Александр Цзи "Тим"

Посетила меня здравая мысль свалить по-тихому, но я все же поперся выяснять, что да как. Не из пустого любопытства или безделья, а потому что решил: пора выяснить, что произошло с нашим миром.

Собакен держался у ног, вперед не забегал, шум не поднимал, хоть и трясся от возбуждения. Если бы он начал плохо себя вести, я бы сгреб его в охапку и убежал. А тут…

Прокрались мы до угла какого-то старинного трехэтажного здания с вычурными и крохотными балкончиками и выглянули.

Я посмотрел и чуть в обморок не грохнулся от страха.

Метрах в ста открывалась просторная площадь. И все это пространство заполняла толпа мужчин, женщин и детей. Тысячи людей. Все они покачивались, переступая с ноги на ноги, и медленно-медленно тащились по кругу, запрокинув головы вверх и бессильно повесив руки. И еще они глухо и заунывно пели песню на неведомом языке.

Над этой гигантской толпой, поющей и шаркающей ногами, с карканьем носились вороны. Высматривали, выклевать ли у кого глаза? Или чуяли мертвечинку? Не музыка же им нравилась, в самом деле.

Это были Буйные, я мог поклясться. Насмотрелся на этих тварей досыта. Внешне они обычные люди, но движения ломаные, дерганные, марионеточные. Кто-то из них наверняка сдох прямо в этой толпе, и остальные шагали прямо по телам, а вороны не могли улучить момент, чтобы поживиться…

Я разом вспотел с головы до ног. Оглянулся – улицы позади и сбоку пусты. Есть куда отступать. Если нас услышат… У Буйных слух плоховатый, хуже, чем у обычного человека, зато силы и дури хватит на троих.

– Пошли отсюда, Собакен, – прошептал я дрожащим голосом.

И тут Собакен начал подвывать в тон жуткой песни Буйных – сначала тихо, затем громче.

– Ты чего? Заткнись!

Бросив биту и сунув пистолет в кобуру, я схватил пса на руки, чтобы убежать с ним к машине и рвать когти из города, но Собакен учудил – взвизгнул и цапнул меня за рукав, несильно, но чувствительно. Я его выронил, и пес побежал к тысячной толпе, воя все громче.

– Собакен, блядь! – схватился я за голову.

Меня раздирало: хотелось одновременно бежать без оглядки и спасти моего спутника…

Кое-кто из Буйных, кто был ближе к нам, начал оборачиваться, дергая головой по-птичьи. Услыхали! Пятеро или шестеро отделились от основной толпы и пошли к псу, который остановился, но продолжал глухо выть.

А если выбежать, схватить пса, завернуть в куртку, чтобы не кусался, и бежать? Нет, долго, не успею – Буйные догонят, если ускорятся.

Я скорчился за углом и боялся дышать. Буйные перешли с шага на бег, кое-кто заулюлюкал, и тут Собакен, словно выйдя из транса, залаял. Лай был испуганный, трусливый – мол, где это я? Что происходит?

Буйные набросились на него, лай превратился в визг боли, хрустнуло… Я нырнул в укрытие. И не хотел смотреть, и высовывать голову было глупо. Совсем рядом, метрах в сорока от меня, за углом, топали и орали невнятицу Буйные. На крики подтягивались остальные, их топот морским прибоем нарастал, усиливался, обретал грохочущие нотки…

Я не выдержал. Схватил биту и побежал так, что ветер в ушах засвистел. За автомашинами согнулся и дальше бежал на полусогнутых. Шмыгнул в переулок, перебежал на другую сторону улицы и очутился возле моей Мицубиси. Запрыгнул за руль, завел мотор, рванул с места.

Уже приближаясь к окраине, увидел в зеркале заднего вида, как улицу позади захлестывает темная человеческая волна… Точнее, нечеловеческая.

Но им было не догнать меня.

Спустя четверть часа, огибая город по объездной и нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, я малость пришел в себя.

Посмотрел на соседнее сидение. Там остались грязные отпечатки лап и волоски шерсти моего утерянного друга.

***

Я отъехал от города километров на пятьдесят и остановился возле крохотной речушки – перевести дух и подкрепиться. О том, что Буйные меня догонят, не беспокоился. Если они громких звуков не слышат, то и не гонятся. После Первой Волны они редко собирались в толпы, а тем более – в Орду. Я впервые с тех пор наткнулся на такую ораву. И вели они себя необычно: раньше старались прятаться кто где. В подвалах, подъездах, любом темном уголке. И впадали в спячку, из которой выходили при громких звуках.

А теперь они пели эту зловещую песню, похожую на молитву… Мне почему-то подумалось, что они слышат музыку в голове и напевают ее, как Ушедшие. Кому они молились, какому жестокому богу?

