Валерий Митин "Моя первая жизнь, или Все имена и фамилии изменены"

Моя первая жизнь, или Все имена и фамилии изменены
Валерий Митин

Эта книга понравится и взрослым, и подросткам. Взрослые вспомнят советские годы молодости. Мужчинам понравятся главы про службу в Советской Армии. А для девушек будут интересны главы про колхоз. Современная молодёжь с удивлением узнает, что у родителей в молодости были такие же проблемы, как у них.

Валерий Митин

Моя первая жизнь, или Все имена и фамилии изменены

Предисловие.

Ну вот, через неделю мой сын отправится служить в Армию. Быстро время пролетело. Когда увидел сына подстриженным, понял – какими же и мы были классными «балбесами». Но ни мы прежние, ни эти, сегодняшние, естественно, так не считали. Сейчас, с высоты лет я говорю ему: « Ты должен определиться, кем хочешь стать в этой жизни. Что, неужели тебе не хочется кем-нибудь стать?» Молчит мой сын. «Чего папа пристал»,– говорит.

А если честно, то и я не представлял, чего же мне хочется в этой жизни. Знал, сначала надо отслужить, а потом само собой всё получится. Зато родители позаботились за меня, они уговорили меня окончить техникум (по- современному – колледж), получить образование и специальность. Так, что после Армии я должен был стать ТЕХНИКОМ – ТЕХНОЛОГОМ или МАСТЕРОМ на заводе. Круто? Ещё бы, большинство ребят совсем не хотели учиться после школы. Эх, мои восьмидесятые. Уверенные, заносчивые, добрые, любимые.

Тогда было время рабочих специальностей. Токари, фрезеровщики, слесари зарабатывали больше, чем образованные инженеры в отделах. Рабочие со временем получали 6 – высший разряд, и тогда они становились «спецами». Это уважение, доска почёта и премии на праздники. Для этого можно было не горбатиться над учебниками. А инженеры с дипломами – быстро оценивали свою перспективу – денег не будет больше оклада, как ни старайся, они были только у больших начальников. А ими станешь где-нибудь к пенсии, при примерном поведении. Поэтому в отделах практически ничего не делали, любили больше заниматься общественной работой. Готовиться к собраниям, проводить разные мероприятия, конкурсы для поднятия жизненного тонуса. Но зато все были заняты, безработицы не было.

Некоторые рабочие хотели заработать ещё больше, перевыполняли план и иногда получали действительно на много больше, чем другие. Но это быстро замечали, и тогда им подрезали расценки на продукцию, которую они делали. Чтобы не выделялись. В общем, все жили практически одинаково, серенько. Но зато завидовали друг другу мало. Добрее были.

Заводы делали продукцию для других заводов, а те еще для других. Модным было планы по производству перевыполнять, и тогда лишние изделия власти насильно заставляли приобретать друг у друга. А чтобы было не обидно, давали к ненужной, плохой продукции что-нибудь хорошее. Такой товар назывался – ДЕФИЦИТ. Все соглашались, ведь со временем ненужное можно было сдать в металлолом, и всё начиналось заново. Но я отвлёкся, ведь разговор хочу вести про свою молодость, службу в армии, а не про анализ советской системы хозяйствования.

Мысли кем стать в будущем стали появляться у меня только в армии. Наверное, погранвойска подействовали. Я захотел стать чекистом, работать в КГБ. Тогда во всех подразделениях в армии, да и на гражданке тоже, были особые отделы, в которых «бдили» за остальными людьми. Ну, там, как бы, шпионы не подобрались и не навредили чего-нибудь. В нашей части нас проверял начальник особого отдела капитан Гордиенко. За жизнь говорил с нами, а заодно интересовался, как дела в твоей роте. Неуставные отношения, дедовщина и т.п. пресекались. Этим пограничники всегда отличались от других войск. Мы были политические войска. У нас, да может у десантников, была дисциплина.

