Роман Черкашин "Гадюшник"

Тут я вспомнил про Сашку на чердаке и отправился его разбудить, сказав Хорьку, что сейчас вернусь. Тот в ответ только махнул рукой. Тогда я ещё думал, что Хорёк мужик не плохой, только крепко повязан алкоголем. А выяснилось, что он любой копейкой дорожит, и не просто дорожит, а желает её всеми фибрами души.

Вбежав на чердак, я кинул взгляд на стоявшую бутылку, и принялся будить Саню. Время было почти час дня.

Я толкал его в плечо, в грудь и опять в плечо, уже думал плюнуть в его обслюнявленное лицо, когда он, наконец, подал признаки жизни. Он зашевелился, прокашлялся и сел, раскрыв глаза. Вот тогда я ухватил бутылку и опрокинул в себя половину из того, что осталось в ней. Потом протянул сто грамм Сашке. Он выхватил бутылку у меня и припал к ней ртом. Когда бутылка опустела, он швырнул её в дальний угол, в темноту.

– Ну чего там, на работе? – спросил Шурик.

– Ну чего? Кошмар и кризис. А Малогорский погиб.

Он удивлённо уставился на меня, и я рассказал ему про змею в туалете, рассказал всё. Он тупо смотрел на меня, потом спросил, где тут правда?

– Да мазаный же ты в рот, всё правда, и про зам. начальника тоже. Так что поднимайся, щас пойдём на работу. Ещё всё ж таки часа три работать нужно…. А мне ещё Генку с Серёгой найти надо. Пошли.

Мы скатились с лесенки на второй этаж как смазанные. Там я помедлил и пошёл проверить, где могут спать другие, Серёга и Генка. Зашёл в раздевалку и прошёл в душевую. Там на лавке лежал и спал Генка. Растолкав по-быстрому его, мы пошли вниз, а Генка, послав нас, перевернулся на другой бок и продолжил храпеть. Единственное, что удалось нам узнать, что Серёга спит где-то на улице. Он сказал, что там воздуху много, свободно дышится. А потом ушёл, оставив Генку на лавочке.

Как бы то ни было, но Серёга скоро был найден за большой гильотиной. Я не стал его будить, оставил отсыпаться.

Сразу после нахождения Сергея, я кинулся к двери туалета, туда, где ждал меня мой напарник. Хорёк представлял собой высокую, длинную палку, с впалыми щеками, глубоко посаженными голубыми глазами, с сиплым голосом и вечной сигаретой во рту. Когда я подошёл, он тут же сказал:

– Если что, я тут. Через пятнадцать минут подойду, – развернулся, сунул сигарету в угол рта и ушёл.

– Конечно, я скажу, что ты тут! – крикнул я вслед, и мы расстались.

Я остался один и начал размышлять. Интересно, что змея сделала с замом начальника? Съела? Всего и полностью? Или оставила что-то? Я услышал шум за дверью сортира и подумал, что змеюка там делает? Одно дело, если пытается свалить через канализацию, другое, если пытается выбраться.

Вдруг из восьмого цеха появился мужик Мишка, дышащий на всё вокруг луком, чесноком и спиртом.

Он кинулся к туалету. Я стал на его пути.

– Впусти в сортир, – прокаркал он.

– Не пущу. Ремонт.

– Да ладно тебе, никто не узнает…

– Нет!

– Да какого ты… – канючил он и канючил, приплясывая.

– Заткнись! – прохрипел я ему. – Если невтерпёж, беги на улицу, за цех, там всё сделаешь. Лучше через кузню.

Шум за дверью нарастал, стали доносится стуки и шорохи с той стороны.

– Там чего, хтой-то закрыт? – спросил Мишка с испугом и удивлением.

– Да, – бросил я.

Затем послышался звук ломающегося дерева, раздираемой фанеры, а потом ошмётки мяса, кровь и осколки дерева засвистели вокруг нас. Гадюка упала метрах в трёх и это была уже половина экземпляра. Она была мертва. По всей видимости она просчиталась и вместо фанеры влепилась плашмя в дерево.

Иногда я задавался вопросом, от которого просыпались радостные и пугающие чувства. Радостные от того, что мне хотелось приключений, а пугающие от неизбежной мысли, что это конец.

Что было бы, если она вылетела раненая, но живая к нашим ногам?

Через десять минут вернулось начальство: Иванов, с ним явился начальник нашего цеха и зам.директора завода. Они оценили степень разрушения, что устроила гадюка, и попросили так же показать им тело зам.начальника.