На обочине я сварил на походном газовом баллоне кашу из чего попало. Из риса, гречки и мясных консервов. Мясо из консервов, собственно, мясом не было – сои больше, чем мяса. Но хоть вкус есть… Набрал в чайник воды из реки, вскипятил и заварил чайку. Сел на длинную подножку тачки и поел-попил горячего.

Стало намного лучше.

Попивая чай из большой кружки, прихваченной еще из дома, я глядел на развилку дороги впереди. Одна дорога вела на северо-восток, другая – на юго-восток. Мне надо на юг, чтобы следующей зимой не сдохнуть от морозов, если вырубятся отопление и электричество. Но в северном направлении высились гигантские трубы теплоэлектростанции, а из труб валил дым… Там кто-то до сих пор работал.

Заехать туда?

Каждый раз, когда я любопытствую, происходит что-то плохое. Но не бегать же от всего постоянно? Надо ведь выяснить, что произошло с миром!

– Направо пойдешь – в теплые страны попадешь, – проворчал я под нос. – Налево пойдешь – на электростанции проблемы найдешь… И ответы тоже.

“Или новые вопросы”, – додумалось само.

Собрав кухонные пожитки в багажник, я сел за руль и поехал. Налево.

Когда до ТЭС оставалось километра три, в редком лесочке по левую руку вдруг разглядел дымок. Раньше он сливался с дымом из трубы. А сейчас, притормозив, я обнаружил, что в лесочке среди кустов притаилась палатка камуфляжного цвета, а рядом двигается фигура.

Этот турист меня тоже заметил, вышел навстречу медленно, с опаской. Я остановился, выбрался из машины, распахнул куртку, чтобы дотянуться в случае чего до пистолета в кобуре.

“Туристу” было лет тридцать с небольшим. Среднего роста, ниже меня, худой, узкоплечий, с большой головой в вязаной шапочке, свитере с широким горлом, штанах милитари с накладными карманами. Чернобородый, длиннолицый, с близко посаженными глазами за стеклами круглых очков.

В одной руке он держал топорик, которым рубил сучья для костра, и больше оружия я не заметил. Опасным и агрессивным он не выглядел.

– День добрый, – сказал я.

– Здравствуйте, – отозвался тот хрипловатым высоким голосом.

– Меня зовут Тим, еду вот…

Я внезапно увидел за палаткой пятиместный “уазик” защитного цвета. Тоже мне, нашел на чем ездить! Выбирай любую машину – а он выбрал “уазик”!

– Боря, – представился бородач. – Сам не знаешь, куда едешь?

– Ну.

– Понятно. Заходи в гости, я как раз обедать собираюсь.

– Вы один?

Боря вздохнул:

– Один.

И я ему поверил. Был он какой-то простой и незамысловатый, этот Боря, почти что не от мира сего. Я принес кастрюльку с остатками моей странной каши, но Боря еду оценил. Он варил макароны с голубятиной, и мое варево внесло в меню разнообразие.

Сидя на бревне возле костра, мы разговорились.

Оказалось, что Боря всю зиму выживал в городе, а недели две назад решил проникнуть на ТЭС. Это оказалось не так-то просто, поэтому сейчас Боря живет в палатке, наблюдает за станцией.

– Почему проникнуть на станцию непросто? – спросил я.

– Вся санитарно-защитная зона заросла какими-то странными растениями. Там и раньше была лесополоса, но сейчас не протиснуться. Я пока не рискую, наблюдаю.

– Что выяснил?

– Работает там кто-то… – мрачно сказал Боря. – За пределы станции не выходят, чем питаются – непонятно.

– А ты уверен, что это люди?

– В том-то и дело, что не уверен.

– Может, Ушедшие там и работают?

Боря отчего-то помрачнел.

– Нет, не они.

Он наклонился куда-то назад, достал из сумки за бревном сломанный дрон.

– Вот, пытался полетать над ТЭС, поглядеть. Три дрона потерял. Связь прекращалась, будто экранирует что-то радиосигналы. Этого вернул, как только связь ухудшилась, но он все равно рухнул в лесу.

– Может, там радиация?

Боря снова потянулся к сумке, показал желтую металлическую коробочку с рубильником, циферблатом и ручкой на толстом проводе.

– Счетчик Гейгера. Радиации нет. То есть есть, но не выше фонового уровня. Есть радиопомехи, приемник шумит, когда включишь. Специально никто сигналы не глушит, судя по всему, но что-то у них излучает радиоволны на разных частотах. В основном, коротких.

– А если забраться повыше и посмотреть в бинокль?

Боря грустно хмыкнул.

– Куда заберешься? Ни горы, ни возвышенности рядом. Я дрон поднимал повыше и пытался разглядеть – не видно ни хера. Подъездные дороги все заросли этими… Полипами.

– Чем?