Вот с этим капитаном, слово, за слово, говоря, я и решил, что это здорово быть «КГБистом». Узнал, что есть учебное заведение – МГИМО (Московский государственный институт международных отношений). Там и появляются работники КГБ. Есть направление внутренней работы, как у капитана Гордиенко, а есть направление внешней работы – это загранка. Когда дошла речь до этого момента, в голове у меня стали проплывать моменты из кинофильмов про разведчиков. Песня « не думай о секундах с высока» Штирлица – сама запелась. И что самое главное! Если после пограничных войск поступать туда будешь (Войска ПВ принадлежали КГБ)– то наполовину уже будешь принят. А если с характеристикой от капитана Гордиенко- то вероятность поступления ещё больше увеличивалась. На землю я опустился, когда мне было сказано, что готовиться нужно прямо сейчас. А именно, рассказать, что у меня во взводе не нравится мне, или, может, кто-то не такой как все. Я грустно посмотрел на капитана. Он видимо не увидел в моих глазах (только что восторженных) прежнего огня и сказал, что это совсем не «стукачество», а огромная работа. Но разговор пошел уже сухо и быстро закончился. Но мысль стать работником КГБ, пусть и на гражданке у меня появилась. Потом, где то через год службы, когда этот же капитан (и не только он ) допрашивал меня – мечта о разведке улетела далеко, далеко. Но это история была, когда я был уже зрелым воином, когда больше года уже прослужил. Думалось что, вот ведь, как долго я уже дома не был, а ещё столько же служить. А рассказы про свою службу, да и молодость вообще, начну, когда «духом» был. Это значит, ещё присяги не принял.

БЕГ.

Команда подъём раздалась вовремя и… Думаете – неожиданно. Нет, я не спал.

«Рота подъём!» – прокричал дневальный по тумбочке несколько раз. Первый раз не слишком громко, второй – хорошо. Третий уже хрипло. Видимо дежурный по роте сержант перестарался в обучении командному голосу. Многие, как и я, уже не спали. Все-таки уже 3 неделю служим. Знаем, что к чему. Нужно будет быстро вскочить и одеться, а потом на зарядку бежать. Успеть всё это сделать, надо – пока горит спичка. Она действительно горит, где-то секунд 45. Поэтому замок (заместитель командира взвода) вслух считает до 45, а мы – все курсанты прыгаем. Кто в одном сапоге. Кто в сапогах без штанов. Кто портянки потерял. Кто – как, пытаемся быстро одеться. Вот поэтому я, как то, уже приспособился просыпаться за несколько минут до команды и уже готовиться прыгнуть к тумбочке с одеждой. С учетом того, что спал я на втором ярусе кроватей, то нужно было ещё не прыгнуть на шею нижнего бойца. Не сразу, но мы приноровились и старались не мешать дуг другу. Наиболее расторопные уже к этому времени под одеялом одевали галифе. Впрочем, если не терять времени на ругань с соседом, одеться вовремя можно. Главное правило – не экономить время на заматывании портянок. Это выйдет боком потом. Мозоли кровавые получишь точно. А застегиваться можно, пока бежишь, в строй вставать. Вообще проблема с подъёмом бывает вначале только.

Вот построились, а я вспоминаю, какой сегодня день недели. Плохие дни – когда вариант зарядки номер 3. Вообще, на тумбочке кричат – какая форма одежды и про зарядку, но никто не слышит этого при подъёме. «Ужас! Вторник! Значит – 3 вариант» – вспомнил я. Значит кросс за пределами части. Значит 25-30 минут мучений. Бег! Бег! Бег.