Я открыл дверь туалета, но подходить к окровавленным останкам не решился. Два поддатых мужика подошли и подняли тело за плечи. Тело Малогорского всхлипнув отлепилось от пола и мы все увидели, что с ним сотворила змеюка. Она разорвала ему живот, и его кишки валялись под ним. Глаза: один вывалился и растёкся по лицу, а вместо другого зияла чёрная дыра. Горло при осмотре было не повреждено со стороны живота, а сзади его голова ни на чём не держалась. Только на коже. Остальное осталось неповреждённым, по крайней мере, мы ничего больше не заметили.

Иванов и зам. директора завода отошли в сторону и выблевали свой завтрак или обед. Когда зам директора повернулся, мне показалось, что он выблевал и свой лоск. Его свиные глазки больше не святились довольством, а его губы дрожали, что в его пятьдесят лет выглядело жалко. Иванов избегал смотреть на мертвеца, но ничем другим не показывал, что он выбит из колеи.

«Мягкие желудочки» – подумал я.

Мишка всё же подскочил к писсуару, и через мгновение струя мочи полилась в бетонный слив.

Через пятнадцать минут мы с Мишкой уже стояли в кабинете начальника, куда нас позвали только с одной целью, чтобы мы молчали о произошедшем всегда и везде.

И я тут же заявил, что другие-то знают, и значит утаить ничего не удастся. Зам директора сразу поставил меня в известность, что сейчас пойдёт и поговорит с ними.

Мы вышли в цех, и звонок ещё раз напомнил о себе. Директорский выкормыш сказал сразу о молчание. Скот сразу же согласился, хотя многие недовольно возроптали. Но выкормыш сказал об увольнении по тридцать третьей статье и все опасливо примолкли.

Моя ярость вырвалась наружу, и я закричал:

– Тупой рабочий скот! Быдло! На что вы соглашаетесь? Ведь может быть, она там в трубах была не одна! В следующий раз, став там поссать, вам в яйца вцепится очередная гадюка! Ну так что вам важнее, работа или яйца и жизнь?! Лично мне важней – второе.

– Заткнись!!! – завизжала директорская шестёрка.

– Плевать я на тебя хотел. Иди и поссы над этим унитазом. Покажи нам всем пример!

Мне повезло, он не оказался Павкой Корчагиным и жизнью ради идеи не пожертвовал.

– Ты у меня с завода вылетишь, – прошипел зам. директора.

– Плевать я на это хотел! Если вылечу, то на каждом углу буду рассказывать о том, что в трубах на этом заводе водятся гадюки, которые терроризируют здесь всё и всех! И какая-нибудь организация, в конце концов, возьмет меня на работу только за тем, что я буду переманивать ваших рабочих к ним!

Все смотрели на меня, но все по-разному. Рабочее стадо с изумлением и страхом; зам. директора и Иванов, какой тогда был главным механиком завода, с ненавистью и непереносимостью; начальник цеха и бабы табельщицы и кладовщицы, как и рабочие, но было в их взгляде что-то ещё – восхищение что ли? Не знаю, не уверен!

Не в курсе, чем бы всё это закончилось, наверное, меня бы уволили, но тут влетел Хорёк и прокричал:

– Она ему яйца в лепёшку раздавила, а ещё одной бабе в манду залезла, а изо рта вылезла!

Повисла тишина, а потом Хорёк рухнул на грязный пол цеха.

– Ну что, всё ещё будем дурака валять? – спросил я у зам. директора завода.

– Я поговорю с директором и мы завтра…

Тут замдиректора замолк и мы все услышали и почувствовали. Что-то загудело, пол задвигался, стены задрожали, было ощущение маленького землетрясения. Но у меня была своя безумная мысль: змеи в стенах!

На этом «землетрясении» завершились события этого сумасшедшего дня. А после выходных решено было чистить канализацию от змей. Поскольку наши рабочие знали ситуацию лучше, или, по крайней мере, знали весь расклад изначально, то и набирать людей, для процедуры чистки, решено было у нас. До той поры как узнали, сколько денег за это положат, желающих особо не было, только я да Сашка. А после того, как стала известна цена за эту экскурсию, от желающих не было отбоя. Я записался сразу, потому что хотел приключений. Каждый день всё одно и то же, грёбаная каждодневность, однообразная рутина, засасывающая как трясина. И постепенно ты, молодой парень, уже хочешь спокойной жизни, не время гулять по ночам, если только пьяный. Хочешь прийти скорей домой, взять книгу и переживать приключения там. Но я, у которого не раз было такое чувство, боялся его, поскольку всегда считал, что такие мысли и чувства свидетельствуют о старении духа.

Конец ознакомительного фрагмента.