Элли Крюгер "Под влиянием"

– Нет… – сказал Чарли задыхаясь, – это… – мысли путались, не желая вставать на место, – это была горная рысь.

– Горная рысь? Не понял, на вас напала рысь?

– Я не видел никакой рыси, – серьезно добавил молодой патрульный.

– Вы уверены, шериф? Рыси так далеко не заходят.

В нем слышалось некоторое высокомерие.

– Может, спустилась с гор на охоту, – предположил Рид.

– Маловероятно, чтобы рысь сюда сунулась. Они боятся людей, – в той же манере ответил Кларк.

– Серьезно?

– Да. Здешние рыси размером с домашнюю кошку. Или чуть больше.

– Да нет же! – повысил голос Чарли, придя в себя. – Это была большая горная рысь. Я видел, как она бежала по склону в нашу сторону. И рычала.

– Надо было применить оружие. Готов поспорить, от громкого выстрела она бы пулей улетела. Ха!

Патрульный Рид всерьез задумался об адекватности шерифа. Сначала тот на него орет, затем слышит детский голос, видит дикое животное. При том что сам он ничего этого не заметил. Опомнившись, он вскрикнул:

– Шериф слышал там детский голос! Должно быть, мальчик был где-то рядом. Теперь рысь, если таковая имеется, может найти его!

– Как!? Мальчик там один!? – отреагировал офицер Кларк. – Нам нужно скорее вернуться. Оружие наготове. Шеф, вы как? Оклемались?

– Еще нет… – ответил он. Вернуться… Он не мог представить, как заставит себя пойти назад, – командуйте, офицер.

Шериф, Рид и Кларк во главе осторожно двигались обратно. Дорогу освещал свет фонарей. Лес снова ожил и наполнился звуками. Ветер раздувал ветви деревьев, птицы переговаривались между собой. Никаких вибраций. Вскоре вдали появилось пятно света: фонарь, который оставил шериф. Они внимательно огляделись и стали звать Ричи. Отклика не было.

– Никаких следов. Ни мальчика, ни рыси, – резюмировал Кларк. – Мне жаль, шеф.

– Все равно не понимаю. Как я мог не услышать? – недоумевал патрульный Рид.

Шериф стал беспокоиться, что парень создает о нем не лучшее впечатление.

– Знаешь, сынок, с тебя сегодня довольно. Ты устал, иди домой. Дальше мы сами.

– Нет, а как же мальчик?

– Мы обошли весь город и железнодорожные пути. Если он где-то и прячется, то только в лесах. Ночью мы все равно не сможем найти его в этих дебрях. Выспись, а завтра днем придешь на смену. Мы пока проверим у воды. Кто знает, может, он утонул.

Сам Чарли не планировал идти домой до утра. Этой ночью он ни за что не захотел бы остаться один. В нем поселилась твердая уверенность: что бы ни случилось с мальчиком, живым они его теперь точно не найдут.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ

1.

Джо Паркер считал себя самым крутым перцем в старшей школе. В 16 лет природа одарила его светлыми кудрями, которые он носил по плечи, серыми глазами и ровным прикусом в придачу с бледной кожей, не затронутой юношескими прыщами. А потому девчонки считали его симпатичным. Он носил джинсы клеш, облегающие задницу, майку с надписью Deep Purple и черную кожанку; водил отцовский красный мустанг, а тачки, как известно, это быстрый путь к третьей базе. Джо неплохо играл в баскетбол, но главное его достоинство было в том, что он мог выпить залпом 3 банки пива без какой-либо отрыжки, за это его прозвали МегаДжо.

Крутому парню полагалась крутая девчонка. Этим летом он встречался с Лиззи Смит. Как-то раз на одной пьянке они с «Беном-хреном» поспорили, что Джо не сможет уложить ее в постель, и он зарекся, что сделает это до конца лета. Она была из твердых орешков, не из тех, кто дает за поход в кино или возможность прокатиться с ветерком. Однако так было даже интереснее. Бен утверждал, что трахнул ее еще зимой, но все знали, что он вечный девственник и законченный врун. Пока, впрочем, у Джо тоже не выходило снять с нее трусики, но это был лишь вопрос времени. Конечно же, Лиз была без ума от него. Как могло быть иначе?

