– Ваш муж владеет и управляет «бмв» пятой модели с государственным номером ка двести тридцать два у-е? – спросил лейтенант.
– Да, это его машина.
– Он сам водит ее? Или у него есть шофер?
– Нет, он сам за рулем! – выкрикнула Даша. – В чем дело?
– Машина вашего мужа разбилась на семнадцатом километре Новорижского шоссе, – глухо прозвучал голос Каримова.
– Господи, что с ним, что с моим мужем?
– Ваш муж ехал со значительным превышением скорости, видимо, не справился с управлением, и автомобиль занесло, он ударился об отбойник, сломал ограждение и вылетел в кювет, где несколько раз перевернулся и почти сразу загорелся, – монотонно и без эмоций сообщил лейтенант.
– Что с Ники?! – закричала Даша в трубку.
– Водитель скончался до прибытия спасателей, – Дарья слышала каждое слово, но не могла понять, о чем говорит лейтенант.
– Водитель? Водитель?! За рулем был мой муж?!
– Это предстоит установить. Машина горела.
– Горела… Господи! – Даша услышала резкий звук и увидела, что бутылка вина медленно, как в кино, разлетается красными брызгами от удара об кафельный пол. – Но это его машина, он только сам на ней ездит!
– Сочувствую, вероятно, погиб именно ваш муж, – прошелестел голос в трубке. – Нам необходимо, чтобы кто-то опознал тело.
– Т-тело? – Даша смотрела, как растекается красная винная лужа, и не могла понять, о чем это он говорит. – Какое тело?
– У Николая Ларского есть еще родственники в Москве? – обреченно вздохнул лейтенант Каримов.
– Нет.
– Тогда без вас нам не обойтись. Сообщите адрес, и завтра я пришлю за вами машину.
– Завтра?! – выкрикнула Даша в трубку. – Завтра? Вы хотите, чтобы я до завтра думала, погиб мой муж или нет?
– Простите, я не подумал. Я пришлю машину сейчас.
– Не надо, скажите, куда подъехать!
– Хорошо, записывайте…
Даша положила трубку и оглядела кухню: на полу лужа, Хуф сбежал куда-то, в дверях стоит Инесса.
– Дашик, что случилось?
– Случилось? Да… Я не знаю. Нет… Звонили из милиции, машина Ники разбилась. Надо опознать водителя.
– Водителя? Но он же сам водит.
– Я знаю, – поежилась Даша.
– Господи.
– Это не Ники, это точно не Ники, – прошептала Даша.
Эти слова она повторяла как мантру все время, пока такси везло их с Инессой по адресу, названному лейтенантом Каримовым.
Глава 5
Даше раньше казалось, что если и случится с нею такой ужас (а иногда думалось об этом, невольно и страшно, и она спешила как можно скорее отогнать черные мысли), то боль будет такой, что Даша днями и ночами станет кричать и плакать. Она ошиблась. Потеря оказалась настолько громадной, что слез и крика просто не было: им неоткуда было взяться в пустоте.
На Дарью странно смотрели, когда она сухими глазами рассматривала глянцевые, только что отпечатанные оперативные снимки с места аварии. В морг ее не повели, пожалели; туда пошла Инесса и вернулась, судорожно всхлипывая. Даша все это время просидела на неудобном пластмассовом стуле, аккуратно сложив руки на коленях и глядя, как по настенному календарю с изображением крутобокого парусника ползает сонная муха. Но все это – муха, парусник, рыдающая Несси – было бессмысленным, как представление в странном кукольном театре, где за ниточки кукол дергают не люди, а машины.
Даша автоматически отвечала на вопросы молодого и почему-то очень волнующегося милиционера; он постоянно перекладывал ручки и карандаши на столе, а она следила за этим без интереса, но очень внимательно. Казалось, что если положить карандаш не справа, а слева, можно будет что-то изменить… Нет, Ники ни разу не садился за руль в пьяном виде, он и скорость-то редко превышал. Ему всего пару раз выписывали штрафную квитанцию, и он всегда пристегивался. Нет, она не знает, куда он ехал, он не всегда ставил ее в известность о подробностях своего бизнеса. Если нужно, то она продиктует телефон его заместителя, тот наверняка сможет подробнее ответить на вопросы.
