– Меня тоже, – признался Павельев. – Ты почему пошла на экономический?
– Надо было куда-то идти, – пожала плечами она. – Экономический ничем не хуже других, для женщины подходит.
– Ты, наверное, отличница? – предположил Павел, обмывая помеченный Дружком кнехт.
– Ну… почти, – призналась Мария без ложной скромности.
– Я так и знал. Положение обязывает… капитанскую дочку.
Она усмехнулась.
– Да нет, дело не в этом, – поправил Паша сам себя. – Просто видно по тебе, что такими гордится институт.
– Неужели? – Паше показалось, что в ее словах прозвучало кокетство. Как далеко он продвинулся! С ума сойти! – Спасибо за высокую оценку, – поблагодарила она. – А ты почему пошел на механический?
– Аналогично, – сознался Павельев. – Надо было куда-то идти. Мехфак… – он придал своему голосу доверительные нотки, – … ничем не хуже других. Для мужчины подходит.
Она снова засмеялась.
– Ты хорошо учишься?
Паша развел руками, в одной из которых была швабра:
– Нет. Кое-как. – Мария должна была понять его правильно: он мог бы учиться хорошо, если бы захотел. Просто у него много других интересов.
Оказавшись в своей каюте, Павельев мысленно поблагодарил Дружка за то, что дает возможность побыть ему с его хозяйкой. Желание отказаться от мыслей о ней, с которого он начал, уступило дерзкой решимости побороться за нее. Что ему, впервой высоко поднимать планку? А мечта о театральном – это что?!
Бугор поднял его ни свет ни заря, объявив, что они настигли «Волго-Дон», который надо испытать. Сейчас будут брать на абордаж.
Однако ни кривых сабель, ни мушкетов, ни отпорных крюков, выйдя на палубу, Паша не увидел. Да и флаг на «Т-34» по-прежнему развевался Волжского пароходства, а не Веселый Роджер… Когда они перебрались на «Волго-Дон», поздоровались с вахтенным начальником, спустились в машинное отделение, Паше показалось, что он попал в ад: жара, грохот страшенный! Чтобы услышать то, что хочет донести ему Артем, тому приходилось орать Павельеву в самое ухо, а больше объясняться жестами. Металл дизеля был горячим, как чугунная сковорода. Паша понял, отчего у Артема каменные ладони. Он опирался о железо порой даже без перчаток. Руки загрубели. Паша выданные ему не думал снимать, несмотря на жару.
В рубке, куда они с Артемом поднялись по окончании работ, показалось холодно после жары в машине. Тузьев обсуждал что-то свое, речниковское, с мужиками в рубке. Наконец, начальник наговорился, осмотрел свою команду, словно только что заметил, спросил:
– Закончили?
«Вот тормоз, – подумал Павельев. – Мы уже полчаса здесь торчим».
– Ну, тогда пошли. Ты все понял? – спросил главный теплотехник практиканта.
– Надо самому попробовать, – уклончиво ответил Паша. – Так, со стороны пока смотришь, вроде бы все понятно.
– Попробуешь! – пообещал начальник и расплылся в улыбке, обращенной к волгодонцам. – Какие твои годы! – На его устах это прозвучало так, словно он обещал им номер циркового клоуна.
– Сергеич, не забудь! – подал ему один из членов команды «Волго-Дона» матерчатую сумку с чем-то увесистым внутри.
– Ага, – принял тот. – Кто, говоришь, этот подарок старпому прислал?
– Не знаю. Какой-то речник из Ахтубинска попросил ему конкретно передать.
– Ну, ладно, передадим. На, держи, – вручил шеф сумку Павельеву. – Смотри аккуратно только, не разбей! – наказал он.
– Что это? – полюбопытствовал Паша.
– Узнаешь… может быть! – последнюю фразу Тузьев опять адресовал принимающей стороне, словно кроме клоуна пообещал еще медведя на велосипеде.
– Речниковская посылка, – объяснил вполголоса Артем, когда они шли, отстав от шефа, по палубе «Волго-Дона», – икра.