****

Готовиться к армии я стал заранее. Знал, что там придётся много бегать, знал, что в погранвойсках ещё больше. И вот мы с братом двоюродным и дружком моим Андреем Мовергоз решили бегать по утрам. Между прочим, очень хорошее дело. Морозным утром пробежаться по набережной любимого города – одно удовольствие. Вокруг почти никого. Солнце!!! Жалко, что я не поэт. Оно такое, что хочется жить, и легкий визг готов вырваться из тебя! Морозец подгоняет. За Волгой прямые дымки от деревянных домов. Вот с этой стороны город, а за рекой деревня деревней. Домики маленькие. Но большой портрет прищуренного Ленина в кепке с ладонью. Его укрепили на большой металлической эстакаде. И сейчас всё на меня щурится. А солнце уже полностью показалось во всей своей красе над рекой, замёрзшей, с блеском от снега. Надо уточнить, Волга замерзает в городе не полностью. Остается ближе к берегу открытая вода. Ярославль – промышленный город и вырабатывает много тёплой воды. А вспомнил про эту полоску незамёрзшей реки, потому, что на самой кромке льда, чудом не падая, по вечерам было чёрное пятно. Это птицы: галки, а может и вороны вперемежку там ночевали. Видимо на старых липах на набережной и бульваре места не хватало. Так вот они чёрным пятном сидели на этой кромке и двигались, перелетая, по течению вниз. Птицы, оставшись крайними, перелетали в середину и начало стаи. Так это пятно и смещалось вниз по реке. Люди тоже стремятся попасть туда, где теплее и безопаснее. Природа – одним словом! Но сейчас, утром, эта полоска, тонким льдом покрытая, была без птиц. Улетели в город, пищу добывать.

Солнце совсем поднялось, смотреть на него неудобно, глаза режет, и я сосредотачиваю внимание на нашей набережной. Вот какой высокий берег! Вот какие могучие липы! Они стояли здесь ещё до революции и видели, как дамы с собачками и с офицерами прогуливались. Но прекрасные мысли заканчиваются. Просто подбегаем к Арсенальной башне (это часть бывшей крепостной стены), а это почти половина нашего маршрута. А напротив башни, через мост, внизу «медвежьего» оврага домик стоит. Его в своём романе Лев Толстой упоминает, там князь Болконский умирает. Но мне не до этого сейчас. Нужно следить за дыханием, а то нахватаешься холодного воздуху и заболеешь. А это уже не просто, и ты иногда переходишь на шаг.

Хорошо – поворачиваем. Вернее я вижу, что мои спортсмены уже бегут навстречу. Но ерунда,– каких- то 50 шагов не добежал. Обратно бежится легче, не знаю почему. Так мы бегали, пока друга моего не забрили в солдаты. Он один из первых ушёл служить. Попал в Чехословакию, в ЦГВ (центральная группа войск). Тогда Советская Армия находилась во всей Восточной Европе и в Германской Демократической Республике.

А ещё были кирзовые сапоги. Мы их обували, чтобы кататься с «мякушки». Так назывался асфальтированный спуск с верхней набережной на нижнюю у знаменитой беседки. Это потом я узнал, что название произошло от дома купца Мякушина, который жил там. Так вот, по этому спуску мы катались летом на самокатах. Причём самокаты делали сами. Доставали где-то подшипники, в отверстие втыкали обструганные бруски и соединяли их доской с сидением. Задний брус неподвижный, а передний верёвкой можно было поворачивать.

Это летом. А зимой этот спуск становился ледяной горкой. Дети катались на «картонках», по-нашему так назывались куски фанеры. Кто придёт на санках, тех ругали – ведь можно лёд поцарапать. Длина этого спуска – чуть меньше ста метров. Так вот, особым геройством было – съехать, стоя на ногах, и не упасть. А кирзовые сапоги надевали для скорости. Вот с разбегу вскакиваешь на лунку и мчишься, сапоги шумят, тебя разворачивает, но ты стоишь. «Не трусь, должно опять развернуть, и поедешь опять прямо» – мысленно подбадриваешь себя. Только бы не упасть. Ведь сверху, ты точно знаешь, на тебя девчонки из нашего двора и школы смотрят. Вот съехал, наклонившись, врезался в бугор снега, который наскрёбся у борта нижней набережной, пробежал по инерции. Здорово! Ура! Получилось! Теперь высматриваешь наверху ту самую, самую. Ага, она среди других девчонок! Наверняка, видала меня. Вот оно счастье!