– Я эти странные деревья так про себя назвал. Они шевелятся.

Я вспомнил, что видел рощу, которая дрожала как от марева, хотя какое марево в нашей холодрыге?

– Ты их разглядывал вблизи?

– Ага. Они какие-то… мерзкие. Как раздавленный таракан. Смотреть противно.

Мы помолчали, потом пообсуждали теории апокалипсиса. Боря считал, что во всем виноваты инопланетяне. С нами разговаривать они не хотят, потому что у них другие планы. Какие – не понять. Молча, втихую переделывают планету, как им удобно. А зачем сложности с Буйными, Ушедшими и Оборотнями? А хрен их знает, инопланетян.

– Что будешь делать дальше? – спросил я.

Боря пожал плечами.

– Надо внутрь прорываться. Если помру, так хоть кое-что узнаю на прощание. Смысла жить вот так дальше не вижу.

Он повернулся ко мне:

– Пойдешь со мной?

Я ждал этого вопроса, но он все же застал меня врасплох. Я поколебался и сказал:

– Пойду. Что еще делать?

– Вот именно.

Он достал из одного из многочисленных карманов мобильник.

– Смотри.

Включил видос – похоже, сам его снял. На экране девушка, смеясь, говорила:

“Вот дурак ты, Борис! Большой мальчик, никак не повзрослеешь. Всё тебе в машинки играть… Потому и люблю тебя, дурачка”.

Боря выключил видео. Сказал дрогнувшим голосом:

– Единственный случай, когда моя Анютка в любви призналась. Я записал… Она у меня больше человек дела… была. Сюсюкать не любила. Теперь смотрю, когда хандра нападает. – Он вздохнул. – Раньше ради нее жил, а сейчас – ради правды. Всегда надо жить ради чего-то, что больше тебя, Тим. Ради любви, например. Или науки. Если живешь только ради себя, то смысла у жизни вовсе нет.

***

Прорываться сквозь пояс Полипов наметили назавтра с утра. Вечером поужинали возле костра. Когда стемнело, Боря пригласил меня в палатку, где у него был запасной спальный мешок и каремат. Я согласился – вдвоем теплее.

В темном лесу трещало, хрустело, ухало. Ночью задул ветер, похолодало, но в палатке и мешках было тепло. Мы уснули, а проснулись с первыми лучами солнца. День обещал быть солнечным и более-менее теплым. Погода радовала. Мы неспешно позавтракали и проверили вооружение. Я пощупал пистолет в кобуре, которую не снимал всю ночь, финку в ножнах и взял биту из машины. Боря ограничился складным походным ножом на поясе и вытащил из “уазика” автомат с оптическим прицелом. Я вытаращил глаза, а Боря, повесив оружие на грудь, любовно погладил длинный матовый ствол.

– АК-107, – сказал он. – Хорошая машинка.

Я крякнул. Мне бы такая штука тоже не помешала.

До пояса аномалий, заросшего Полипами, мы добрались на “уазике”. Я разглядывал эти Полипы. Невысокие деревца, самые высокие метра три в высоту, стволы толстые, перекрученные, бугристые, светлые. Ветки тоже все сплошь кривые, короткие, похожие на щупальца анемонов, усеянные узкими темно-коричневыми листочками. Росли Полипы впритык друг к другу, между некоторыми стволами можно протиснуться разве что боком.

И все эти неестественно выглядящие деревья медленно шевелились – и ветви двигались туда-сюда, и стволы покачивались. Зрелище действительно внушало отвращение.

На дороге, ведущей к ТЭС, валялись груды одежды Ушедших. Ветер принес, наверное. Или Ушедшие разделись здесь, вдали от города.

Метров за десять от первых рядов Полипов мы выбрались из авто и пошли пешком по асфальтированной дороге. Над лесом возвышались исполинские дымящиеся трубы.

– Газ жгут, – прошептал Боря, – или мазут. Значит, кто-то обслуживает и заводы нефтегазовой промышленности.

Когда подошли вплотную, меня передернуло. Поверхность стволов Полипов была гладкая, эластичная на вид, телесного цвета – точь-в-точь человеческая кожа, покрытая стеклянистой пленкой. Кажется, я видел волоски, родинки, пупки и слипшиеся руки и ноги… И все это было искажено до ужаса, будто человека запихнули в стеклянную кривую трубу, а он там подтаял, как воск, перекрутился и заполнил все пространство трубы.

И вот хочет этот изуродованный сверхъестественной силой человек выбраться из трубы – шевелится, дергается, но сбежать не может. Из этих чудовищных тел вырастали кожистые ветки с бурыми листочками, усеянные множеством зернышек наподобие стрекозиных или мушиных глазок. Снизу из “стволов” высовывались кожистые отростки вроде коровьих сосков. Или недоразвитых членов.