Читатель каждый раз вспоминает – дед с внуком пошли на рыбалку. И Шукшин о том помнит, но ловить рыбу у героев повествования не получалось. Они шли вдоль реки и высматривали место получше. Какое бы не выбрали – всё не то. Где-то одна причина, где-то другая. Почему не тут? Мог спросить деда внук. И затягивал в ответ дед историю про утопленника, вроде как именно тут и нашедшего упокоение. А разве это мешает рыбачить? Для деда это очевидно. Он живёт верованиями предков, такой же суеверный, какими были они. Внук к тому склонности не имел, объясняя школьными знаниями. В самом деле, как утопленник может повлиять на рыбалку? Умер он давным-давно, может более полувека с той поры прошло. Да и дед не имеет уверенности, будто всё в здешних местах случилось.
Конечно, разговор о рыбалке порою лучше самой рыбалки. А выловленная рыба в чьей-то с жаром рассказанной истории, приравнивается к собственноручно выловленной такой же. Поэтому удить у деда с внуком не получалось. Они шли дальше, продолжая травить байки. В своих историях они насаживали червя на крючок, затем умело одолевая хитрость очередной речной обитательницы, в совершенстве владея мастерством рыболовов. Как обычно и случается – за теоретическими знаниями практические навыки могут не поспевать. Стоит ли удивляться, видя в героях Шукшина краснобаев, едва стоило им отважиться на ужение, как по воле случая удалось избежать трагедии.
Нет, ничего не огорчало героев повествования. Они продолжали перед друг другом строить всезнающих. Дед твёрдо знал, почему реки наполняются водой не только по весне, но и летом – по причине таяния снега и льда в горах. Знает дед и о земле, твёрдо уверенный – бывает она жирной. Внук не поверит ему. Разве возможно такое… жирная земля? Не маслом ли она вымазанная? Есть отчего читателю усмехнуться и взгрустнуть. Но дед передаёт внуку знания прежних поколений, которые юное поколение должно обязательно суметь принять. Прочему действительно научат в школе.
Как же всё-таки быть с рыбалкой? Солнце близилось к закату, улова не свершилось. Матери юнца останется развести руками. Честно говоря, она и не ожидала пойманной демагогами рыбы. Шукшин ввёл её в повествование специально, так как, без вмешательства в происходящее нового лица, поставить точку в рассказе не получалось. Вместе с тем, читателю преподносилась суть содержания, характеризующаяся многословием без какого-либо результата. Только читатель и сам понял, что результат не всегда зрим – порою он сугубо умозрителен.
Коленчатые валы (1961)
Определённо, рассказ «Коленчатые валы» в том или ином виде, но существовал до написания киносценария «Из Лебяжьего сообщают». Просто ныне трудно установить, предварительно не проведя изысканий, что чему и как именно предшествовало. Однако, читатель должен согласиться, всякий труд о Шукшине хоть в чём-то должен претендовать на самостоятельность высказываемых суждений. А ежели считать именно так, значит трактовать нужно, исходя из знакомства с произведениями. Так всё же: что считать за основу? Вполне логично пальму первенства отдать рассказу. Объясняется это просто – не доведённой до конца логичностью повествования. И снова – опять же – трудно делиться подобными суждениями, поскольку проза Василия на том и основывается, будучи переполнена жизненностью. Это может означать многое. Проще говоря, читатель всему должен давать собственную оценку, косвенно опираясь на становящееся ему известным от других.
В колхозе «Заря коммунизма» накрылись коленчатые валы. Не потому ли колхоз именуется «Зарёй коммунизма»? Не по причине накрывшихся валов, а от бессознательности людей, вроде стремящихся к наступлению светлого будущего, научившись главному – перекладывать ответственность на других. Потому и накрылись валы – от безразличия механиков. Им де без разницы, ведь без разницы всем остальным. Кто дал испорченное масло? С того и должен быть спрос. Иного выбора у них не было. Залили испорченное масло – накрылись валы, не залили бы этого – накрылась бы вся система. Читатель видит в повествовании сознательное вредительство. И читатель крепко задумывается, понимая, проблема исходит не с низов. Проблема опускается с самого верхнего уровня. Как же быть? Трудно измыслить для России выход из положения. Учитывая и то обстоятельство, что советские писатели начали активно писать о проблемах, которых прежде будто бы не существовало в Советском Союзе, якобы русский человек в тридцатые годы был совсем другим.