Эта пятница все изменит. Лето выдалось жарким, и они запланировали поездку к озеру Дьюи. Немного веселья, чуть-чуть пива, может, они даже искупаются разок или два, а ночью лягут в одну палатку и займутся делом. Если, разумеется, Лиззи поедет. После исчезновения младшенького мамаша Смит никуда ее не выпускает. Но он все время звонит ей по телефону и говорит что-то вроде «не раскисай», «все будет хорошо», «мелкий найдется». Так делают хорошие парни. А он был одним из таких, не иначе.

***

Лиззи готовила ужин, и пока вода в кастрюле закипала, она решила загрузить стиральную машину. Проходя через гостиную, она старалась не смотреть на мать и искренне надеялась, что та с ней не заговорит. Каждый раз, когда Оливия открывала рот, из него извергался поток претензий. Лиззи она напоминала кошку, отрыгивающую колтун шерсти. Вот кошка падает на ковер, у нее начинаются спазмы, она вся трясется и наконец вываливает нечто вонючее, мерзкое и склизкое. А потом смотрит на тебя выжидающе, когда ты это уберешь.

Оливия каждый день сидела на диване в одной и той же позе: скрестив руки на коленях, голова повернута в сторону окна. Весь ее образ выражал глубокую скорбь, она как будто носила траур, не нося его. Иногда Лиззи хотелось кричать: «Он не умер! Хватит вести себя так, словно его нет в живых!». А ее мать словно застыла во времени. Она почти не шевелилась и не разговаривала, но стоило Лиззи пройти мимо, и, если ее лицо при этом не было достаточно грустным, Оливия упрекала ее в безразличии к брату или равнодушии к ней самой.

– Как ты можешь сидеть здесь и заниматься своими делами? Я не понимаю, в кого ты выросла такая холодная и грубая. У тебя нет сердца, Лиззи.

Однако Лиззи стойко сносила ее оскорбления. Она взяла на себя все обязанности по дому, включая готовку, стирку, уборку, уход за пожилым Максом и стрижку газона. Выходить ей разрешалось только во двор в дневное время. А когда она позволяла себе прилечь на траву и расслабиться, слушая музыку или читая книгу, мать появлялась у окна и стучала в него. Ее не было слышно, но по губам ясно читалось: «У тебя нет сердца, Лиззи». Она не могла больше обратиться к дочери, не критикуя ее. Лиззи была для нее виновата уже в том, что оставалась живой и здоровой, пока ее брат «неизвестно где». Никто не имел права продолжать жить, пока мальчик не вернется домой. Лиззи старалась не разговаривать с ней и лишний раз не попадаться на глаза, но когда Оливия не сидела на диване в привычной позе, она пыталась контролировать каждый шаг дочери, надеясь найти подтверждение ее безразличия. Она подкрадывалась со спины, наблюдала из-за угла, притаивалась у окна, подслушивала у двери комнаты, не играет ли музыка, даже контролировала телефонные звонки. Ей хотелось сделать дочь своей тенью: тихой, незаметной, полной скорби. Другое поведение не поощрялось.

У Лиззи совсем не оставалось места, где можно было побыть собой. При матери она носила маску твердости и спокойствия, а ночью позволяла себе плакать в подушку. Она не знала, вернётся ли брат домой, жив ли он вообще, и боялась, что теперь будет пленницей в своей душной тюрьме до скончания века.

Лиззи прошла через комнату и увидела краем глаза, как мать провожает ее взглядом. Она загрузила стиральную машину и собралась вернуться на кухню, чтобы кинуть макароны в воду, но на проходе резко появилась Оливия, и Лиззи еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от испуга. Мать это заметила и разозлилась.

– Ты ни разу не спросила сегодня, как я себя чувствую.

Это был не вопрос, а утверждение. Ее строгий тон не терпел возражений.

Лиззи смотрела испуганным взглядом, не зная, что сказать. Дорога была отрезана, и она находилась в ловушке. Просто стояла там, боясь посмотреть матери в глаза. Она не понимала, почему ей все время пытаются навязать чувство вины за то, что Ричи пропал. Она ведь ничего плохого не сделала. Но у Оливии было свое мнение на этот счет. Спустя несколько секунд Лиззи, растерявшись, тихо сказала:

– Мне надо на кухню, я забыла посолить воду.

Оливия была выше всего на несколько сантиметров, но сейчас она казалась огромной и безобразной, как большая обезьяна, сбежавшая из зоопарка и готовая атаковать.

– Ты такая же черствая, как твой отец. С такой же придурью.

