– Да. Слава Богу. А мне грустно почему-то.
Я призадумалась. Надо девоньку спасать.
– М-м-м! Есть один очень быстрый способ, чтобы на себе детскую любовь почувствовать сполна.
– Какой, мам? Говори скорее!
– Ты должна не только слушать, но и дела делать сейчас. Готова?
– Да. – Голос ее явно повеселел.
– Зайди сейчас в ванную комнату.
Мне слышен в динамике скрип двери.
– Зашла.
– Открой воду, включи свет.
– Так. Сделала.
– Теперь закрой дверь изнутри. – Чего-то не слышу я щелчка замочка. – Закрылась?
– Зачем? – медленно, растягивая слоги, спрашивает Нина.
– Надо, Нина, надо! Теперь крикни, не открывая двери, но так, чтобы все дети услышали: «Алиса! Принеси мне, пожалуйста, тоненькую расческу».
– Да ну, мам. И чего? Ай, ладно. Говори дальше, я все сделаю.
– Короче, она принесет расческу. Ты проси просунуть ее под дверь в ванную комнату.
– Хорошо. И?.. – Нина с нетерпением ждет продолжения.
– Дальше самое интересное! Не сдавайся с первой минуты. – Я засмеялась.
– Не поняла… – разочарованно протянула дочь.
– Слушай. Сейчас набегут все твои дети. Станут в любви признаваться. И просто разговаривать, мечтать тебя увидеть. Уроки решать. И все это через закрытую дверь. А ты не сдавайся, хотя бы минуты три. Лады? По прошествии малого времени намочи слегка волосы на голове. Повесь полотенце через плечо. И выходи. Предупреждаю: прими устойчивое положение.
Нинуля моя заливисто смеется, представляя себе натиск деток.
– Намочила? Полотенце закинула? Ваш выход, мадам! Все, выходи. – Мне слышно, как дети тарабанят в дверь. – Але? Нина, выходи уже!
Мое ухо уловило звук открывающейся защелки. Ниночка забыла в суете выключить динамик. Я все слышу в аудио: топот ног, шум, возня, одновременный разговор нескольких деток. И шум не удаляется. И телефон не отключается. И детвора облепила свою любимую мамочку. Сработало! Ниночка, внучки, благословенного вам дня.
Контролирую дальше детские сборы. Неожиданно Тихон подпрыгивает вверх, привлекая к себе всеобщее внимание, и кричит, то есть объявляет:
– Внимание! Тишина в студии! Говорит Большой Падун Чан-Ручей Щучье! Звонок папы с вахты!
Мы стали собираться вокруг глашатая. Сын, нажав кнопку разговора, поджидал всех нас. Убедившись, что семья в сборе, начал отвечать:
– Але! Папа, привет. Да вот, собираемся потихонечку. Все как всегда. Нет, никто не болеет, двоек не получает, деньги и еда есть.
Старший сын обмяк лицом и сменил интонацию. Голос его теперь звучал не утвердительно, а просительно:
– Пап! Мы так соскучились. Давай приезжай к нам, а?
Не знала я, что сын мужу на жалость давить начнет. Начинаю показывать Тише различные запрещающие жесты. Детвора моя стала смеяться: больно стала похожа я на футбольного судью. Не хватало только желтой карточки в руке! Вот и она. Правда, не желтая, а красная. Подхватила со шкафчика маленькое дамское зеркальце. Было оно снаружи инкрустировано красными завитушками. Встала позади Тихона, играя сейчас на публику. Сын продолжал говорить отцу о том, как нам его не хватает. Как братьев не отпускает мама без папы на байк-шоу, и т. д. и т. п. Я поднесла кулачок боком к своим губам. Дунула в несуществующий свисток. Встала сбоку от сына. И вскинула из-за спины вверх красное зеркальце, смотря ему в глаза.
Дети покатились со смеху. А я так и стояла, широко расставив ноги, с поднятой вверх «красной карточкой». Тихон все понял и начал закругляться:
– Ты не слушай меня, пап. Нормально все у нас. Просто без тебя наше «нормально» – это не полное «нормально»!
Через включенную громкую связь мы услышали довольный папин смех, после которого наступила краткая пауза, и муж попросил:
– Ксюша, деточки мои родные. Я вас люблю. Помолитесь за меня, грешного. Пока. – Короткие гудки понеслись по эфиру.
Дети мои притихли. Так не пойдет. Надо их отвлечь. Говорю:
– Все слышали? Папа просит помолиться за него, – и первая совершаю крестное знамение. – Господи, спаси и помилуй раба Твоего Андрея.