– А! – понял Паша. – Неслабо, – он взвесил сумку в руке. – Большой бутерброд можно намазать!
На катере Тимофей Сергеевич у Паши сумку забрал, чтобы лично вручить старпому. Паша остался подымить на свежем воздухе и услышал, как Тузьев встретился со старпомом:
– Вот, Вадимыч, тебе посылка с полста восьмого!
– А! – удивился старпом. – Не забыли, значит! Это я не себе, заказали мне… Да чай сами тоже подсолимся маленько! У Никитичны день рождения скоро.
Паша швырнул окурок за борт, подумав, по тому же принципу, по которому вшивый – все о бане, что, если на катере затеют гулянку, то Мария, естественно, тоже будет за столом. А с кем здесь, на катере, ей еще «гулять», если он – единственный ее ровесник?
Надо ему как-то проявить себя, вот только как? Сплясать матросский танец «Яблочко», или вызвать старпома на перетягивание каната? Так Паша не слишком здоров, мягко говоря, старпом его перетянет. Разве что Чингачгука для усиления позвать? У того «рычаги» вон какие! Он катер, если надо, к причалу на швартове подтянет!
М-да, вот и думай теперь, как добиться благосклонности капитанской дочки?
К вечеру они возвращались в Горький, и Тимофей Сергеевич созвал Пашу с Артемом к себе на совещание.
– Значит так, – сделал он вступление и замолчал, крепко задумавшись. Паша украдкой взглянул на часы. Пауза длилась пятнадцать секунд. – Дальше пойдем вверх. – Он снова замолчал. Паша подумал, что вверх идти он согласен. По ступеням, имеется ввиду. К славе, к успеху, к новым свершениям. «Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена!»
– По течению, – добавил Тузьев, и после этого в голове его, видно, что-то щелкнуло, соединилось, дальше он продолжил без остановки:
– Время в запасе есть, выйдем в Работках, доберемся на автобусе, два дня погуляем дома. В среду, в восемь утра, встречаемся там же, на пятом причале, ясно?
«А бугор-то не дурак шлангануть», – подумал Паша. Сначала он обрадовался, что можно будет два дня балдеть вдали от «производства», потом приуныл, поскольку Марию Верескову в эти два дня он тоже не увидит. Быть может, он даже остался бы на катере, только никто ему этого не предлагал. К тому же неизвестно еще, не отправится ли на берег и Мария? Скажем, для того, чтобы встретиться со своим бойфрендом? В том, что таковой имеется, Паша не сомневался. У такой-то дамы!
От этой мысли у него сразу испортилось настроение, он сошел на берег безо всякого воодушевления. Правда, капитанская дочка осталась на катере с отцом, это отчасти успокоило.
Мать удивилась и обрадовалась, увидев сына дома так скоро.
Переночевав, Паша поехал поутру к Раскатову.
– Как компания? – спросил Лев. – Дочь капитана понравилась?
– Лев Анатольевич! Вы и вправду всех знаете? – Паше было не очень приятно слышать, что «его» Мария столь известна.
– Ты думал, я брешу? Не смущайся! Правда, красивая девчонка. Я случайно увидел, как она на катер поднималась. Проходил мимо, встреча была на дебаркадере. Так что не теряйся, только головы не теряй. Отец ее в обиду не даст.
– Полно вам! У нее поклонников без меня…
– Конечно, – не стал его щадить Раскатов. – Но, ты ведь не боишься трудных задач, правда? Скорее – наоборот? Как ты в редакцию вломился: «Возьмите меня в журналисты!»
Паша был уверен, что его вползание на ватных ногах в помещение «Волги широкой» никак не подходило под определение «вломился».
– Молодец! Так и надо! – вдруг похвалил его Лев вместо того, чтобы издеваться дальше. – Я сам таким был.
– Вы и сейчас, по-моему…
– Да! – не стал прибедняться Раскатов. – Пока в силе, удар держу. У меня жена молодая, сынишке три годика. Сдаваться рано.
Паша улыбнулся и одобрительно кивнул.
– На вот, я тебе справку сделал, – Лев протянул бумагу. – Любые двери на реке отворит. Если что, ссылайся на меня. Лети, орел!..