Ладно: решал читатель – всякое случается. И валы накрываются, и масло по недосмотру заливают испорченное. Где теперь искать требуемые для ремонта детали или сами валы? Должна помочь взаимовыручка. Рядом есть другие колхозы, стремящиеся к тому же коммунизму. Они не откажут. В действительности иначе. Ближайшим колхозом управляет председатель по прозвищу Каменный человек. У него и крохи не выпросишь. Отнюдь, он не скуп, просто знает цену всему, и разбазаривать припасённое на нужды безалаберных не собирается. Возьмись он каждому помогать – сам разорится. Скрепя сердце Каменный человек всё-таки одолжит валы. Не сразу это произойдёт. Но возврат валов он обязательно потребует.
До разрешения ситуации валы придётся искать на стороне. Главный герой повествования станет спрашивать едва ли не каждого встречного, в результате чего и сойдётся с тем злостным алиментщиком, который знаком читателю по киносценарию «Из Лебяжьего сообщают». Встреча произойдёт при несколько иных обстоятельствах и будет протекать не с той же степенью экспрессивности. Вынести суждений можно порядочное количество, как и во время просмотра фильма – сугубо негативных. Как бы не пришлось поймать мысль о не такой уж зловредности алиментщика. Просто он говорил открыто, не скрывая намерений, тогда как механики из колхоза «Заря коммунизма» поступали разве только не хуже, всего лишь не задумываясь, насколько их дела сходны с помыслами настроенных против коммунизма людей.
И сам Шукшин активно критиковал советский строй, точно не говоря – за него он выступает или против. И так становилось ясно: критики Василия удостаивают внимания не сложившиеся порядки в государстве, а продолжающие одолевать людей нравы. Разве с таким населением построишь коммунизм? Разве только и пробудешь на границе зари, не зная, ожидать рассвет или готовиться к вечной ночи.
Правда. Артист Фёдор Грай (1961)
Говори всегда правду: понимает читатель, продолжающий знакомиться с творчеством Василия Шукшина. При любых обстоятельствах, какой бы та правда не оказывалась излишне громко звучащей. Нельзя допускать недоговорённостей – они приравниваются ко лжи. Это становится понятно из таких рассказов, названных «Правда» и «Артист Фёдор Грай». Впору вспомнить жаркие речи большевистских вождей, вещавших в десятых годах с трибун одно, в итоге получивших отнюдь не запланированное. Чем тогда отличается речь председателей колхозов, открыто говорящих о проблемах, только столь незначительного порядка, что их наличие и скрыть не стыдно, зато у слушателя создаётся ощущение честности и открытости. При этом не сообщается о затруднениях более серьёзного уровня, на которые закрываются глаза. В том и состоит правда жизни – в незнании истинных проблем, прикрываемых для виду мишурой.
Сообщив всё терзавшее естество, укорив сложившуюся систему поощряемой риторики из правды и недоговорённостей, Шукшин переходил к представлению людей, не готовых мириться с для них неугодным. Василий не стал тревожить колхозы изнутри, доверив право говорить театральному артисту. Ведь и его нечто может угнетать. Например, будучи простым человеком, он отрицательно относится к надуманной простоте. От него требуют играть роль сельского жителя, измыслив для роли выражения и модель поведения, свойственные совсем уж древней деревенщине, коих он в глаза никогда не видел. Причём не от собственной слепоты, а так как таковых людей на селе не водилось. Задумываться о существовании пасторального реализма Василий не стал, ибо чего нет, того допускать на театральную сцену не следует.
Артист Фёдор Грай молча мирился. Он худо-бедно исполнял требуемое, неизменно находя возможность дать зрителю понимание наигранности происходящего. Шёпот Фёдора еле можно было расслышать. Нести чушь он не хотел. Зачем сообщать зрителю всю ту ерунду, о которой советские драматурги толком ничего не знали. Те писаки заражены общей идеей, не желая увидеть действительность собственными глазами. Что же, Фёдор тогда и будет говорить тихо. Как же к его выходкам относился режиссёр? Он бесился! Показывал, как надо играть простых людей. Впору оказывалось необходимым смеяться над его потугами. Настроившийся на зрелище, невзыскательный зритель мог и улыбнуться, тогда как серьёзный человек отнесётся к таким сценам со скепсисом. Вот и Фёдор держался, пока у него хватало сил.
Шукшин готовил бурю. Должна быть выездная проверка театров, вроде конкурса. К оной все начнут готовиться. Мудрено ли читателю узнать, каким образом артист Фёдор Грай поступит? Будто не хотел продолжать молчать, а на личном примере показать приезжим гостям собственное отношение к проблемам. С громким голосом он выйдет на сцену, подойдёт к человеку, исполняющему роль председателя, и вместо робкой покорности с заискивающим взглядом, обрушит груз скопившихся эмоций. Представление пойдёт не по сценарию, никто не окажется готовым к доминированию над Фёдором, взявшимся нести правду в массы. Наоборот, риторика тех дней требовала, чтобы развенчание социалистических достижений показывалось с истинной стороны, чтобы за словами об успехах открывалась истина. Правда ведь в том и заключалась, что об имеющем место быть не сообщалось: замалчивалось.
Не желал молчать Шукшин. Раз он писал рассказы, снова и снова затрагивая проблемы сельских жителей, значит к тому и стремился. Время Василию способствовало, иначе не знать читателю ни режиссёра, ни писателя, в качестве которых Шукшин состоялся. Когда-то фильм о проблемах общества в разрезе неурядиц жизни простых людей ценился на вес золота. Жаль, всё былое кануло в Лету, кроме людей, оставшихся прежними.
Воскресная тоска. Лёнька (1961)
Совсем ещё молодой автор, с едва окрепшим талантом беллетриста, Шукшин взялся рассуждать: для чего человек пишет? Может он знает нечто такое, о чём не знают другие? Или есть иная причина, побуждающая рассказывать о чём-то определённом? Об этом Василий размышлял в статье «Приглашение на два лица», позже публиковавшуюся под названием «Воскресная тоска». Но ладно другие… для чего Шукшин писал сам? Он был уверен, им рассказываемое – не есть данность многих, скорее свойственное сугубо ему одному. Верил Шукшин – никто другой не чувствует уединения с природой, которого он мог добиться. Именно об этом он думал, предложив статью для публикации в «Комсомольской правде».
Как нужно понимать уединения Шукшина? С природой ли? Или он подразумевал природную суть человека? Остановиться в суете жизни, поразмыслить о смысле бытия и представить на суд читателя таким, каким оно и должно казаться. Вполне вероятно так понимать, приступая к знакомству с любым из рассказов Василия. Хоть взять для примера «Лёньку». Это повествование без начала и конца – просто эпизод существования, не подразумевающий глубокого смысла.
Получилась следующая ситуация – была спасена девушка. Она шла, не ожидая опасности, когда в её сторону устремилось сорвавшееся бревно. Быть беде, не успей поспеть на помощь Лёнька. Лом был воткнут в землю, бревно упёрлось в преграду и остановилось, сам же лом отлетел. Обычно подобный рассказ приводит к определённым отношениям, ведь неспроста автор брался за повествование. Не полагается же представить ситуацию, малость её обыграть и поставить точку, не удовлетворив ожиданий читателя. Между тем, Шукшин привык именно к такой подаче историй. Конечно, развитие отношений случится, обязанное раствориться в небытии.