Дети вздохнули, помолились и пошли за рюкзаками. Верочка воодушевилась. Она встала перед святым углом, покрестилась:
– Боже, милостив буди папе, грешному.
Все, кто это услышал, стали улыбаться. Потому что не принято именно так молиться за человека.
Я благословляю* детей на дорожку.
Глава II.
Двое из ларца, одинаковых с лица
Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Не жду никого. И подходить чего-то не хочется. Чего не звонят-то?! Притаилась я. И подошедшей доче показываю палец, приложенный к губам.
За дверью ни звука. И опять: громкий, требовательный стук. Верочка убежала в детскую и вернулась, укрытая с головы до ног верхним покрывалом.
Да, дочка, тебе это игра! А мне как-то не очень. В следующую секунду она взяла бразды правления в свои руки. Скинула покрывало. Подошла на цыпочках к двери. Прислушалась да как крикнет:
– Девочки, девочки мои пришли. Мама, это Уля с Фимой*.
Ее голос услыхали по ту сторону двери и обозначились:
– Ксения, у вас звонок сломался. Это Тимофей с девчатами, открывай давай.
Слава Богу! Брат пришел. Открываю дверь и прихожу, как говорится, в себя.
– Привет!
– Привет! Уля, Фимочка, дайте я вас поцелую. Какие молодцы, в гости заехали.
Вера, никого не спрашивая, начала помогать сестренкам снимать обувь. Обе они года на полтора меньше моей младшенькой.
– Стоп, стоп, стоп! – останавливает ее движения Тимофей. – Погоди, Веруня, погоди. – Дочь начала расстраиваться не на шутку, а брат продолжил: – Сегодня утром мне из группы «Живи не тужи…» рассылка пришла. Оказывается, у Ули нашей день Ангела*. Я вспомнил, что в четверг по утрам ты часто дома бываешь. Давай, милая, а? У меня в это время на работе всегда производственное собрание. Я там план недели составляю и раздаю работникам.
Он говорит это воодушевленно, но быстро. И я не могу полностью уловить весь смысл сказанного. Стою в растерянности. Тимофей понял и перевел:
– Ты, ради Христа, свози моих девочек на Причастие в Церковь вашу. Ту, которая рядом стоит. Потом сидите дома и ждите меня или Настю. Кто-нибудь приедет, заберет их от тебя. Договорились?
А я чего-то главного не могу о себе вспомнить. Никак! Братик, видя мое замешательство, заманивает:
– Я в долгу не останусь. У тебя скоро днюха. Шикарный торт приготовят тебе по заказу. Угодил?
Как услышала слово «торт», все встало на свои места. Улыбаюсь и, конечно, отвечаю:
– Да, дорогой мой! Свожу, посижу, дождусь, передам.
Мы посмеялись, обнялись и попрощались. Вера с девочками стали хлопать в ладошки и прыгать на месте.
– В Церковь, в Церковь. Поехали, мама. – Вера тянет меня за руку к выходу.
Я упираюсь:
– Ты что? В халате, что ли, мне ехать? В храм надо прилично одеться, – и пошла переодеваться по-быстрому.
Короткие и поспешные сборы окончены. Вышли из квартиры. Подошли к лифту. Началось соревнование: кто дотянется до кнопки? Победила Веруня. Но в шахте стоит тишина. Совсем не слышно никаких звуков. И кнопка не загорелась. Пошли пешком на выход. Помогая детворе на последнем повороте, успеваю прочитать объявление: «Товарищи жильцы! Лифт вниз не поднимает!» Улыбка растянулась на моем лице.
Машина наша, «Ларгус», не завелась. Гремит, визжит, потом молчит. Надо воспринимать трудности как приятные задачки, которые необходимо решить. Что сейчас я могу предпринять такого-этакого? Сидят Вера, Ульяна и Фимочка позади. Какой день интересный! Толком и не начался еще, а уже столько случилось!
Сидя в машине, вызвала такси до Церкви. Оно подъехало так быстро, будто стояло за нашей аркой. При таксисте выходим из нашей машины и направляемся к нему.
– Здравствуйте, – начинаю я, – это вы на Церковном заказе?
Таксист, немолодой узбек или кореец, оглядел меня с ног до головы. Потом оглядел поочередно мою свиту малюсеньких фрейлин. Выключил мотор, свое радио и лениво ответил:
– Я с детьми не повезу. У меня кресел нет, – и продолжает стоять, не уезжает.
Понятно! Давлю на жалость:
– Ну подвезите. Две остановки всего. Просто куда мне с такими маленькими ножками? – Делаю движение рукой в сторону девочек.
