Гетман взял ее в руки. Приложился к печати губами и протянул стоявшему рядом обозному Чарняти. Тот бросил на гетмана слегка озадаченный взгляд, однако подчинился и, почтительно приложившись, передал обратно.
Хмельницкий распечатал грамоту. Лицо его оставалось невозмутимым и сосредоточенным. Прочитав, положил грамоту на стол и тихо вздохнул. Унковский догадался: тот разочарован. Так и оказалось.
– Не скрою, грамота от царя Алексея Михайловича имеет для меня и войска Запорожского огромное значение. Но в ней нет прямого ответа на главный вопрос, чтобы нам встать под высокую государеву руку, – сказал Хмельницкий.
– На то у великого государя и великого князя всея Руси Алексея Михайловича заключен с Речью Посполитой Поляновский договор о мире, который нарушать никак не можем.
Хмельницкий возразил:
– Великому государю и князю всея Руси не придется нарушать мир, потому что казаки короля не выбирали, и не короновали, и креста ему не целовали.
– Великий государь и князь всея Руси вас своей милостью не обходит. Ему стало известно, что у вас, в ваших землях хлеб не родится, и саранча урожай поела, и соли привозу не было, а от войны стоит разорение. Царь тебя гетмана и Запорожское войско жалует: он приказал с торговых ваших людей, которые приедут в порубежные города для торгового промысла, с их товаров пошлин в государеву казну не взимать, – уклончиво отвечал Унковский на искренний и страстный призыв гетмана.
– Спасибо за оказанную великую милость государя и великого князя всей Руси Алексея Михайловича. Помощь эта придется вовремя. Если же есть от царя к войску Запорожскому вопросы, то выслушать их я буду рад, и от вас наших дел не скрою.
– Ждать ли от гетмана Запорожского поддержки на избрание великого российского государя Алексея Михайловича на польское королевство? – сразу же прямо спросил Унковский.
Хмельницкий подумал и решительно прямо ответил:
– Такую поддержку я и старшины окажем.
– Известно нам, что крымский царь с поляками и литовцами дружбу водит, веры ему нет никакой. Но до царского двора дошли известия, что войско Запорожское с крымским царем договаривается.
– Мы крымского царя будем просить бить челом великому государю Алексею Михайловичу, чтобы и им тоже он был государем, – дипломатично ответил гетман.
Унковский по достоинству оценил ответ. Понимающая улыбка проскользнула на его плотно сжатых губах.
– В царской грамоте написано, что великий государь и князь всея Руси Алексей Михайлович в помощи вам не откажет, оставит свое посольство. И надлежит вам теперь посылать все послания нашему государю установленным официальным порядком.
– На это согласен, – кивнул головой Хмельницкий и прибавил, не скрывая горечи и разочарования.
– Устремления войска Запорожского о переходе под высокое покровительство великого государя Алексея Михайловича по-прежнему в силе, и я хочу отправить в Москву и своих послов.
И это была не просьба или пожелание, а четко обозначенное намерение человека, уверенного в нужном для себя исходе важного дела.
Унковский внимательно поглядел на гетмана и согласно кивнул.
– На это от царя Алексея Михайловича наверно не будет отказа. А там, даст Бог, все и сложится, как задумано, и положительное решение государем будет принято.
– Что ж, будем ждать это решение. А теперь предлагаю московским послам пройти к столу и отведать кушаний, которыми издавна славятся наши Богом хранимые края. Как говорится, чем богаты, тем и рады.
Из приемной горницы гетмана делегация переместилась в столовую палату.
На столе в изысканной серебряной и позолоченной посуде уже лежали приготовленные яства: жареные лебеди и тетерева в ожерелье из ярких маринованных яблок, помидор и свежей зелени. Запеченные огромные осетры и щуки призывно блестели румяными боками, разинув зубастые пасти, среди огурцов, тыквы и горошка. Заливные говяжьи языки, нежнейшие розовые и кровяные колбасы, твердые сливочные сыры, красиво уложенные на круглых блюдах, казалось, только и ждут, когда их отведают. Вареная репа, солянка на сале, молочный поросенок, нежно-розовое сало – всего было в изобилии.
Как и задумывалось, обратно в Москву вместе с посольством Унковского отправились казацкие послы Федор Вешняк, Степан Мостепенко, Иван Скоробченко, Ждан Якименко. Ехали окружным путем через Киев, Батурин, Путивль. Унковский, выполняя поручение государя, дорогой не только выспрашивал у встречавшихся на пути малороссийских крестьян и казаков, хотят ли те быть под высокой рукой царского величества, а еще и собирал данные о готовности казаков к войне с Речью Посполитой.
Запорожских послов по приезду в Москву с особенным торжеством и большим чином приняли в Кремле.
«Государь был в царском платье. А рынды были при государе: князь Иван да князь Офанасий Репнины, князь Ондрей, да князь Лаврентий, князь Михайловы дети Мещерские», что подчеркивало важность этого приема.
На языке дипломатии действия, предпринятые царем Алексеем Михайловичем, лишний раз подчеркивали важность для Российского государства поддержки взбунтовавшихся против польской шляхты малороссийских крестьян и казаков на южных российских границах, и подтверждалось твердое намерение царя и в будущем оказывать Запорожскому войску широкую политическую и экономическую и, возможно, военную помощь. Происходящее сильно переполошило польскую знать. И спустя некоторое время они снарядили в Москву уже свое посольство с Добеславом Чеплинским, Петром Вяжичем и Петром Галинским. Сейм предписывал им раздобыть любые сведения о состоявшихся переговорах российского государя с Федором Вешняком, а также разведать обстановку для решения вопроса о продлении исполнения Российским государством Поляновского мирного договора от тысяча шестьсот тридцать четвертого года.
Вся эта череда событий внутри Российского государства и на южных его границах могла на первый взгляд показаться совершенно привычной и естественной. Но находились и те, кто понимал их значение. И одним из таких людей как раз и был князь боярин Никита Иванович Одоевский, который терпеливо разъяснял и советовал как поступить Алексею Михайловичу.
Государь же, пройдя через собственное внутреннее испытание народными волнениями, разочаровавшись в боярине Морозове, которого почитал, как родного отца, увидев вблизи всю неприглядность и бессмысленность смертей, и подспудно переосмысливая беседы с патриархом Иосифом, Вонифатьевым, частую дружескую переписку с Никоном, слушая патриотические рассуждения таких государственников как Нащокин, Иванов, Волошенинов и Львов, все больше ощущал тяжесть ответственности, которую он нес. Нельзя сказать, что это понимание далось ему легко. Будучи молодым, азартным и увлекающимся человеком, привыкнув к своему высокому положению, государь был часто раздираем сомнениями и внутренними противоречиями, раздражаясь даже на близких людей.
Ближние бояре, участвовавшие в ежедневных заседаниях, и вовсе не задумывались о грандиозности и важности свершаемых ими действий. Помимо решения насущных задач, они стремились также решить и личные житейские вопросы, касающиеся их семейств: вопросов наследования, привилегий, получения должностей, званий, расширения угодий и приобретения новых вотчин. И почти никто из бояр или дворян, служилых, торговых и ремесленных людей, конечно же, никогда не оценивал происходящее так, как оцениваем его уже мы, их скромные потомки, оглядываясь назад в собственную историю. Все эти люди, яростно и сердито спорившие на заседаниях, ругавшиеся, наскакивавшие на оппонентов, и неуклюже таскавшие друга за бороды, жаловавшиеся друг на друга, весь этот яркий и замечательный народ был единым большим державным началом в его самом высоком и истинном понимании.
«Боярское племя» во главе с государем искренне радело за державу. Эти люди тщательно, осознанно, кропотливо, день за днем, как муравьи, трудолюбиво выполняли рутинную работу, служа сердцем царю и государству, возвеличивали и укрепляли кремлевские башни, стремились расширить границы любимой державы, улучшить ее экономику. Они принимали на своих душных сидениях самое непосредственное и живое участие в исторических событиях, формируя и творя русскую историю, направляя ее твердыми руками в светлое и счастливое будущее, сообразно собственным представлениям о правильном и справедливом государственном устройстве для всех слоев богатых и бедных. Русское же священничество во главе с московским патриархом всегда незыблемо стояло рядом, служа опорой духовному началу, являя пример еще одной не менее значимой и важной государевой силы. Московский патриарх в понимании народа – второй государь. И все это крепкое и живое гомонящее общество, весь сословный народ, собравшийся вокруг царственного российского державного престола, с яростным блеском в глазах доказывающий своей наивной и убежденной верой, искренними, порой и ошибочными действиями силу божеской правды и совести, чести и справедливости; вызывало удивление, непонимание и неприятие в глазах иностранцев, в изумлении взирающих со своего западного берега Европы на это стремительное восхождение на востоке могущественной, великой державной звезды, православной и непонятной, «варварской» в их понимании, России.
Глава 7
В августе года установилась безветренная, тихая и солнечная погода. Уже близко была золотая осень, а за ней и зима не за горами. И природа как будто решила расщедриться напоследок и побаловать московских людей последним летним теплом.
Свежим прозрачным утром на женской половине дворца разразился скандал. Несколько дней назад, перед тем как запереть сундуки белой казны, царица Марья Ильинична решила сама достать другую сорочку для сна. Порывшись в сундуке, она обнаружила ее на дне, упакованной, как обычно в белый льняной чехол. Разложив сорочку на своей постели, она стала ее осматривать и вдруг обнаружила внизу на кайме неизвестно откуда взявшуюся крохотную дырочку, рядом с которой болтался кусочек оторванного кружева. Марью Ильиничну охватил испуг. А связан он был с тем, что царское тонкое белье: сорочки простые и нарядные, порты государя, пояса женские верхние и нижние, простыни и полотенца, наволочки, утиральники и ширинки, поступающее из мастерских Царицыной палаты в эту самую белую казну, а именно в большой сундук, стоящий в её спальне, – хранилось особенно тщательно как раз из-за укоренившихся опасений, что всякое его повреждение обычно бывает намеренно и обязательно происходит из-за чьего-то зловредного умысла, а главное, это все могло навлечь порчу на царскую семью, особенно на здоровье государя или царевича Дмитрия. По этой причине печать для вскрытия кипарисных сундуков белой казны отдавалась на хранение особо приближенному к царской семье доверенному лицу, а именно постельничему, но чаще оставалась у самой царицы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69464719&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
