Ирина Богданова "Круг перемен"

– Не может быть! Это какое-то недоразумение!

Сказанное не укладывалась в голове, и она по инерции спорила, убеждая Павла, что он ошибся.

Он долго молчал:

– И ещё одно. Ты на Олегову маму не обижайся, у неё сейчас весь мир рухнул, так что пойми правильно. – Он мямлил, тянул время и наконец выдал суть: – Марина Евгеньевна поручила мне передать, чтоб ты не появлялась и не звонила. Она не хочет тебя видеть.

Ах, вот в чём дело! Инна отключила телефон и зло скривила губы. Теперь всё понятно. Олег, конечно, жив-здоров. Под предлогом психологической реабилитации жениху ограничили связь или отправили его за границу, а невесте сказали, что умер, чтобы отвязаться ради более удачной партии. Обычное дело, если судить по книгам или телесериалам. Надо поехать домой к Олегу и расставить точки над «i».

Она сгребла с вешалки куртку, вспомнила, что целый день пробродила по квартире в пижаме, спешно переоделась в то, что попало под руку, и открыла приложение для вызова таксомотора.

* * *

– Вы слышали про взрывы в метро? Ужас! По радио сказали, что у них уже есть подозреваемый. Вы не против, если я прибавлю громкость?

Таксист разговаривал без перерыва. Его болтовня хотя и раздражала, но перебивала страшные мысли об Олеге, от которых делалось худо до тошноты. Из Купчино до Васильевского острова по пробкам ехать около часа.

На площади Труда взгляд зацепился за арку Новой Голландии, сумрачно и таинственно повисшую над водой Адмиралтейского канала. В детстве Инна представляла, что внутри находится сказочное королевство, куда нет доступа посторонним. Сейчас там общественное пространство с зимним катком, ресторанами, кафе и уютными скамейками, где хорошо сидеть вдвоём и любоваться танцем снежинок в свете ночных фонарей. В выходные в Новой Голландии так много народу, что машину приходится парковать за несколько кварталов.

С Благовещенского моста, сквозь кружево чугунного ограждения, открывалась перспектива Невы с тёмной весенней водой, в которой золотыми бликами отражались купола огромной церкви Успения Пресвятой Богородицы. По мере приближения к точке назначения Инна всё крепче и крепче сжимала кулаки, пока не поняла, что не может разогнуть пальцы.

Четырёхэтажный дом старой постройки, где жил Олег, слабо отсвечивал розовым светом закатных лучей. Снег везде сошёл, и будущие клумбы влажно топорщились оттаявшей землёй. Весной здесь высаживали алые гроздья гераней в окаймлении нежной зелени травяного бордюра. Собственную придомовую территорию перегораживал шлагбаум, чётко обозначавший статус элитной недвижимости в самом дорогом районе города.

У подъезда Олега стоял Павел и курил. В коротком пальто с небрежно накрученным на воротник длинным шарфом он выглядел бы записным щёголем, если бы не озабоченное выражение лица с усталым потухшим взглядом.

– Ты всё-таки приехала?

Инна посмотрела ему прямо в глаза:

– Да, приехала, потому что я тебе не верю. Олег спасся во время взрыва не для того, чтобы умереть. И если его мать думает, что своим обманом может разлучить нас, то она ошибается. Мы любим друг друга и будем вместе!

Олег покрутил сигарету в пальцах:

– Похороны в пятницу в двенадцать дня в крематории.

Небо обрушилось на голову и плечи, белой спиралью закрутив дома, деревья с голыми ветками, окна с бликами электрического света. Чтобы не упасть, Инна двумя руками схватилась за Павла и повисла на нем всей тяжестью тела. Дышать, надо дышать. Глубоко и ровно. Она несколько раз жадно схватила ртом воздух.

– Как он погиб?

Павел отбросил сигарету в сторону и хрипло ответил:

– Утонул.

Слова поразили своей нелепостью.

– Утонул? Как? Где?

Она не слышала своего голоса, но оказалось, что её горло в состоянии воспроизводить связные звуки.

Павел пожал плечами:

– Ужасная трагедия. Не хотел тебе говорить, но всё равно кто-нибудь проболтается. – Он поёжился, натягивая шарф на подбородок. – Олег уехал отмечать своё спасение на дачу, похоже, хлебнул лишнего и пошёл купаться в бассейн. Наверно, поскользнулся и ударился затылком о плиточный пол. Ну, а дальше… – Он крепко взял её за локоть и подвёл к машине. – Садись, я отвезу тебя домой, здесь тебе делать нечего.