Да! Про кирзовые сапоги ещё. Я где то прочитал, что какой-то спортсмен тренировался, бегая с утяжелением. Вот, для тренировки к службе в пограничных войсках, я решил то же самое сделать. Моя мама работала в гальванике на заводе. Там для электролита нужен был свинец. Это тяжёлый металл, мы ещё грузила для рыбалки из него выплавляли на огне. Так вот, мне достали две тяжёлые свинцовые пластины. Я загнул голенище сапог, подсунул пластины и зашил. Теперь можно было гулять и заодно тренироваться. Конечно, зимой на этих сапогах часто падал. Да и с девчонками, познакомиться на «кирзачах» не всегда получалось. С этим вообще одни страдания. Влюбляешься в одних. Они любят других. А ты, оказывается, нравишься третьим. Так всё запутано. Да ещё старшие парни разные пакости про твоих подружек говорят.

Познакомиться для меня не было проблемой. Подойдёшь к девочкам на набережной, всякую ерунду начнёшь говорить, чтобы развеселить. Идём дальше, а сам заглядываю в лицо, как бы ненароком. И раз! Удача! Да она красивая. Сердце застучит, теперь надо следить за речью, чтобы не «брякнуть» дурь какую-нибудь, а то всё сорвётся. Девочки по одной не гуляют. Вообще, как назло, всегда попадалось, что одна подружка красивая, а другая «мягко сказано» не очень. Да и ты, конечно, не один гулял. И друзья тоже видят, кто посимпатичнее. Андрюха Капралов – мой ровесник, парень видный, тут не зевать надо. Мы толкаемся, естественно, со стороны той, что покрасивее. Так, слово за слово, могли договориться о новой встрече. Проводим девчонок. А потом разбираемся, кто с кем будет. А один раз мы с Капраловым вроде договорились, но оказалось потом, что не совсем.

****

А сейчас приказ старшины: « Рота! На зарядку, в колонну по 3, строится внизу, бегом марш!» Мы по лестнице спешим вниз на улицу, нужно ещё через туалет обязательно успеть пробежать. Построились, я в середине, по росту, в первом отделении первого взвода. Форма одежды – голый торс. Старшина в галифе, но в кедах. Он тоже срочник, но дед (полгода осталось), да и главный в роте, – ему можно так бегать. С ним наши сержанты из взвода, пока все три. Сначала бежать терпимо, пока огибаем здание казармы, к воротам движемся, петляем – поэтому несильно бежим. Вот ворота пробегаем! Да… Сейчас начнётся мучение, я это уже знаю.

Дело в том, что, не смотря на мои тренировки дома, бежать, было очень тяжело. Моя любимая бабушка, из-за заботы по любимому внуку, советовала мне взять сапоги на размер больше. Слышала она, значит, как в армии ноги в кровь стирают. Вот и хотела мне помочь. На деле всё получилось плохо. Кирзовые сапоги разнашиваются, и надо брать их даже немного «маловатыми». А у меня они стали на два размера велики. Ноги болтались в них, как карандаши в стакане. Конечно, бежать со скрюченными пальцами, чтобы не выскочить из сапог, очень тяжело. Но бегу. Вот достигли конца нашего городка. Фу… Вот закончились офицерские пятиэтажки. Они жили тут близко, чтобы по тревоге быстрее до части добираться. Успеваю заметить – какое прекрасное утро! И Воздух свежий. И листья и трава так пахнут, молодостью какой то.

А я размечтался: «Вот мы бежим, как – будто на задание, отбить прорвавшихся диверсантов. И конечно будет трудная битва, и много наших поляжет. Но я весь в крови останусь живым. Такой, поднимаюсь с земли, отказываюсь от помощи. А кругом возгласы: «Этого не может быть, один против семи и всех уложил!» Или ещё так – попутно спасаю какую-нибудь красавицу. Да, так лучше – иду я такой, весь израненный, на руках Ленку из нашей группы из техникума несу без сознания. Откуда она здесь взялась? Неважно, не дадут помечтать. Тётка, может, у неё здесь живёт.

