Диана Чайковская "Сказание о лесных"

И не обманула: пока девки кружились в танце, размахивая во все стороны длинными косами, цветастыми юбками и бисерными поясами, троица разлеглась на росистой траве и не без интереса наблюдала за огроменной охапкой пшеницы – святым местом и обиталищем полевой русалки. Сама она притаилась в глубинах и ждала повода, чтоб улизнуть от человеческих рук и пуститься в бега.

– Впервые вижу русалку без рыбьего хвоста, – Тэми покосилась на её травянистый подол юбки – чего в нём только не было! И цикорий, и зверобой, и лён, и пшеница, и ячмень, кое-где даже проглядывали листики дуба и зелёные жёлуди. Не русалка, а невеста Лешего прямо-таки!

– Я, вообще-то, в поле обитаю, а не на болоте! – заскрежетала зубами та.

– Вот она! – коренастые парни ринулись толпой, заметив мелькнувший вдали венок. Царевна полей выпрямилась во весь рост и тут же растворилась в воздухе, оставив шлейф дивных листьев. Кёльберг довольно потряс мешок с семенами, чтоб услышать изнутри звонкое и возмущённое «Ай!»

Тем временем на поиски местной нечисти бросились все, кому не лень – остальные крутились у ворот пекарни или пивной.

В игру включилась и Тэми – как понеслась с выпученными глазами по полю на всех четырёх лапах. Кто-то уж было схватился за вилы, чтоб спровадить лисицу обратно в лес, но староста деревни знаком повелел не трогать – негоже злить природу в Лугнасад, если та, конечно, не приносит вреда.

А русалка со вскриком вывалилась из мешочка, цапнула пальцами плечо перевёртыша*, затем перепрыгнула через стог сена и осела у колодца, игриво подмигивая Водяному, который высунулся из своей обители, чтоб разругаться на нерадивую молодёжь за шум.

– Ищи-свищи, – усмехнулась Марта, глядя, как упорно роятся мужики в золотистой траве, разгребая пшеничные заросли огромными руками.

– Как в воду канула, – жаловался деревенский староста. Тэми согласно кивнула и принюхалась – в воздухе пахло злаками и свежей выпечкой, но не беглянкой.

– А ты не дурак, – хохотнула Марта. – Полевых цариц почти за пазухой носить!

– Чтоб тебя Полоз побрал! – совершенно не по-девичьи выругалась оная на Тэми – та клацнула челюстью в сантиметре от изумрудного платья, но поймать-таки не успела.

– Не девка, а самый настоящий чёрт! – чертыхнулся змеевидный комок, показавшийся на мгновение из-под ветвистой берёзы. – Ух я б её!

А пляска всё продолжалась. Тэми скалилась, а её соперница звенела колокольчиками то у домов деревенских, то у логова Лешего, то возле детишек местного батюшки, особое внимание уделяя последним. Так и пролетел ясный день.

На закате по всему полю запустили цветасто-янтарное колесо, означавшее начало трудных работ. Как прокатилось оно с шумом-гомоном, так и зажглись огни повсеместно, и вступил в полную силу праздник с песнями-плясками. Даже лисице досталось – с лукавой усмешкой щеголяла среди пышущих красками платьев с колоском у правого уха и подкрадывалась к подвыпившим мужикам в образе юной красавицы, которая словно спустилась с небес, освещая медью дорогу. Но стоило лишь протянуть руку навстречу желанной страсти, как красна девица тут же покрывалась туманом, а за спиной раздавался дикий хохот. Пока отупевшие от вожделения крестьяне протирали глаза, Тэми по другую сторону деревни каталась в истерическом припадке и делилась своими похождениями с подругой-ведьмой.

– А этот куда повадился? – вскрикнула Марта, заметив, как Леший в виде статного юноши увивается за поющим хороводом. – То есть как в лесу порядок навести, так силушек у него нет, а как за девками таскаться!..

Полоз понимающе кивал, сверкая мёртвыми глазами, которые нет-нет, да и переливались мёдом. Тэми хотела было схватить змеёныша и протащить его через всё село в зубах, но вовремя остепенилась – отравится же! Хоть и не по душе он ей был – уж слишком скользок и противен.

– А ты чего ни с кем не играешь, а? – царевна вынырнула из-под ковыля и подхватила Полоза под белы руки, поближе к кострам, перепрыгивая через пламя босыми ногами.

Марта пила, плясала и снова пила. С кем – и сама уже не знала толком, главное, что внутри кипело тепло, отнюдь не похожее на райское, напротив – как вулканья лава. До того яркое, что и поётся, и пляшется, и хохочется, порой – одновременно.

*перевёртыши – так презрительно называют человекоподобных существ, которые способны обращаться в животных.

2.

Едва первые лучи озарили лесные кроны, нечисть растворилась-разлетелась-расползлась (кто как уж) и принялась за повседневные дела. Только хмельной Леший остался, чтоб пожевать горячего воздушного хлеба да поглядеть, как купается в речке молодёжь. И стащить сарафан, да не простой, а с кружевной обережной вышивкой!

– Тьфу ты! – Марта сплюнула и тут же ухватила старика за бороду. – В лесу дел невпроворот! Ты что, за ночь не нагулялся, что ли, башка твоя плешивая?! Ни стыда, ни совести!

– Вот ведьма! – Леший выпустил скупую слезу и посеменил к опушке следом за Кёльбергом, его сестрой и лисицей. Полоз проводил товарища сочувствующим взглядом и продолжил нежиться на нагретом сеновале.

Так начался сезон Лугнасада. По-своему тяжёлый как для нечисти, так и для простых смертных.

VII. Сон в зимнюю ночь

Январская вьюга среди укрытых метровыми сугробами домиков – это вам не городской ветер, сбивающий с ног. Стоит только высунуться за пределы порога – и всё: покрываешься инеем, растворяешься в стихии и идёшь со стеклянным взглядом на лисий зов. А она – рыжая, с хитринкой в глазах – ждёт тебя в глубине снегов, подвывая ветру, а в глазах переливается дивный мёд.

Вместе с дикой жаждой напиться человеческого огнива.

Но ты ведь умный, не так ли? Перевернёшься на другой бок, укутаешься посильнее в несколько одеял и заснёшь слаще прежнего, пока хозяйка дома подкидывает дров в печь и следит, чтоб тепло растекалось по стенам.

Больше жара.

А в горле замер привкус домашнего вина, ягодного и отдающего мягким светом в венах.

Она приходит даже во сне. Воет неистово, сверкает клыками и зовёт тебя нежно-нежно: «Попляши со мной! Попляши!»

Надо было лишь протянуть синеющие пальцы вперёд, к безумному вихрю снежинок, как чьё-то прикосновение к ладони заставило очнуться и уставиться в потолок.

…Домовой погладил ласково по запястью и растворился в углу комнаты. За окном не на шутку разыгралась зима, на залежах белоснежного снега, совсем рядышком с рамой, светились следы.

– Воды из колодца не набрать, – хозяйка уселась в кресло. – Завтра днём натаскаем вёдер.

И застыла, улетев в объятия Морфея. Со спицами и клубками разноцветных ниток у подола. Не мешал даже скрип ставен, грозный и говорящий о том, что пляска нечисти в самом разгаре и что в окрестностях околачивается оборотень.

Только не отведать ему ни крови, ни хозяйкиных напитков. Слишком хорошо стережёт заряженное ружьё. Впрочем, до него зверь не добежит – не пересечь ему, каким бы лютым ни был, обережного плетения у входных дверей. Рухнет замертво и растает поутру.

А ночь – ночь переживётся. С деревенским уютом и запахом засушенных трав.

VIII. Морозная Матерь

1.

– Я боялся зимы – и вот она здесь, у моего порога, голодная, неистовая и жаждущая чужого трепета и поклонения. Была ли хоть одна ночь, проведённая среди завывающей метели, спокойной? Было ли хоть одно утро, когда я просыпался и не слышал её скрежета по увитым узорами стёклам? Но даже сейчас мне не хватает смелости взглянуть в эти опустевшие глаза, способные заморозить само солнце. Приди леденящая в Цветочный город, опоясанный светящейся зеленью и дышащий цветами, названия которых тебе ничего не скажут, – и он бы рассыпался снежинками в морозных ладонях.

Марта плотнее куталась в багрово-чёрный платок и старалась изо всех сил не слушать, как снаружи тянет свою песнь ушедшая на охоту лисица, как рычат и грызутся волки, оставляя за собой кровавые пятна и спутанные следы.

Добрый пальцами хватался за охапки дивных трав – одно из редких напоминаний о родине и принюхивался.

Мало. Слишком мало. Даже тонкий аромат родного не мог приглушить грызущий за плечи холод, и дело вовсе не в разогретой печи.

– Кёльберг тоже там.

Сколько ни смотри в окно – не разглядишь горных огней, за которыми пряталось вечное лето со сверчками, клумбами размером с деревья и лёгкой-лёгкой музыкой. Другой конец света, считай.

А они находились среди дымящихся растений, вычерченных рун, камней, залежей книг с оборванными страницами и отдельных листов, чернил, перьев. Жались к кружкам чая и думали. Каждый – о своём.

– Сказал бы мне кто, эльф, что я приду в гости к вашему брату, – ироничный смешок и косой взгляд на пожелтевший потёртый рисунок, где счастливо улыбалась Тэми.

– «Пред ликом костяной и холодной все сущности в одно слиты», – отрывок, откуда – Добрый и сам не помнил. – Будь ты хоть эльфом, хоть перевёртышем, хоть чародейкой – одной лишь дикой нечисти не сидится в лихие месяцы.

И то верно.

Надо отправляться домой, пока не зажглись звёзды и не запели ветра, протяжно, как любят.