Ее цель – уничтожить и растоптать препятствие перед собой, а затем перешагнуть, словно чью-то блевотину.

– Я с тобой разговариваю! Посмотри на меня!

Лиззи попыталась обойти ее, но безуспешно.

– Дрянь! Бессердечная дрянь!

– Хватит, мама, – сказала Лиззи. – Я понимаю, ты расстроена, но не разговаривай так…

– Ох, ты понимаешь! Она понимает! – Оливия развела руками, как будто вокруг них были невидимые зрители.

– Ты могла бы хоть раз подойти ко мне, обнять, сказать: «Мамочка, не плачь». Но ты такая же дуреха, как отец. Вы оба холодны как лед. Вам плевать на всех, кроме себя, – удовлетворенная, она развернулась и вышла в гостиную, а Лиззи вернулась на кухню.

Если я не выйду из дома хотя бы ненадолго, я просто свихнусь. Она невыносима.

Лиззи пообедала и, как всегда, оставила еду на столе, прикрыв полотенцем. Оливия демонстративно не ела, делая вид, что поест, только когда Ричи вернется домой. Продукты, что приносили соседи, она выкидывала не распаковывая, позже проверяя, не подобрала ли их дочь. Но Лиззи знала, что она ест, пока никто не видит, в основном по ночам, надкусывая всего по чуть-чуть и никогда не съедая полностью. Поэтому Лиззи готовила с запасом, позволяя матери играть в эту игру. В конце концов, что она могла сделать? Ей хотелось верить, что полицейские знают свое дело и найдут Ричи живым и здоровым, но надежд на это с каждым днем становилось все меньше. Она даже была согласна, чтобы его обнаружили мертвым. Тогда они смогут похоронить его и оплакать. Иначе этот ад неопределенности будет продолжаться вечно.

Каждый день в одно и то же время ей звонил Джо. В тот момент, как Лиззи брала трубку, слышался щелчок, означающий, что на проводе их трое. Они заранее договорились, что при Оливии будут говорить только общими фразами. А затем, когда мать удалялась в туалет или на кухню, Лиззи быстро набирала номер Джо и в течение нескольких секунд могла рассказать, что действительно чувствует: как ей страшно и как она страдает. Эти пара минут были настоящей отдушиной. Джо хотел помочь ей, он считал, что Лиззи необходимо расслабиться. Поэтому они спланировали, что в эту пятницу после полуночи, когда мать Лиз уснет, она выберется в окно на задний двор, пролезет сквозь дыру в заборе, через которую выбрался Ричи, и сядет к ним в заранее припаркованную машину. Целая ночь на свободе, а затем рано утром ее вернут домой. Никто ничего не заметит. Глоток свежего воздуха – это то, что ей так было нужно сейчас.

Он позвонил в 18:30, как и ожидалось, к звонку сразу же подключилась Оливия.

– Привет, – раздалось на другом конце провода.

– Привет, Джо.

– Как у тебя дела? Есть новости?

– Нет, без перемен, – отвечала Лиззи, игнорируя первую часть вопроса.

– Жаль слышать. Но ты не переживай, все обязательно будет хорошо.

– Спасибо, Джо. А как ты?

– Нормуль. Помыл вот своего мустанга. Дожди сейчас редкость, так что приходится довольно часто браться за тряпку, – он усмехнулся. Лиззи это не понравилось. Скользкая дорожка.

– Ладно, Джо, звони завтра. Я устала, а мне еще надо развесить белье. Голова болит, сегодня лягу пораньше.

– Окей, выспись хорошенько. До завтра.

Она была очень рада, что в этот раз он не усмехнулся. Связь оборвалась. Лиззи стала прислушиваться и ждать. Мать все не уходила. Тогда она пошла доставать белье из машинки, и лишь после этого мать сдвинулась с места и пошла в туалет. Лиззи воспользовалась моментом и быстро набрала Джо. Один гудок, два. Она начала нервничать. Наконец он взял трубку.

– Алооооу.

– Это я.

– Да, мой световой лучик. Как ты сегодня? – его тон был явно флиртующим.

– Готова свихнуться в любой момент. Сегодня все в силе?

– Да. В полночь я, Бен и Нэнси будем около твоего дома.

– Лучше немного позже. Мама сейчас поздно ложится. Давай в половину первого.

Она знала, что до полуночи мать тайком смотрит телевизор, поэтому никогда не выходила из комнаты, пока та еще не спала, даже если очень надо было.

– Ничего, мы подождем.

Лиззи услышала звук смыва унитаза, мать включила кран с водой.

– Мне пора. Люблю тебя. До встречи.

– До встречи, моя Лиииииз.

Она быстро повесила трубку и побежала развешивать белье. Оливия подошла к ней почти вплотную и, ничего не сказав, отправилась на диван. Лиззи предвкушала свободу и позволила себе легкую улыбку, пока никто ее не видит. Всего одну, но полную надежды.

2.

Джо Паркер набросал в машину вещей в дорогу: палатки, спальные мешки, несколько бутылок пива, зефир, керосин и прочее. В общем, «затарился по полной», как сказал бы Бен-хрен. Бен был его лучшим другом, что удивляло других ребят, так как по сравнению с уверенным Джо тот был очень зажат и несуразен. Однако они были приятелями с самого детства, «на одной волне», как говорил всем Джо, который безусловно являлся главным двигателем в их отношениях. И никто не был удивлен, когда Лиззи бросила Бена, чтобы встречаться с его другом. Бен не показывал, как сильно была задета его гордость, но теперь он встречался с Нэнси Купер, симпатичной 16-летней брюнеткой с короткими кудрями, и это более не имело значения.

Ночь обещает быть горячей, думал Джо. Погода все еще теплая, хотя уже вечереет, а если кто-то из девчонок все же замерзнет, они с удовольствием согреют их в своих спальных мешках. Все должно быть идеально. И ничто не сможет им помешать.

Он вошел в дом, на цыпочках пробираясь мимо дедовской комнаты, из которой смердело могильным запахом, чтобы позвонить Лиззи, как полагалось хорошему парню. Затем он собрался пойти к приятелю, у которого якобы должен был ночевать, но по дороге его остановил отец. Карл Паркер держал в руке бутыль пива, и при желании мог поставить ее на свое пузо, не боясь, что она упадет. Пятидневная седая щетина придавала ему угрожающий вид, а порванная майка давала понять, как давно в этом доме не было женщины. Мать Джо, будучи алкоголичкой, умерла много лет назад.

– Куда ты намылился? – спросил отец, выпячивая живот.

– К Бен-хр… Бену Джонсону. Я же тебе говорил, что останусь сегодня у него.

Отец переменился в лице, усмехнулся.

– Что ты заливаааешь! Девок, небось, идете иметь, – затем добавил: – Мой пацан весь в меня. Такой же жигало.

Глядя на его гнилые зубы, сын с трудом мог в это поверить. Он собрался выйти, но Карл преградил путь.

– Не так быстро. Зайди к деду, ему нужно сменить утку.

У Джо прошел холодок по спине.

– Пап, я заходил утром.

– Из комнаты старика смердит мочой. И проверь не обосрался ли он, – приказным тоном отрезал отец.

Джо собрал волю в кулак и направился к комнате деда. Он страдал деменцией и уже 4 года был в лежачем положении после перенесенного инсульта. Джо ненавидел его. Он терпеть не мог заходить в эту вонючую комнату, слышать его сраную речь, хотя тот давно не мог узнать внука. «Почему же ты никак не сдохнешь?» – Джо постоянно задавался этим вопросом. Но смерть не хотела забирать такое дерьмо, как Фрэнк Паркер; она скорее возьмет молодых и здоровых, добрых и полных надежд. Джо готов был поспорить, что будь смерть человеком, она бы воплотилась в его деда: мерзкое, старое, злобное, вонючее говно.

Он вошел в комнату, в нос ударил запах мочи и кала. На кровати лежало нечто бледное и сморщенное, покрытое язвами и пролежнями.

– Джжжжооооооо… – донесся слабый склизкий голос, словно забитый водопровод.

– Джжжжжжжо…

Он удивился, откуда только в этом теле находятся силы, чтобы произнести хоть что-то.

– Я здесь, дед. Ты опять обосрался, грязный старикан?

– Джжжооооо… как ты… говоришь с отцом… мерзкий… мальчишка, – каждое слово давалось ему с трудом. Приходилось делать паузы и хватать ртом воздух. На губах оставался белый налет, слюни стекали на давно не стиранную наволочку.

– Джжж…

– Заткнись. К счастью, я не твой сын. Не произноси ни единого блядского слова, пока я выскребываю из-под тебя говно.