Брат мой двоюродный приглашение на свадьбу прислал мне два дня назад. Хорошо им там на гражданке. Я тут изнемогаю в бегах, а они там веселиться будут. Да… А на свадьбе, как будто кто-нибудь про мой подвиг расскажет, и все такие: «Да, классный парень!»

А там Красавица одна спросит: « А написать ему можно письмо будет?»

А там парень, которого я не перевариваю, говорит: « Да брось ты, пойдем лучше со мной после свадьбы». А ему ответ: « Нет! Я знаю теперь, кого люблю!» Эхе, хе…

****

Мы теперь бежим по дороге между полей. Она извилистая. Нам сержанты объясняли, что её так сделали немцы, якобы для того, чтобы в ехавшую машину с воздуха из самолёта труднее было прицелиться. В Восточной Пруссии нет густых лесов, поля в основном. Этот район называли «житницей» Германии. Мы в этих землях столько небольших красных керамических трубок находили, просто ужас. Это была дренажная система для орошения полей. Наши власти всё распахали, вместе с трубами и урожаи стали оставлять желать лучшего.

Бежать всё труднее. В мозгу прикидываешь – До середины пути ещё далеко. Может четверть уже пробежали? – Нет. Там за поворотом будет дорожный знак и там, будет приблизительно четверть. Стройная вначале колонна нашей роты всё больше растягивается. Сзади наступают на сапоги. Из последних сил старюсь. О! Вот он родимый знак «Озёрск2 км». Теперь ещё столько же и обратно. Перед тем как, обратно побежим – должны дать отдышаться и справить нужду.

Колонна наша совсем растянулась. Многие бегают хуже меня. Вон курсант Свирский – из первых рядов, отшатнулся из общего строя, «кряхтит» уже сбоку от меня. Сержанты – деды со старшиной свернули с дороги и побежали к небольшому озерцу искупаться. Когда побежим обратно, они присоединятся. С нами остаются молодые сержанты (те – кто полгода отслужил и год, «Фазаны» и «черпаки»). Они, не стесняясь, руками и ногами пихают обратно в строй отстающих. Мне сзади наступают на ноги, толкают в спину. Это курсант Ванюхов, здоровый парень, широкоплечий, ростом – почти такой же как я. Только походка, какая то у него шаркающая, ноги не поднимаются высоко, он сам еле бежит. Я больше не могу! Принимаю вправо из строя – бегу уже рядом с колонной, и не в середине, а в конце взвода. «Чёрт! Когда же это всё кончится!» И тут – «Рота! Принять вправо! Стой! Справить нужду!»

Мы разбредаемся на обочине. Кто- то прямо на коленки садится. Я встал «в наклонку », руки на колени опёр, дышу как паровоз, во рту пересохло. Многие садятся перемотать портянки – не успеют, как следуют это сделать, и значит, будет хуже. Сержанты сделали своё дело, уже гонят нас в строй: «Бегом! Марш»!

Я на своём месте опять бегу, чуть – чуть отдышались, вроде силы остались. Сейчас вон у того перекрестка развернёмся и обратно. Топот, топот сапог. Вот он уже – перекрёсточек!! Сей час, пока разворачиваться будем, немного замедлим темп – здорово! Ну, теперь ещё столько же.

Опять уже устал. И бегу рядом со строем. И не со своим взводом, а уже со вторым. Хорошо я не один такой. Вот этот, куда- то дальше меня, назад отстал. Чуть не сшиб его. Не оборачиваюсь – упасть могу, только сержанты позади орут. Они по бокам бегают, запинывают обратно в строй. Ой! Меня так толкнули, что я уже напротив своего взвода. Еле сапоги со своими ногами успел переставлять. А то бы упал.

–Митин! А ну- ка, в строй! И ещё толчёк в спину.

Я запихиваюсь на своё место, сзади опять на ноги наступают.

«Да где же этот знак, у которого будет уже три четверти, как пробежали?»– думаю я.