Ники было просто имя. Она не могла думать о Ники. Она сделала его фигуркой, вырезанной из черного бархата, и теперь говорила об этой фигурке, иначе… Что иначе – Даша не знала, но была уверена, что поступает правильно.
Вопросов оказалось неожиданно много для обычной аварии, но Даше некогда было задумываться об этом, она наблюдала за карандашами. Наверное, вопросов было бы еще больше, но тут Инесса не выдержала и закричала, что сколько же их можно тут держать, и что они разве не видят, госпоже Ларской плохо… Даша не считала, что ей плохо. Плохо – это когда тебе очень паршиво, ты бегаешь кругами по потолку или бессильно плачешь в подушку, бьешься головой об стенку и судорожно ищешь выход из создавшегося положения. Плохо – это действовать или бездействовать, это значит иметь выбор. У нее выбора не существовало, и ей было никак. Пусто.
После крика Инессы их поспешно отпустили, и Несси вывела подругу на ослепительную неоновую улицу. Мимо бежали автомобили, и Даша отшатнулась. Она что-то ответила на вопрос Инессы, кажется, согласилась ехать домой. Подруга махнула рукой, ловя такси: вести машину сейчас и она была неспособна.
– Дашенька, сейчас мы приедем домой, выпьешь таблетки, ляжешь спать. Это надо пережить. Держись. Держись… – Инесса говорила еще что-то, говорила и говорила, но ее слова были лишены смысла.
Даша где-то читала, что после больших нервных потрясений люди проваливаются в сон, с кошмарами или без, но надолго. Не выдерживает организм, нужна реабилитация. И с некоторым удивлением – если можно было назвать удивлением это неоперившееся чувство, на фоне полной атрофии каких бы то ни было чувств, – Дарья обнаружила, что и здесь она является исключением. Спать не хотелось. Плакать тоже. Вообще ничего не хотелось, даже умереть. И она сидела на стуле в кухне, слегка раскачиваясь, как китайский болванчик. Инесса пыталась ее тормошить, но результаты были мизерными.
– Дашка, немедленно выпей таблетки! Немедленно! И спать ложись, так тебе будет лучше.
«Что такое лучше? – думала Даша, глядя на подсохшую уже винную кляксу с хрусталиками осколков. – Какие таблетки? Эта женщина, моя подруга, Инесса, – о чем она говорит?»
За окнами жила обычная московская ночь. В городе было и будет все как всегда: люди будут работать, тусоваться в ночных клубах, ходить по магазинам, выгуливать детей и собак. Мир не рухнул, жизнь за окном не изменилась, она даже не подернулась траурной пеленой. Просто они теперь существовали отдельно – заоконная жизнь и Даша. Она сама по себе, жизнь – сама по себе. Люди, предметы, слова. Стул, на котором она сидела, был чужим. Инесса казалась незнакомкой, и зачем ее слушаться – тоже непонятно. Полины Геннадьевны не было, ах да, домработница взяла выходной на завтра и уже ушла. Выходной – это теперь тоже понятие чужое, отдельное от Даши. Даже одежда была какая-то не своя. Даше захотелось сбросить ее; она начала медленно стаскивать кофточку.
– Вот и ладно, молодец, давай снимай это – и спать. Прими таблетку, ну, пожалуйста, или ты так уснешь?
«Инесса тоже не плачет», – отстраненно отметила Даша. Видимо, подруга чувствовала ответственность за нее и усилием воли прекратила рыдания. Несси всегда была сильнее, хищнее. Она говорила, что Дарья – фарфоровая ваза, а она, Инесса, – ваза из очень толстого стекла, которую и об пол с трудом разбить можно. В глубине души Даша была не согласна с подругой, ей не очень нравилось Инессино перетягивание одеяла на себя и позиция «Я тут самая сильная», но у всех есть свои маленькие недостатки. И все это теперь неважно, неважно…
Она сняла кофточку и встала. Голова должна бы кружиться – а не кружится, перед глазами все должно плыть – а предметы четкие-четкие. Все не как у людей. Или это всегда так? В романах врут. Врут. Врут…
Врут о том, что всегда всё заканчивается хорошо, и все живут долго и счастливо.
Они вместе с Ники… Он улыбается ей, она смеется, он листает газету, смешно выглядывая на нее поверх очков для чтения. Сколько таких моментов, которых уже не будет никогда.
Колючий. Настоящий, живой, теплый, который так любит спать до двенадцати. Его нет. Его просто нет.