* * *

Как бы ни противилась мать Олега, Инна приехала в крематорий ровно к полудню и всю церемонию каменно простояла позади всех, не проронив ни единой слезинки. Слёзы закончились сразу, едва смерть Олега окончательно поставила жирную точку на её неудавшейся судьбе. Ей казалось удивительным, что город продолжает жить своей жизнью, что люди смеются, на детской площадке играют дети, что певцы поют, что в квартире наверху собралась шумная вечеринка, а кто-то весело и беспечно пытается отбивать чечётку по гулкому ламинату. Без Олега окружающее представлялось бессмысленным, словно она шла по безводной пустыне, а с каждым шагом горизонт отодвигался всё дальше и дальше, пока окончательно не пропал в мареве пыльной бури.

Инна видела, что мать Олега её заметила, но не подала виду и сразу кинулась поправлять ленты на траурном венке.

Самой Инне было, в сущности, безразлично, кто и что о ней подумает. Гроб не открывали. Лакированный ящик с золочёным позументом стоял на возвышении, укрытый грудой цветов. Распорядитель церемонии с фальшиво-скорбной миной произносил длинную монотонную речь о том, каким замечательным человеком был покойный и сколько он мог бы претворить планов, если бы жестокая смерть не оборвала его жизнь на взлёте.

Стоящая впереди девушка шёпотом жаловалась подруге, что ей жмут туфли. Пожилой дядечка справа исподтишка положил в рот пластинку жвачки и активно задвигал челюстями. Жена пробурчала ему что-то сердитое, но он отмахнулся от неё как от назойливой мухи.

Инна боком выскользнула из зала и опустилась на скамейку в закутке за колонной. То, что лежало в гробу, за дверью зала уже не являлось её женихом с тёплыми руками и волной пшеничных волос надо лбом. Скоро его лёгкое дыхание вместе с копотью дыма улетит в небытие и без следа растает в весеннем воздухе.

Обстановка в крематории походила на ту, что бывает во Дворце бракосочетания. Толпы людей с цветами, негромкие разговоры. Двери зала открываются.

– Приглашаются Беловы. Прошу не задерживаться.

Церемония, музыка, выход в другой коридор. Двери снова открываются.

– Приглашаются Ивановы…

Отличие было лишь в тёмной одежде и безнадежных взглядах близких родственников. Но и на свадьбах так бывает.

Прикрыв глаза, Инна попыталась вспомнить лицо Олега, когда он делал ей предложение, и машинально покрутила на пальце помолвочное кольцо с бриллиантом из Амстердама. Олег сердился, если она забывала его надевать.

– Зая, ты пойдёшь на поминки? – вклинился в размышления высокий женский голос с мягкой протяжной интонацией южнорусского диалекта.

– Нет, мне надо на работу, – отозвалась та, которую назвали Заей. – А ты? Ты ведь Олегу вроде бы родственница.

Высокий голос фыркнул:

– Им бедные родственники из провинции не нужны. Кстати, ты видела Олегову невесту? Такая стройная блондиночка в тёмно-синем платье? Она у двери стояла. Вроде бы Инна. Олег мне недавно фото присылал, где они вдвоём в обнимочку.

– Не обратила внимания. Я вообще не люблю всякие похороны. И сейчас не пошла бы, если бы мама не заставила. Если помнишь, они с Мариной Евгеньевной давние подруги. – Женщина сделала паузу. – Я и не знала, что у Олега была невеста.

«Была… Именно что была», – с горечью подумала Инна, боясь пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия.

– Олежка, видать, к этой Инне сильно прикипел, – сказала первая женщина после непродолжительного молчания. – Он обычно матери никогда не возражал, а тут пошёл наперекор. Мать ему давно другую невесту приискала с папой-миллионером, чтоб, значит, слить капиталы. А Олег ни в какую. Он мне звонил поздравить с Восьмым марта и жаловался, что родители поедом едят из-за свадьбы. – Она всхлипнула. – Ужасная, нелепая смерть.

– Я слышала, Олег на радостях, что остался жив после взрыва в метро, напился в стельку. Говорят, пустые бутылки по всей даче валялись, – вставила Зая. – Представляешь, уцелеть в теракте и… – Она оборвала речь и вздохнула. – Знаешь, я когда услышала об Олеге, то сразу подумала, что ему бумеранг прилетел.

– Ты имеешь в виду ту девушку? Она выжила? – быстро спросила первая женщина.

Зая ответила после шуршания целлофана. Наверное, доставала бумажный носовой платок.

– Выжила, но осталась инвалидом. Божия мельница мелет медленно, но верно.

Какой ещё случай? Какая девушка? Разговор двух незнакомок принял столь неожиданный оборот, что Инна подалась вперёд, боясь пропустить хоть слово. Но женщины прекратили разговор. Высунувшись из своего убежища, она увидела две удаляющиеся фигуры и, не отдавая отчёта в своих действиях, побежала за ними.

Народу в вестибюле набралось порядочно. Цветы, слёзы, тихие разговоры, тёмная одежда и запах – отвратительный цветочный запах, забивающий ноздри.

Она догнала женщин по дороге к автобусной остановке:

– Пожалуйста! Стойте! Подождите! – Остановившись, женщины посмотрели на неё с изумлением. Девушка перевела дух:

– Я Инна, невеста Олега. – Она смешалась. – Была невестой. Вы только что говорили обо мне. И об Олеге. – Одна из женщин, высокая, с роскошными рыжими волосами, смотрела непроницаемо, а другая – плотная и черноглазая – покраснела. – Я не подслушивала, просто случайно оказалась рядом, – стала оправдываться Инна.

– И что вы хотите?

Судя по голосу, черноглазая оказалась Заей.

Инна посмотрела ей в глаза:

– Объясните мне, что за случай вы упоминали. Мне очень важно знать всё об Олеге.

Она и сама не смогла бы сформулировать, зачем спрашивает, но точно чувствовала необходимость собрать любую крупицу памяти о женихе.

Женщины переглянулись. После короткой заминки ответила рыжеволосая:

– Ну что ж. Не вижу необходимости скрывать, хотя о покойниках плохо говорить не принято.

Лёгким движением она откинула со лба прядь волос и скользнула взглядом по рядам бетонных колумбариев с замурованными урнами. Весенний ветер трепал лепестки искусственных цветов около именных табличек. В кронах деревьев драли глотки вороны.

– Пожалуйста, – напомнила о себе Инна.

Рыжеволосая наклонила голову набок и медленно произнесла:

– Пару лет назад Олег на переходе сбил девушку. Она получила множественные травмы и долго находилась между жизнью и смертью.

Она замолчала, давая Инне время осмыслить сказанное.

– Но ведь Олега не посадили, у него нет судимости, – возразила Инна, – значит, он не виноват.

– Он был виноват, – резко отозвалась Зая. – Мы все знали, что он виноват. Но родители дали взятку или с кем-то договорились, и Олега признали невиновным.

Обрушившаяся на голову новость застала Инну врасплох. Она по-бабьи прикоснулась ладонью к щеке и сбивчиво спросила:

– А где сейчас эта девушка? Как её зовут?

– Больше мы ничего не знаем, – ответила за двоих Зая. – Мы и так сказали тебе слишком много.

Небеса всё-таки решили заплакать, и серые тучи над крематорием разразились мелким холодным дождём. Женщины ушли на остановку, а Инна достала телефон и вызвала такси, потому что никакая сила не заставила бы её вновь спуститься в метро.

* * *

С силой жахнула входная дверь, и по длинному коридору раздался топот копыт соседки. У соседки, конечно, были ноги, но громыхала она гораздо крепче лошадей в крытом манеже на ипподроме. Правда, сама Анфиса теперь тоже ходит шумно, потому что одна нога короче другой, и как ни старайся ступать ровно, нет-нет да стукнешь подошвой о пол. В кроссовку она вложила ортопедическую стельку, но на вторую стельку в тапки денег не хватило, а не будешь же дома ходить в уличной обуви. Вот и приходится хромать в полторы ноги до кухни в дальнем конце огромной коммунальной квартиры.

Сквозь чисто вымытое стекло в комнату заползал туманный весенний вечер. На противоположной стороне улицы мягко светились квадраты окон, за которыми размытыми силуэтами мелькали тени.

Анфиса подумала, что пора попить чаю на ужин, но не хотелось идти в кухню, поэтому она разломила сушку и снова взялась за книгу. Телевизора она не имела, шариться в интернете считала бесполезным занятием, зато книг в съёмной комнате оказались целые груды.

Анфиса подумала, что про книгу нельзя сказать «вещь» или «предмет». Книга – это нечто особое, волшебное, то, что имеет власть силой слова изменять ход мысли или даже саму жизнь. Казалось бы, ничего хитрого: бумага, буквы, слоги, а начинаешь читать – и понимаешь, что душа умеет перемещаться в пространстве и во времени.