И вдруг – «Хрясь». Что это? В глазах потемнело, чуть не упал. Да это же, мне в «морду» дали! Курсант Ванюхов – деревенщина из глубинки Горьковской области, что-то рычит. Я отскочил опять в конец взвода. Но здесь сержант тыкает в спину так, что я вперёди Ванюхова, опять встраиваюсь в колонну. Он мне что-то грозит сзади. Но не до разборок. И я, и он еле дышим.

« Рота! Принять вправо»– кричат командиры. Машина, какая – то проезжает, мы, пока на обочину сдвинулись, медленно бежим. Да, с этой историей не заметил, как по городу уже бежим. Это здорово, ещё «чуть- чуть» и к воротам подбегаем, а по части медленно движемся. Зарядка закончена, но… Проклятый Ванюхов. Ощупываю свою челюсть – гад! Щека разбита изнутри, до глаза не дошло. Синяк в целом небольшой получится, наверное. Это прощать нельзя! Что подумали бы пацаны с моего района. Даже представилось, как они говорят: «Ну что, вот и покажи, на что способен, а то только болтать горазд, про подвиги свои».

К этому времени оказываемся у здания нашей казармы. Оно трёхэтажное красивое, в готическом стиле. У немцев, говорят, здесь была школа СС. В колонну по одному бежим наверх по лестнице в роту. Думаю: «Если сейчас не отвечу – потом не соберусь. Да и выше я нахожусь сейчас чем он». Смотрю вниз – Ага, вот ты где. Гад! Я сверху тычу кулак в его широкую «морду». Он отшатывается. Но дальше напирают снизу уставшие бойцы, они как в водовороте подхватывают нас наверх. Знаю, это ещё не всё – но и страх прошёл, только сердце ещё сильнее стучит. Вот мы уже на своём этаже. Гад оказался впереди, пропал где-то. Длинный коридор. С одной стороны окна, а с другой двери помещений. Спальни, оружейная комната, классы. В нашей спальне – только наш взвод (около 30 человек). Иду между двухъярусных кроватей по проходу к своей койке. Вот он! Впереди Ванюхов со своим дружком Еропкиным. Они призывались из одного района. Оба «дуба» по умственному развитию. У карты на политических занятиях – один Африку не может показать, а другой карту вообще никогда не видел. Вот Ванюхов направляется ко мне, его Еропкин подзуживает.

Я уже говорил, что обидчик мой из сельской глубинки, ширококостный, удар его, если пропущу, будет накаутирующим. Но вижу, что не поворотливый он. А ведь я боксом почти год занимался. Надо попробовать, чему учили. Эта «деревня» со всего размаху бьёт, я приседаю под его руку, выпрямляюсь уже сбоку от него и по его челюсти успеваю заехать. Между кроватей тесно, я вцепляюсь в него так, чтобы ему не повернуться. Позиция удачная получилась. Я правой рукой крепко прижимаю его к себе, чтобы руки его не освободились, а левой наношу ему по затылку удары. Впереди и сзади наши сослуживцы обхватили нас и растаскивают. Всё! Ванюхов пытается вырваться, но его крепко держат. Бойцы кричат, что из-за нас накажут всех. Это обычная история – коллективное наказание. То весь взвод маршировать заставят, то перекуры сократят из-за кого-нибудь одного. Сейчас быстро умываться надо и на утренний осмотр строиться. Будут проверять форму одежды, внешний вид. Курсант погранвойск должен быть побрит, иметь свежий подворотничёк, начищенные сапоги. Поэтому все разбегаемся доделывать у кого чего не в порядке. Ванюхов злой, не может понять, как какой -то «дохляк» ему тумаков насовал. После драки кулаками не машут.

Солдатские будни.

«Рота! Выходи строиться на вечернюю поверку!» – орёт изо всех сил дневальный. Это значит, что надо заканчивать подшиваться. Вечером в распорядке дня нашей курсантской жизни написано, 20 минут свободного времени. Мы сначала думали: « Вот! Хоть немного отдохнуть давать будут». Но оказалось, что ты только- только успеешь подшить белым материалом «подворотничёк» гимнастёрки. Да в туалет сходить. Хорошо, что я не курю. А то мужики никак не могут накуриться. Всё время не хватает. Вот, только успел хорошо подшиться ( это значит, что видно небольшой кантик из под воротничка), как уже бежать строиться надо.