Сперва девушка пыталась отблагодарить спасителя. Он обязывался придти к ней, встретиться с её мамой, выслушать благодарность и рдеть от смущения. После он уйдёт, будто и не спасал никого. Исходя из этого, читатель даже пожелает вывести образ героя произведений Шукшина. Это такой парень, живущий без мысли о завтрашнем дне, поступающий на благо других и не требующий проявления ответной благодарности. И всё складывается таким образом, чтобы этому парню обязательно повезло, хотя бы на краткий миг. С ним самим произойдёт нечто приятное или не очень, вследствие чего он окажется на короткое время счастливым. Затем не бывать ничему, поскольку на том Шукшин предпочитал обрывать повествование. Вот и над судьбою Лёньки читателю предстоит гадать, в каком направлении полагается жить сему счастливчику, упустившему для него свыше данное.
Поэтому Василий прав, размышляя, для чего он взялся писать. Пусть современники и потомки говорят, будто Шукшин писал про им близкое. Может потому и писал про близкое, ибо жизнь всегда одинакова, не имеющая начала и конца. Это ли не познание природы человека? Не требуется предварения и завершения, лишь определённый миг, исходящий из складывающихся обстоятельств, растворяющийся в переменах, подоспевающих придти на смену. Других причин найти не получится, их и не нужно пытаться искать.
Опять же, каков смысл рассуждать о творчестве писателя в обобщающих чертах, только-только взявшегося воплощать себя в ремесле писателя? Обычно, как ни крути, редкий человек меняется. Он может быть перевоспитан, будет стараться казаться другим, постарается соответствовать возлагаемым на него требованиям и надеждам, но общий ход мысли сохраняется. Такому явлению есть объяснение, имелась бы необходимость заострять на нём внимание. Не забыть бы о творчестве самого Василия Шукшина.
Классный водитель. Гринька Малюгин (1962)
Рассказы «Классный водитель» и «Гринька Малюгин» неразрывно связаны со снятым в 1964 году фильмом «Живёт такой парень». Вместе с тем, они способны выступать в качестве самостоятельных произведений, каковыми их и представил читателю Шукшин. Оба они связаны с профессией водителя и создают впечатление об её неоспоримой важности. Читатель и прежде в этом косвенно убеждался, запомнив, какая ответственная задача возлагается на плечи водителей транспортных средств. Теперь предстояло лично познакомиться с теми парнями, от умений которых зависит не только успех посевных компаний, но и порою спасение народного хозяйства.
В «Классном водителе» сообщается о Пашке – лёгком на подъём парне, выходце из староверов, в Сибири прозываемых кержаками. Пашка сразу приглянулся председателю колхоза, которого взялся подвезти. Заметив лихость водителя, председатель предложил поработать у него в колхозе. А чем заняться водителю в новом для него месте? Работа будет выполнена в срок, но и о досуге нельзя забывать. Прикипит он к местной красавице, стараясь показать себя с лучшей стороны. Да за дурашливостью трудно разглядеть серьёзность намерений. К тому же, намечалась в повествовании культурная баталия между московским инженером (женихом той красавицы) и Пашкой (нигде не бывавшим, кроме Алтая). Каким бы не был герой повествования отчаянным, всё-таки он не собирается разрушать чужое счастье. Наделав дел, осознав вину, он ретируется, уступив красавицу тому, кто её и должен любить. На этом в рассказе ставилась точка.
Разумеется, для сюжета фильма такой сценарий не годится. Нужно больше деталей. Тогда Шукшин добавит в действие эпизоды из других рассказов, подведя в окончании к тому, о чём он сообщал в повествовании «Гриньки Малюгина». Сам рассказ ставил для читателя дилемму понимания стремлений людей с советским образом мышления. Не раз говорилось, насколько важно заботиться об общем имуществе и не жалеть жизни, всегда действуя на благо других. Что же, Гринька Малюгин – практически идеал. Он поступил геройски. Долго не думая, заскочил в горящий бензовоз, загоревшийся среди прочих автомобилей, и отвёл его в сторону обрыва, чудом выпрыгнув в последний момент и сломав ногу. Теперь он попал в больницу, где и происходит основное действие сообщаемой истории.