– Это всё на выброс, – сказала хозяйка при сдаче комнаты. Она указала на стопки книг, перевязанных бечёвкой. – Будет время, вытащи на помойку. Остались от старого хозяина. Здесь какой-то одинокий старичок жил, вот и захламил жилплощадь.

– Конечно, выброшу, – горячо пообещала Анфиса, жадно скользнув взглядом по пыльным корешкам. Само собой, выбрасывать книги она не собиралась и сразу же посчитала их даром судьбы за пережитое в последний год.

Съёмная комната была малюсенькой, всего десять метров, зато арендная плата невысокая. Благодаря тому что хозяйка не драла три шкуры, стояла очередь из желающих жить в клоповнике, представляющем собой кишку коридора с дверями по обе стороны, один туалет на девятерых жильцов и огромную полутёмную кухню с тремя газовыми плитами и ржавой раковиной. Анфиса считала, что ей повезло заполучить комнату, – пусть удобства минимальные, но зато неподалёку шумный Невский проспект, станция метро «Чернышевская», Таврический сад и тихие узкие улочки с восхитительными названиями: Кавалергардская, Захарьевская, Фурштатская, Потёмкинская, Очаковская…

Если пройти от дома чуть подальше, то в перспективе Шпалерной улицы застывшей музыкой вырастет бело-голубой Смольный собор, глядя на который Анфисе всегда хотелось восторженно заплакать от безупречности и выверенности его линий, достигающих полной гармонии с петербургским небом.

За стеной внезапно раздались истошные вопли нескольких мужских голосов. Анфиса вздохнула. Сосед обожал включать телевизор на полную громкость и смотреть политические ток-шоу, где участники передач почему-то всегда орали громче, чем торговки на базаре. Приплачивают им за крик, что ли?

Заданный самой себе вопрос повис в воздухе, растворяясь в понимании, что любая убогая коммунальная обстановка в сто раз лучше, чем отдельная квартира матери, где она третья лишняя. Здесь, в коммуналке, на своих, пусть и арендованных, квадратных метрах нет ни отчима с пивным животом и наглыми глазами, ни заискивающего тона матери, постоянно извиняющейся перед отчимом за крохотную хрущёвку и за «хвост» в виде взрослой дочери, которая никак не съедет, чтобы жить самостоятельно. Так сложилось, что Анфиса всегда чувствовала себя ненужной, мешающей матери жить спокойно и счастливо.

В детстве Анфиса постоянно болела, и мама, утирая слёзы полотенцем, часто горько упрекала:

– Не могу нормально заработать! С одного больняка снова на больняк. – «Больняками» мама называла больничные листы. – Да я на юг ни разу не ездила! В Турции не была! В одних джинсах два года хожу! И всё из-за тебя!

Тогда Анфиса сжималась в комок, стараясь стать как можно меньше ростом, а лучше юркнуть в мышиную норку и лишь иногда выбираться оттуда во двор поиграть с подружками.

В лучшую сторону Анфисина жизнь стала меняться с приходом в школу нового учителя физкультуры Дмитрия Потаповича. Он был молодой, большеголовый и очень весёлый.

Однажды, когда Анфиса неприкаянно сидела на площадке перед школой, он присел рядом с ней:

– А ты почему домой не идёшь? Простудишься.

Стоял декабрь, с неба валил сырой снег, холодом пробираясь за шиворот и леденя пальцы ног.

– Так.

Анфиса неопределённо дёрнула плечом и насупилась. Не станешь же говорить учителю, что мама наказала погулять после школы, потому что у неё будут гости. Под гостями, конечно, подразумевался дядя Юра, который принесёт вина, мама накроет стол и будет сидеть рядом с ним, раскрасневшаяся и весёлая.

Дмитрий Потапович помолчал и стряхнул с её воротника налипшие снежинки.

– Ты ведь из пятого класса, верно?

Анфиса кивнула головой и уточнила:

– Из пятого «Б».

– Это хорошо, что из «Б», – усмехнулся Дмитрий Потапович и неожиданно огорошил: – Знаешь, приходи-ка ты завтра сразу после уроков в спортзал. Посмотрим, что из тебя получится.

К третьему курсу Университета имени П.Ф. Лесгафта из Анфисы получился мастер спорта по лёгкой атлетике и кандидат в российскую сборную на международные соревнования по спринту.