Ники.
Имя вспыхнуло ослепительной черной звездой, и свет наконец-то благословенно померк.
Никаких снов ей не снилось, кошмары, видимо, решили, что с нее и реальности достаточно. Реальность вернулась мгновенным воспоминанием. Ники!
Даша вздрогнула и закусила угол подушки.
В спальне было почти темно, пробивался сквозь неплотно закрытые занавески сумеречный свет. Рядом кто-то шумно сопел; Даше даже оборачиваться не надо было, чтобы понять, что это Хуф. Любимый шарпей пришел и улегся рядом. Который час? Утро? Вечер? И должно ли это ее интересовать?
Инесса была права: после сна что-то изменилось, но нельзя понять, в лучшую или в худшую сторону. Прежней закостенелости не было, возвратилось понимание происходящего вокруг, полное безразличие куда-то утратилось… И все же, Даша предпочла бы, чтобы оно вернулось. Сейчас было очень больно, внутри что-то тянуло, и от этого хотелось выть.
А еще очень хотелось в туалет.
«Пусть, – подумала Даша. – Умереть от разрыва мочевого пузыря – и все. Какая разница, от чего умирать. Не всем погибать красиво».
И все же она заставила себя встать. Вот теперь голова кружилась, к горлу подкатила тошнота. Даша открыла дверь спальни, держась за стенку, прошла по темному коридору и захлопнула за собой дверь в туалет. Унитаз был ослепителен. Дарья села на пол, обняла белого друга и… наконец-то расплакалась.
Слезы бежали ручьем, и теперь было плохо, плохо, и еще хуже было все от того же отсутствия выбора, от бессилия что-либо изменить. Больше всего на свете Даша ненавидела это ощущение бессилия: от тебя не зависит ровным счетом ничего, все уже случилось, и тебя не спросили. Ну кому, кому понадобилось забирать жизнь Ники? Кому он помешал? Зачем – эта слепая случайность, эта смерть в огне? За что это и ему, и ей?
В дверь забарабанили.
– Эй, Дашка! С тобой все в порядке?
Идиотский вопрос. Впрочем, Несси никогда не отличалась точностью формулировок. Ясно же, что в порядке больше не будет никогда.
– Дашка, открой, я волнуюсь! Иначе дверь вышибу, ты меня знаешь!
Она знала: Несси способна стенку по кирпичику разобрать, но добраться до цели. Даша протянула руку и отперла дверь, Инесса ворвалась внутрь, и женщины зарыдали уже вместе.
– Ну почему? Почему? – всхлипывала Даша, и горе от этих слов делалось еще больше и сокрушительнее.
Спустя полчаса Инессе удалось уговорить ее выйти из санузла. Подруга усадила Дашу в кресло в гостиной, укутала пледом и всунула ей в руки здоровенную чашку с зеленым чаем. Дарья прихлебывала горячий напиток, не соображая, что пьет и зачем.
– Почему? Почему? – повторяла она, как заведенная.
Инесса говорила много успокаивающих слов. Инесса вообще много говорила, видимо, она считала, что так Даше будет легче, но назойливый зудеж мешал. Снова захотелось в туалет, Дарья встала и побрела в санузел. Захлопнувшаяся дверь отрезала жужжание Несси, и в голове снова стало пусто и ярко.
Даша не знала, что теперь делать. Не понимала. И смысл совершения каких-то действий тоже от нее ускользал. Хотелось плакать бесконечно, но слез уже просто не было, в груди что-то сжималось и мешало дышать.
Вернувшись в гостиную, она уже не плакала. Выплакать боль нельзя, она это выяснила. Казалось бы, не так и долго они с Несси прорыдали, однако понимание было: нельзя. Кричать, плакать, биться головой об стенку, колотить посуду. Это ни к чему не приведет, Ники не вернешь.
– Да, да. И немедленно, – быстро говорила Инесса в телефонную трубку, когда Дарья появилась на пороге. Увидев подругу, Несси поспешно распрощалась с невидимым собеседником и виновато улыбнулась. – Вот работа собачья, даже по ночам не оставляют, пришлось перезванивать.
Даша безразлично кивнула.
– Может быть, следует позвонить Софье Станиславовне? Она вроде сегодня во Владивосток вернуться должна была? – осторожно предложила Инесса. – Она первым рейсом примчится.