Парень – определённо герой. Но оправданно ли? Шукшин изначально представлял Гриньку тридцатилетним, холостым и скорее всего с недалёким умом. От такого не знаешь чего ожидать – ему скорее нравится дурачиться. О чём его не спроси – вечно нафантазирует. Как оказался в больнице? На Луну летел да свалился. Зачем бросился бензовоз отводить? Сдуру. Лишь на вопрос о прошлом отвечал уверенно – танкист! Когда спросили об образовании, замялся. Стыдно сказать – пять лет школы за плечами, всего лишь. Как же быть с подвигом? Думайте, что хотите, главное, чтобы потом в глаза людям не стыдно смотреть было. И читатель невольно мог провести параллель с классным водителем Пашкой, о чём Шукшин позаботился заранее, представив в фильме их в качестве одного персонажа.
Оба рассказа публиковались в «Новом мире». Сказать о том, какое это имело значение для писателя тех лет – ничего не сказать. Публикация в журнале такого уровня обеспечивала пристальное внимание всего Советского Союза. Кто такой Шукшин? О нём могли начинать говорить даже в самом глухом углу. Особенно это не могло обойти внимание жителей Алтайского края. Из прозаиков сих мест практически никто не добивался столь широкой известности, как не отмечался оной и в дальнейшем.
Лёля Селезнёва с факультета журналистики (1962)
Отчего советский литератор непременно должен обращать внимание на несуразности имевшейся в его окружении действительности? Потому как иных проблем он не замечал. Его удовлетворял уровень жизни, но полному осознанию нужного мешали портящие настроение обстоятельства. Ещё со Сталина пошла традиция строить литературные сюжеты, исходя из необходимости воспевать лучшее во имя ещё более лучшего. А раз так, значит должно существовать и нечто не совсем лучшее, достойное порицания. Не потому ли советская литература наполнялась сюжетами умышленного раздолбайства? С этим непременно начинали бороться сознательные граждане. Вот и у Шукшина в рассказе про Лёлю Селезнёву с факультета журналистики происходила похожая ситуация. Читатель узнавал – из-за халатности простаивают машины, не способные переправиться на пароме. Нужно срочно разрешать ситуацию. За оное и взялась Лёля Селезнёва.
Спрашивается, зачем тебе это надо, ежели никому другому подобное не требуется? Спокоен председатель колхоза, не выражает беспокойства глава райкома. Что до всех прочих – пусть терпят! Ситуация обязательно разрешится не мытьём, так катаньем. Какая разница – переправа произойдёт сейчас или немного погодя? Посевная компания не страдает, возможные издержки учтены заранее. Но нет! Лёля Селезнёва рвётся из последних сил, требуя восстановить переправу. Она переживает прежде всего за простаивающие машины, способные выдать больше, нежели у них в итоге получится. Вроде бы её поведение похвально, если бы Лёля не стремилась добраться до сути проблемы, вслед за её решением намереваясь разбираться основательно. Что тут скажешь? Товарка Селезнёва – подлинный житель социалистического государства, стремящегося к коммунизму. Похоже, только она одна понимает, насколько страдает общее положение, воспринимаемое ею за личное поражение.
Так почему переправа пришла в неисправность? Денежные средства на поддержание выделялись. Вопрос: куда делись деньги? Другой вопрос: где искать деньги снова? Раз уж они прежде были выделены, значит повторно на то же давать не полагается. Хорошо, Лёля добьётся требуемого. Она получит необходимое. Вслед за её инициативой обязательно полетят головы. Это произойдёт потом. Пока следует озаботиться восстановлением переправы. Кто этим займётся? Опять Лёля. Не своими руками, но усилиями плотников. И как же быть с тем, кому полагается заниматься ремонтом? Они бы рады, но трудиться сверх им положенного – их не устраивает. Как тут не вспомнить стахановцев? Однако, шестидесятые годы – не тридцатые. Ныне нужно убеждать работать в три смены, забыв про покой и сон, лишь бы сделать дело, которое изначально не следовало допускать до аврала. Энтузиазм Лёли поможет починить переправу в короткий срок.