С белой материей, чудеса происходят. Ну, кто знал, что шея так пачкается. Раньше и не думал об этом, а теперь, даже если с мылом её моешь каждый день, воротник все равно становится грязный. Поэтому белую тряпочку использовать получится, перевернув её, не более двух раз. Где взять столько белых тряпок? На первый раз выдали сержанты, показали, как правильно пришивать надо, и хватит. Говорят: « Где хотите там и берите». А если «подворотничёк» на утреннем осмотре будет не то чтобы грязный, а не свежий – то мало не покажется, накажут не только тебя, но всё отделение. Так я стал писать домой, чтобы бандероль присылали с подшивочным материалом, и стельки для сапог, кстати, тоже просил. Со стельками ноги в сапогах меньше болтались. А пока – где брать? Что из белого материала? Правильно – простыни! Они стали уменьшаться в размерах. Даже, если ты свою жалеешь, то кто-нибудь у тебя оторвёт кусочек всё равно. Ведь в спальнях, когда весь личный состав на зарядке, дежурные моют помещение, наводят порядок. Да и в течение дня дневальные заходят туда. Поэтому никак нельзя было уследить, кто именно рвёт простыни.

Но сейчас бежим строиться в две шеренги. В коридоре как раз вся рота помещается. Четыре взвода. Во взводе 3 отделения.

«Носочки выровняли»! – орёт старшина, проходя со списком личного состава.

Почему поверка, а не проверка? Никто толком не знает, но в армии лишние вопросы не задают. Старшина – старший сержант Филимонов. Круглолицый, среднего роста мужик. Именно мужик. По возрасту не больше, чем на 5 лет старше меня, но он уже взрослый какой-то. Потом только стало ясно, что это так выглядело в сравнении с нами – духами. У всех сержантов форма была ушита, сапоги с набитыми каблуками, волосы уже не «налысо» сбриты. Короче подтянутые были вояки.

–Рота! Ранясь, смирно, вольно – грохочет команда. Слово «равняйсь» нужно кричать без звука «В». Тогда звучнее получается. Филимонов начинает зачитывать.

–Курсант Абросимов

–Я.

–Курсант Варичев

–Я.

Сзади меня Огарков пытается острить по поводу фамилий, смешно их коверкая. Морозкин поддерживает его, тихо хихикают.

–Курсант Огарков.

Тишина. Я- то слышал, а Огарков прозевал.

–Курсант Огарков.

–Я – Заорали у меня за спиной.

–Ты что, родной, оглох? Тебе что «киль намять», чтобы слух прорезался? Сержант Кочетков разберитесь с бойцами.

–Курсант Митин

–Я – отвечаю громко. Я всё расслышал вовремя. ХА-ХА.

Теперь скорее бы: « Рота отбой». Эта одна из любимых для всех команд. Пока сержанты медленно идут в спальню, нужно быстро раздеться, очень аккуратно сложить обмундирование и прыгнуть в кровать под байковое одеяло. У курсанта вообще небогатое хозяйство. Как говорится: «Всё свое ношу с собой». Вот табурет у спинки кровати. На него гимнастёрку и галифе складывают. Возле него сапоги с портянками, обмотанными вокруг голенища. Еще прикроватная тумбочка. В ней туалетные принадлежности. Подшивочный белый материал можно хранить ещё в ней. Это практически всё. Командир моего 1-го отделения – сержант Кочетков, он же и заместитель командира взвода т.е. «замок». Еще сержант Бочкарёв и сержант Чудаков. Вот мои три начальника. Они тоже с нами в кубрике спят.