От Раскатова Паша поехал к отцу, рассказать о своей попытке двинуться по его стопам и попросить фотоаппарат для стажировки. Дома Паша еще приготовил спиннинг, рыболовные снасти, и оставшееся время лишь ждал наступления утра среды, развлекаясь чтением да песнями под гитару.
В среду, без пятнадцати восемь, Паша, дыша полной грудью, спускался по Чкаловской лестнице. Спиннинг в чехле— в одной руке, вещмешок с катушками, блеснами, грузилами – в другой. На ремне через плечо – отцовский «Зенит». Еще сверху он приметил людей на корме. Когда он прошел за свою каюту, то сначала увидел Дружка. Пес что-то разжевывал. Булку, что ли? Потом увидел Ее, опирающуюся на фальшборт и смотрящую с прищуром на… рыжего козла! Напонтованного, разодетого в фирму, вальяжного, улыбающегося, знающего себе цену козла! Того самого, с которым она была тогда в баре «Огонек». Паша сразу узнал его!
Далее все было как в кино, в замедленной съемке. Занесенный над Пашиной головой ушат с холодной водой переворачивается, и на голову юноши обрушивается ледяной дождь! Струи проходят через тело, вымывая всю романтику к чертовой матери!
Паша опускает глаза. А когда снова поднимает их, прежнего, веселого, добродушного, доброжелательного Павельева больше не существует. На красавицу и ее рыжего ветрогона смотрит холодными серыми глазами другой Павельев. Учтивый, прекрасно воспитанный, изысканно-вежливый записной дуэлянт – Павельев. Холодный убийца, спускающий курок с легкой улыбкой на губах. Пощады не будет никому!
– Здравствуйте, – кивнул он обоим и легкой походкой двинулся к своим мучителям, которые о такой своей роли, конечно, никогда ни за что не узнают. Он не доставит им такого удовольствия.
– Павел! – он протянул руку Рыжему.
– О! Здорово! – тот протянул в ответ свою клешню. Она была ватная. Павельев терпеть не мог мужиков, которые не отвечали на рукопожатие, а как будто давали подержаться за свою ладонь. – Михаил.
Паша не стал говорить, что ему очень приятно.
– Как Дружок? – спросил он Марию и посмотрел сначала на нее, потом на собаку.
Девушка глядела на Павла исподлобья, словно слегка смутившись, но с хитринкой. Она была прекрасна в любой своей мине.
– Нормально, – ответила она. – Съел тапочку у Варвары Никитичны.
– Га-га-га! – загоготал тут же рыжий. – Молодец!
Паша посмотрел на него, будто с удивлением, кто давал ему слова?
– Я считаю, это очень недальновидно со стороны Дружка, – высказал он собственное мнение. – Он бы еще у меня кроссовки погрыз!
– Ха-ха! – сразу стал фамильярничать нахал. – Ты чем особенный?
– Я за ним дерьмо убираю, – спокойно объяснил Павельев, – так что ты его не перекармливай. Мне лишняя работа ни к чему.
– Ха! – Рыжий кивнул Марии на Пашу с таким выражением: видала клоуна?
– Толоконников! – прикрикнула Мария на него, как на близкого знакомого. – Правда, хватит кормить собаку!
– Он есть хочет!
– Не хочет!
– Ладно, пойду барахло заброшу, – сообщил Паша, поворачиваясь к ним спиной. Мол, а вы тут спорьте, сколько хотите. Закрыв за собой дверь каюты, Паша уронил на пол вещмешок, отпустил спиннинг, и тот приткнулся в угол между шкафом и стенкой. Лишь отцовский фотоаппарат аккуратно снял с плеча и положил на стол рядом с «мыльницей», после чего рухнул на кровать.