Читатель недоумевает. А советский читатель и подавно недоумевал. Не так важно, отчего деньги не были потрачены по назначению. Как знать, они могли быть использованы на другие нужды, заполняя прорехи, требующие немедленного реагирования. Не всё прогнило в Советском Союзе, как о том могло подуматься. Не случись инцидента с переправой, могли накрыться хоть пресловутые коленчатые валы. Тогда бы не до переправы было вовсе, ибо, при отсутствии транспортных средств, всё вовсе встанет намертво. Впрочем, в рассуждении можно касаться различных ситуаций, должных происходить в неимоверном количестве комбинаций. И оправдания изыскивать столь же отличные друг от друга. Сам Шукшин говорил однозначно – денежные средства ушли не по назначению, значит райкому следует разобраться и наказать виновных.
Василий доказал роль личности в происходящем. Какого бы не случилось коллективного хозяйствования в будущем, без твёрдой руки горящих идеей людей не обойтись. Ведь всё рухнет, когда каждый будет надеяться на товарища, поскольку и тот начнёт надеяться на каждого. Следовательно, лучшего ждать не приходится.
Экзамен. Игнаха приехал. Дояр (1962)
А не поговорить ли за жизнь? Да так, чтобы за душу взяло? О накипевшем, наболевшем и наиважнейшем? И Шукшин приступил. Он вступил в диалог с самим собой, сообщив историю студента, прошедшего войну и плен, и профессора, бывшего на войне и в плену лишь в фантазиях. Рассказ получил название «Экзамен». По его сюжету на экзамен опаздывал парень, к тому же очень плохо подготовленный. Как же так получается, что к человеку предъявляют требования те, кто не представляет, зачем этому в действительности обучает? В самом деле, студенту попался вопрос по «Слову о полке Игореве». Смутные воспоминания терзали его, тогда как толком рассказать он не мог. Ему взялся помогать профессор, сказав, как много общего между студентом и князем Игорем, воевавшим и бывшим в плену. Оставалось непонятным: получит студент положительную оценку или же нет? Шукшин не стал защищать незнание, но всё-таки укорил профессора.
В чём укор профессору? Он – человек, отягощённый знанием, не смеет применить ничего на практике. Ему того и не требуется. Он волен жить фантазиями, создавая впечатление, будто тем способен помочь другим. На деле иначе! Студент тому в качестве примера. Честно сказав о затруднениях, проявляя тягу к знаниям, ему было отказано. Читатель волен посчитать таковое суждение профессора справедливым. Ежели требование есть, оно должно быть исполнено. В таком случае придётся согласиться. Возможны и иные точки зрения, только в случае преподавательского состава они имеют особый оттенок.
Раз пошёл разговор про город, не обсудить ли стремление людей покидать сельскую местность? Про это рассказ «Игнаха приехал». Обычно стимулом к перемене места жительства является служба в армии, когда отрывают от родной земли и посылают далеко-далеко. Так случилось и с главным героем повествования. Он отслужил в армии, пошёл работать в цирк силачом, обзавёлся семьёй и обратно его не тянуло. Но вот он приехал повидаться с родными. Чужого мнения уже не приемлет, лучше сам сообщит о беспокоящем. Пришлось отцу его осаживать, больше из-за опаски расстаться со вторым сыном – силой он не уступал брату и вот-вот готовился отправиться служить.
Ждать от Шукшина разрешения ситуации читателю вновь оказалось бесполезно. Нет правды в словах действующих лиц повествования. Каждый из них прав. И тот, кто уехал в город, не желая оставаться. И правы деревенские, стремящиеся сохранить старый уклад. Правы и те, кого одолевают сомнения. Как правы и прочие, жарко отстаивающие определённое мнение. Оттого и полна жизнь разнообразием – она противится единому пониманию имеющегося. Никто не должен настаивать на определённом суждении, так как одно существовать не может, поскольку практически сразу ему будет поставлено противоположное суждение. Посему спору между городским и деревенским жителем не будет конца до той поры, пока существует само разделение на город и деревню.