– Да. Наверное. – Слова давались Даше с трудом. Несси внимательно посмотрела на нее, покачала головой и снова взялась за телефон. Наманикюренный пальчик потыкал в кнопки.
– Алло, Софья Станиславовна? Это Инесса. Да-да, я знаю, какой сейчас час. Но у Даши беда… у нас беда. Коля погиб. Да, вчера, в автокатастрофе… Да. Да.
Спокойный, в чем-то деловой тон Инессы снова подкосил Дарью. Она добрела до спальни, упала на кровать. Хуф, настороженно пыхтя, устроился рядом на коврике. Пес вряд ли понимал, что происходит, но ходил за хозяйкой, как привязанный. Осторожно и мягко вспрыгнул на кровать Федя; Даша обняла его и уткнулась носом в шерсть, вымытую кошачьим шампунем. Инесса не пришла: то ли не хотела беспокоить, то ли по-прежнему разговаривала с маман. Так было даже лучше. Ники исчез, и Даша осталась одна… Вернее, ее почти не осталось.
На этот раз лес был мрачным: никаких солнечных лучей, сверху сыпется серая морось, и деревья еле видны во мгле. Даша бредет по игольчатому ковру, спотыкаясь о корни и чувствуя боль, боль, боль… ничего, кроме боли, она не чувствует. Сегодня она знает, кого ищет в этом лесу: Ники. Правда, очень страшно, а в серости таится что-то недоброе. И чтобы не бояться, Даша начинает вспоминать о Ники, какой он хороший, как он ее любит. Вспоминает маленькие происшествия, которые есть у любой пары, и о которых пара никому и никогда не рассказывает; мелочи, из которых складывается повседневная жизнь, и которые мы по большей части не замечаем и не ценим, пока не теряем навсегда. Но она ведь не потеряла Ники насовсем, он есть в этом лесу, Даша знает! Его присутствие ощущается слабо, но отчетливо. Нужно проявить немного упорства, терпения, и она его обязательно найдет.
– Ники! – кричит она, но голос вязнет во мгле. – Ни-ки!
Тишина. Деревья недобро смотрят на нее, кажется, что они даже придвигаются к ней все ближе и ближе.
– Ники!
С этим криком Даша просыпается.
Глава 6
Утро было несправедливо яркое, сочное. Узкие лучи света, пробивавшиеся от зашторенного окна, протыкали сумрак спальни, как шпаги. За неплотно прикрытой дверью комнаты тихо и печально пел Васильев.
Мы чересчур увеличили дозу,
Вспомнили все, что хотели забыть,
Или на рельсы легли слишком поздно…
Бог устал нас любить.
Даша приподнялась на кровати: Хуфа не было, зато Федя дрых рядом и даже не пошевелился, когда хозяйка села. Ноги привычно пытались нащупать тапочки, хотя смысл этого действия в перевернувшемся вверх тормашками мире перестал существовать.
Вот она, гильза от пули навылет,
Карта, которую нечем покрыть.
Мы остаемся одни в этом мире…
Бог устал нас любить.
Васильев прав. Карту было крыть нечем. Даша ощущала пустоту, оставшуюся от Ники. Пусть что угодно говорят про загробную жизнь, пусть мамочка сколько влезет вешает лапшу на уши своим клиентам, ищущим предсказанного счастья, Дарья чувствовала, что никакого загробного мира нет. Если бы он был, Ники сумел бы дать ей понять это. А так – было очень холодно, и никакие потусторонние голоса не звучали. Даша обхватила себя руками, так и не нашарив тапочки.
Я рассказал бы тебе все, что знаю,
Только об этом нельзя говорить.
Выпавший снег никогда не растает…
Бог устал нас любить,
Бог устал нас любить,
Бог просто устал нас любить,
Бог просто устал…
Кроме песни, из гостиной не доносилось ни звука. Даша встала и побрела прочь из спальни; Федя так и не проснулся.
Инесса сидела в кресле и читала книгу. Подруга не сразу заметила Дарью, замершую в дверях, и продолжала наслаждаться чтением. Именно наслаждаться: об этом говорили приподнятые уголки губ, так Инесса иногда улыбалась, если ей что-то действительно нравилось. Никакого горя по поводу потери близкого друга и начальника не чувствовалось. Даша в очередной раз вяло удивилась выдержке подруги: железная леди, да и только.