Чудаков – фазан, только сам закончил учебку, еще не заматерел. А Бочкарёв и Кочетков уже год отслужили. У молодых сержантов не так много привилегий. Они должны всё время быть с личным составом. Поэтому Чудаков быстро придёт, помыв ноги. Но пока, мы одни лежим на двухъярусных кроватях. Я наверху, мне видно в окно часть соседней школы. Там учат поваров, на границе много специальностей есть. Но им сержантов не дают. Только нам в инженерных ротах и водителям с автошколы. Кровати через три от меня, Морозкин из Наро-фоминска – крепкий парень с накаченной спиной, так, что она у него похожа на фигуру шахматного коня. Он начинает шутить, анекдоты рассказывать, подсмеивается над всеми.

–Митин. А ты почему Митин? – спрашивает меня. – Потому что… – и пытается срифмовать мою фамилию, смеётся, всем весело.

–А ты, тогда Иван – потому что болван! – Среагировал я. Все опять смеются.

Морозкин, получив отпор, переключается на других. Кто- то не сможет ответить раз, другой. И как то не заметно, над ним начинают подтрунивать уже все. Козлы отпущения во многих коллективах появляются. И в школе, и на работе.

–АЛЁ-Ё-Ё!!! – дверь резко открывается и появляется Чудаков. Он ещё недавно сам был курсантом, всё ещё не забылось, знает слабые стороны жизни молодого бойца.

–Курсант Абросимов!

–Я

–Ко мне,– командует сержант.

Бедный Абросимов вскакивает с кровати, быстро протискивается между рядами кроватей, виляет между тубареток и, не доходя до Чудакова шага три, переходит на строевой шаг. В трусах, босиком – со стороны, наверное, смешно. Но все молчат. Алексей Абросимов, парень из Москвы, с выпученными глазами. Он немного неуклюжий, медлительный. Но зато по Уставу, по «политике» у него всё в порядке. Быстро всё запоминает.

–Курсант Абросимов по Вашему приказанию прибыл, – бойко говорит Лёха.

– Прибыл, говоришь. А что это ты под подушку спрятал? А? Хочешь, чтобы весь взвод из-за тебя завтра лишний круг по плацу маршировал? – Чудаков успел заметить, что курсант что-то сунул под подушку.

–Никак нет, товарищ сержант, – уже потерянно говорит Абросимов.

–Так. Давай неси всё, что у тебя есть там.

Бедный Алексей тащит спрятанный под подушкой хлеб. Он его с ужина принёс, не успел съесть. Залёт!

В столовой еда тоже по команде. За длинным столом, рассчитанным на всё отделение, сержант сидит с краю. Дежурные по столовой уже стол накрыли. Стоит кастрюля с первым блюдом, со вторым, чайник, хлеб, тарелки, вилки – уже всё готово. Бедные курсанты стоят пока вдоль стола и слюни глотают. – Командир, ну не тяни… Наконец команда: «Приступить к приёму пищи».

Назначенный боец начинает раскладывать половником по тарелкам еду. Естественно первому сержанту, потом, по собственным симпатиям, подаётся другим курсантам, они тянут к нему свои тарелки, отталкивают другие миски, пропихивают свои, ругаются в полголоса. Последний получил свою порцию, когда сержант уже половину пищи съел. Так и со вторым блюдом. Бедные бойцы бросают взгляды на тарелку сержанта. – Ну, ешь ты помедленнее. Но вот наш командир поёл, переговаривается с другими сержантами. И вот – «Закончили приём пищи»! «Отделение, встать, строиться на плацу. Марш»! Кому последнему накладывали, как правило, не успевал доесть. Да и другие тоже не наелись. Поэтому «тырят» по карманам оставшиеся куски хлеба.

–Ты что? Правил не знешь?– начинает воспитывать Чудаков.

Абросимов молчит. Он знает, что хлебная заначка и у других есть: «Но блин, почему меня заметили?»

–У кого ещё хлеб под подушкой? Хотите, чтобы я проверил? Еще у кого увижу, пеняйте на себя.

Приём пищи в столовой! Ясно? Здесь бардак разводить нечего. – Сержант, конечно, знает, что может ещё провинившихся найти. Но ему неохота. Сейчас на этом бойце примерное наказание устроит.