Есть ещё один рассказ у Василия за 1962 год, называется он «Дояр». О чём – непонятно. Информация о существовании сего рассказа известна по списку произведений Шукшина с сайта мемориального музея-заповедника, расположенного в Сростках. Или такое название имело другое произведение Шукшина, никогда не отсылающее к «Дояру», либо нужно внимательнее изучать творчество Василия, находя в нём упущенное. Когда-нибудь истина будет установлена. Пока же упоминание рассказа пусть остаётся, дабы вовсе не забыть про отсылку к нему. Но читатель всё же волен самостоятельно предположить, о чём Шукшин желал рассказать. Благо, название говорящее.
Одни (1963)
Есть ли разница, где жить? Город или деревня? Что там, что там – кто бы голову поднимал, растрачивая день за днём на труд. Какая разница, где поднимать детей. И нужно ли их поднимать? Поднимались бы руки, уставшие от каждодневных однотипных действий. Хотелось бы поднять настроение, пребывающее в упадке. Есть малое число радостей, тому способствующие, и те упираются в осуждение общества. Почему трудовому человеку нельзя вечером расслабиться, дав отдых и душе? Ведь может он опрокинуть стаканчик, взять в руки балалайку и утолить печаль в игре на музыкальном инструменте. Если бы не косые взгляды соседей и родственников, смеющих тебя осуждать. Словно и они не желают отдыхать, а только и предпочитают трудиться, не разгибая спины. Что же, легко судить, пока ты молод. Остаётся время переосмыслить жизнь. Но как быть тем, чьи годы прожиты? Они оглядываются назад и видят совсем не то, ради чего смели существовать.
Вот перед читателем человек труда. Перед ним результат его деятельности, за спиной балалайка. Он работает добросовестно, если чем себя и побуждая, то скорой возможностью прикоснуться к струнам. Желание разбивается, стоит встретиться взглядом с женой. Работай больше: говорят её глаза. Зарабатывай больше: продолжают они говорить. Больше и больше: крик глаз становится невыносимым. Работай день и ночь: приговор глаз грозит пожизненной каторгой. Не для себя стараемся – для детей: сверкнули очередным укором глаза жены. А не пошло ли оно всё к чёрту? – ответ глаз мужа обрывал разговор. Какие дети? Ради чего? Когда же предстоит остановиться? Или жизнь – это быть омытым по рождению и омытым по смерти? Опомнись, жена!
Шукшин категоричен. Старости не избежать. И неужели даже тогда, когда дети воспитаны, стали жить своими семьями, и тогда не видеть белого света, продолжая кропотливый труд, допустим, шорника? Стоит жене в очередной раз по необходимости забыть о личных предпочтениях, как муж может взбелениться. Имеет на то полное право! Он уничтожит заготовки, предастся буйной страсти разрушения. И всё из-за укора жены в сторону балалайки. Лишать человека единственной радости, принуждать к продолжению бесконечно бессмысленного – неправильно. Удручает и вымирание профессии шорника. Совсем не осталось лошадей, для которых изготавливаются хомуты и шоры. В этом заключается другая проблема деревенских жителей, чей труд готовы взять на себя городские рабочие.
Так почему не предаться слезам? Что им – старым – остаётся? Оттого человек и предаётся хандре, если не умеет себя выразить через нечто другое, никак не связанное с основным предметом его деятельности. Нельзя с утра до ночи пребывать в мыслях об одном, ни к чему более не обращаясь. Хорошо, что Шукшин это понимал. Ещё лучше – написал об этом для читателя. Поймёт ли только кто, разглядев за печалью шорника тягость труда, не разбавляемого игрой на балалайке? Да и кто станет осуждать, коли смирение с судьбой всё равно имеется. Главное, не трогать вещь, способную утолить горестное осознание тленности бытия, пускай и через полезное для общества ремесло.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69435901&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
