тепло и спокойно, так, как не было никогда в этой жизни.
Там не было большой любви. Может быть, любви и не было вообще. Но наших чувств друг к другу вполне хватило для того, чтобы появилась беременность, а затем и наш ребеночек, мальчик. Я устроился на работу. Работал. Получал маленькую, но все же свою честную зарплату. И мне не хотелось большего. «Лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой». Где-то моя жизнь, жизнь перевалившего за 30-летний рубеж мужчины, может, и была слишком проста и пресна, но я ничего не хотел в ней менять. Потому что она просто спокойно шла своим чередом. И шла бы так и дальше, если бы не случайная встреча, произошедшая этим утром…
…В эти трудные и никому не понятные годы для нашей развалившейся страны можно было прийти с утра на работу и услышать: работы на сегодня нет, идите по домам. А можно было запросто отправиться домой на целый месяц вынужденного отпуска. Перебивались и выживали все как могли.
Эта встреча произошла как раз в то утро, когда я и мои коллеги по цеху услышали: на сегодня работы нет – идите по домам. И я, не воспользовавшись общественным транспортом, пешочком побрел обратно домой к моей жене и нашему маленькому ребеночку. И тут, волочась мимо продуктового магазина, я увидел ее… Наташка! Она стояла спиной ко мне, но даже это обстоятельство и то, что с момента нашей последней встречи прошло пятнадцать лет, не помешало мне узнать ее. Ее. Наташку моей юности! Точнее, моя юность и была Наташкой. Все тоже озорное каре, та же длинная, хрупкая шея. Подойти, окликнуть? Колебался я недолго.
– Наташка!
– Ой, это ты! Сколько лет! – И моему взору предстали всё те же забавные веснушки на ее красивом голубоглазом лице. – Торопишься?
– Нет.
– Ну, тогда сумку поможешь мне до дома донести. Заодно поболтаем, – и она передала мне не очень набитую и не сильно тяжелую авоську.
Хвалиться последними прожитыми пятнадцатью годами мне было особо нечем. Я лишь сказал, что недавно женился, жена сейчас сидит с ребенком, а я работаю на заводе. Но по колкому и пронизывающему Наташкиному взгляду я все же понял, что ей известно о моих криминальных «подвигах» и, как следствие, проведенных за решеткой годах.
Она рассказала, что, уехав после школы в другой город, поступила в институт, но институт потом зачем-то бросила. Пыталась найти счастье в чужом городе, но не смогла. Вернулась обратно и несколько лет назад встретила серьезного, надежного, успешного мужчину и вышла за него замуж. Муж довольно часто, как, впрочем, и сегодня, находился в длительных командировках. Ребенок сейчас в детском саду.
– Ну, вот мы и пришли. Я сейчас здесь живу. Может, зайдешь? Чаем угощу. У меня и покрепче что есть. – Она улыбнулась.
– Покрепче не надо. Хватит чая.
Мы поднялись на пятый этаж и зашли в обставленную дорогой мебелью квартиру.
– Проходи на кухню. Располагайся. Я переоденусь.
Выполнив рекомендации Наташки, я уселся за большим кухонным столом. Через минуту в легком коротком синем халатике на кухне появилась и сама Наташка. Она проворно расставляла на столе чашки и блюдца. Несколько раз пробежала возле меня, чтобы потом появиться на кухне снова с вазочками конфет и печенья. Каждый раз, когда она легкими, быстрыми, воздушными прыжками своих босых ног пробегала мимо меня, мне казалось, что делает она это все ближе и ближе ко мне. «Только бы сейчас не дотронуться до нее», – пронеслось в моей голове. Когда в следующий раз она появилась на кухне, ее коротенький халатик, казалось, держался застегнутым только на слабо завязанном тоненьком пояске.
– Вот сахар, – сказала она и потянулась за сахарницей прямо надо мной.
«Нет, нет, нет!» Но я уже вел своей рукой там, где мгновение назад был ее синий халат. «А-а-ах». Все та же нежная кожа, все те же небольшие упругие груди, те же мягкие ягодицы. «Ах, чертовка! Ты заранее была уже без трусиков! А вот и неожиданность – твой лобок теперь гладко выбрит. А запах твоей женской влаги остался прежним. Запах твоей влаги, которая, не успел я дотронуться до тебя, уже заполнила всю твою промежность и, казалось, сейчас вот-вот переполнит ее и начнет капать на пол. Или просто потечет по твоим белым бедрам».
Она, упершись руками в стол, задрожала. Соски ее сжались и напряженно торчали. Каждой клеточкой своего организма она сейчас бешено желала принять внутрь себя твердую мужскую плоть. «Сука». Это короткое емкое слово, как ни одно другое, подходило ей в эту секунду…
…Обнаженные, ничем не прикрытые, мы лежали на просторной кровати в уютно обставленной спальне. Она, изнеможённая, обвилась на мне, как змея, и, казалось, спала.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69395383&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