Павельев был уничтожен, раздавлен, убит! Все хладнокровие его мгновенно улетучилось, едва он остался наедине с собой. Дураку было ясно, что у него шансов против рыжего хлюста в джинсе – никаких. Видно, что он из этих. Самоуверенный нахал, золотая молодежь. Он ей – ровня, у них свой круг, а Паша – кто? Сын простой парикмахерши и пенсионера? Что он может? Даже если бы Мария Верескова, в виде причуды, согласилась с ним встретиться в городе? Полтора раза сводить ее в бар «Огонек»? На большее у него денег не хватит. Просить же у матери, чтобы развлекать великосветскую козу, совесть не позволит.
Паша впервые подумал о Ней без благоговения, посмотрел не с подножия того пьедестала, на который сам же ее поставил, а – так.
Ну и наплевать! Он переживет. Обойдется без ее внимания, которого, к тому же и не было. Духу больше не будет его на корме, пока они там. Главное, никто из них ни под каким видом не должен догадаться, что он переживает. Как та лошадь, что, по мнению Павельева, улыбается про себя, он страдать будет про себя. С улыбкой на лице.
К тому моменту как катер отчалил, Паша немного успокоился. Тимофей Сергеевич, как в прошлый раз, пригласил его на учебу. К своей досаде, Паша увидел в кают-компании помимо Артема, с которым поздоровался за руку, еще Рыжего.
– Ну, вас теперь двое, практикантов! – сказал во вступительном слове бугор. – Один из водного, другой из политеха, с корфака. – Сделав это сенсационное обобщение, Тузьев задумался. Паша пожалел, что нет тут еще одного-двоих из водного. Он бросил бы кличь: «Бей политех!» – и отвел душу.
Михаил осклабился на первой фразе шефа, но, тот замолчал так надолго, что улыбка стала сходить с лица корфаковца, сменяясь недоумением.
– Ты заполняй отчет по прошлым испытаниям, – сказал, наконец, Паше бугор. – А тебе, Михаил, я объясню, как индицировать дизель. Он уже знает, – Тузьев кивнул на Пашу.
Артем достал Павлу старый отчет:
– Вот тебе образец. Начинай заполнять, я подскажу.
Паша занялся нудной «бюрократией», стараясь сосредоточиться. Кто же этого Рыжего прислал сюда? Наверняка, сам напросился к зазнобе!
Когда Паша покончил с отчетом, Артем пригласил покурить. На палубе он выдвинул предложение:
– В Нурове на ночевку встанем. Утром, рано, пойдешь на рыбалку? Там подлещик идет, да и лещ может попасться хороший на кольцовку. Я спущу шлюпку, а тебе свою резинку отдам. Только накачаешь?
– Хорошо, конечно!
– Значит, договорились. Если в три начнем, часа четыре лова наши будут.
Паша пошел вязать снасть. Рыжий, кажется, ждал окончания лекции только затем, чтобы вытащить Марию на палубу. Стиснув зубы, Паша привязывал восьмеркой крючки к поводкам, слыша их смех с кормы. «Врешь, не возьмешь! – мысленно твердил он Рыжему. – Мы, пролетарии, вас, буржуев, еще в семнадцатом душили!»
В душе Павельева разгоралась классовая ненависть ко всем фарцовщикам, спекулянтам, тем более – детишкам обеспеченных папочек и мамочек.
Когда-то в доме отца собиралась богема. Паша тогда еще был маленький, мало что помнил. Такова участь позднего ребенка, что поделаешь?
Если бы его мать, девочка из многодетной семьи, имела возможность в свое время получить образование, она наверняка далеко б пошла! Хотя ничто не помешало отцу в рабочей девчонке сразу разглядеть утонченную натуру, мать всю жизнь мечтала, чтобы сын получил то, что не дано было ей. Так что, выпустить синицу из рук Паша не имел морального права.
В дверь кто-то поскребся. Паша приоткрыл ее. Дружок, увидев юношу, радостно заскулил.
– Иди сюда, – поманил собаку Павельев. – Что, там и не до тебя тоже?
Покончив со снастями, несчастный влюбленный, назло врагам, уснул и проспал обед. А на ужин его разбудил Артем:
– Ты что, голодовку объявил? – спросил он, когда Паша открыл дверь своей каюты.
– Нет, спячку, – ответил Павельев. – Сейчас иду.