Таксист молчит, но и не уезжает. Я поменяла тактику:
– Уважаемый! Мы что, в Америке уже живем?! – и демонстративно оглядываюсь по сторонам.
Не успела я вернуть голову в обычное положение, как услышала звук заводящегося мотора. Ничего не говоря, водитель включает скорость. «Он не тратит на разговоры со мной свое время, – подумала я. – Сейчас тронется с места – и до свидания! Это тебе, Ксения, духовная наука».
Улыбнулась и мысленно произнесла: «Благодарю Тебя, Господи, за все, благодарю. Люблю тебя, водитель, люблю». Взяла девочек за руки и собралась отойти от машины подальше. Но водитель высунулся в окно.
– Эй! Вы куда?! Запрыгивайте.
Девочки, до этой минуты стоявшие безучастно, разом повеселели и подошли к дверце. Сказано – сделано. Таксист, видимо, оказался патриотом.
Спокойно доехали до часовенки* в честь Сорока мучеников Севастийских. Спокойно вышли. Спокойно покрестились и направились к главному входу. Слышим за спиной голос мужчины:
– Подайте, ради Христа, на хлеб!
Откуда он взялся? Когда проходили, его там не было.
Девочки смотрят на меня и тянут ручки, хотят получить монетки и отдать просящему. Маленькие, а все понимают. Копошусь в сумке, достаю и даю по десять рублей каждой девочке. Сама, подумав, достала пятьдесят рублей. Ну, кто первый? Учу девочек:
– Подайте и скажите: «Ради Христа возьмите».
Просящий пожалел о том, что не имеет трех рук. Кому отдать предпочтение? У кого взять первой? Победила Фима, стоящая чуть позади сестер. Потом подаяние было взято у обеих оставшихся. Наступила моя очередь.
– Помяни моих родителей, Николая и Евфимию.
– И все? Че так мало? Надо всегда всех-всех называть, – учит он меня. – Кто там у тебя еще есть? – и крестится, собираясь молиться за следующих.
– Да у меня их много. Вы со сродниками помяните.
Но мужчина настаивает. Хорошо, воля твоя, я не тороплюсь.
– Протоиерея* Василия, протоиерея Евгения, протоиерея Николая, протоиерея Николая, протоиерея Валентина, протоиерея Стефания, протоиерея Алексия, протоиерея Димитрия, протоиерея Анатолия, иерея Аркадия, иеродиакона Илиодора, иеродиакона Иосифа, иеромонаха Иустина, иерея Сергия, иерея Игоря, Николая, Евфимии, Иоанна, Николая, Павла, Сергия, Иосифа, Иакова, Макария, Маврикия, Симеона, Серафимы, Неофита, Агапита, Иоакима, Анны, Григория, Евстратия, Елизаветы, Никифора, Виктора, их же веси судьбами, – и остановилась на полуслове, считая совершенно достаточным услышать ему с непривычки столько имен.
Вдохнула полной грудью, сделала шаг к входной двери. А девочки вовсе успели войти внутрь. Но мой молитвенник не унимается. Он крестится* сам и меня поучает:
– Опять?! Говорю тебе: всех давай. Не доходит до тебя, что ли? – Руки в бока у него.
Мне бы уйти. Но любовь к ближнему вырабатываю. Вспомнилось: «С попросившим тебя пройти одно поприще пройди два».
– Мил человек, их у меня много. Спаси тебя, Господи*. – Слегка поклонилась в его сторону. Но он загородил дорогу.
– Складываешь три пальца, – с воодушевлением показывает. – Крестишься и называешь имена.
Хорошо, дорогой, давай, начинай молиться. Я глубоко вдохнула и продолжила:
– Арины, Анисии, Агриппины, Капитолины, Анатолия, Никодима, Софии, Пелагеи, Параскевы, Григория, Александра, Николая, Николая, Вячеслава, Марии, Ксении, Ксении, Льва, Алексия, Фотинии, Евгения, Петра, Марии… – Закрыла глаза и говорю, говорю, говорю.
Кожа уловила легкое движение воздуха возле лица. Открыв глаза, я увидела моего молящегося, ходящего взад-вперед передо мною. Мне бы остановиться. Но душа попала в сладостный поток будто общения с усопшими близкими. И вот они ждут, когда я назову их имя.
– Галины, Виктора, Валентины, Валентины, Александра, Александра, Фотинии, Александра, Александры, Марии, Ирины, инока Михаила, монаха Василия, Валентина, Надежды, Ольги, Лии…
Люди прошли в храм так близко от меня, что стало понятно: молитвенника рядом нет. Девочки внутри храма, видать, попали в добрые руки знакомых бабушек. Я продолжаю вполголоса:
