Завше блиско
Яр Кедрин
Окраина чешского городка. До сих пор люди с дрожью вспоминают, как однажды в округе появился злодей. Прямо посреди бела дня он похищал детей, чтобы, по слухам, уже их руками совершать свои грязные дела. А нынешней осенью снова исчезает ребёнок. Жители украдкой шепчутся, что душегуб вернулся. Его глаза и уши словно повсюду. Всё чаще хлюпают по лужам большие ботинки вслед за маленькими.И пока родители трясутся от страха, девочка по прозвищу Лиса не собирается бросать своих в беде! Теперь злодей выслеживает и её, но… нельзя недооценивать жертву, которая знает, что на неё охотятся.
Яр Кедрин
Завше блиско
«Если не слышишь меня за словами,
то послушай моё молчание».
Он подождал с минуту.
«Ну? Теперь слышишь?..»
Она молчала.
Он довольно кивнул и затих вместе с ней.
Разговор их забил ключом.
Пролог. Чешский вечер
Как же по-домашнему уютны чешские вечера, хотя и похожи на вечера в иных местах, где живут дружные семьи. Плотный стол с дымком над тарелками, добрая беседа о пустяках, рюмочка «на здрав». Каждая вещь тут знакома с детства и пахнет воспоминаниями – никто уж и не отважится сказать, откуда берёт начало да хоть вон та ложка: то ли от бабки осталась, то ли от её бабки. И назревает вопрос: а была ли у последней бабки тоже своя собственная бабка – и ведь получится же ненароком, что была. Выходит, ложка та за столом – самая-самая старшая. И только она подбоченится, разляжется повнушительней перед хозяевами, как увидит вокруг ещё дюжину сверстников – от шкафчиков до плиты. Закроет для покоя глаза – и тут её с головой в суп!
Да-а, ветхо, да мило.
Женщина с улыбкой корпела над ужином. Фартук был уже раскрашен не хуже осенней поляны, ведь блюда готовились разнообразные, праздничные – похоже наступила какая-то светлая семейная дата. И всё обещало пройти безмятежно, словно сон школьника о горящих букварях, но… – не в этот раз.
Чего-то радостно тараторило радио, иногда перебивая диктора душевной песней, от чего катавшие тесто руки женщины зависали на мгновение, в такт качались на волнах мелодии и снова ловко брались за скалку. Высокий тёплый голос подражал припеву и так напоминал о сладких колыбельных, звучавших в квартире когда-то. Ребёночек тогда их слушал с открытым ртом и умилёнными глазками – все три, что знала мамка. И если она хитро перескакивала кусочек, чтоб побыстрей допеть, то чадо брало её за косу, приподнималось к уху и как следует туда визжало, пока мелодия не возвращалась к нужному месту.
А теперь этот ребёночек, её гордость, её радость, сидел за стенкой с отцом, и они выбирали, чего бы сегодня такого бу?хнуть в звонкие стаканы, чтобы отгулять вечер на славу, но завтра к обеду вспомнить друг друга. Да, сыночек вырос в высокого мужчину, оставив макушку отца у своего носа. Женщина любила его всем сердцем и втайне уже завидовала будущей снохе: такого мужа в округе было не сыскать – сильный, рукастый и, не по месту, благородный. Она всё удивлялась, как в таком неблаговидном районе родился человек с душой, и сама тихонько кивала в ответ, мысленно благодаря себя с мужем за доброе воспитание. Хотя, как воспитание – воспитывать-то никто не учил, – просто любили. За ни за что любили, и всё. Может, на самом деле это и есть воспитание, а не костюмы, в детсадах засунувшие в себя толстых тётенек, по талонам выдающие игрушки и гордо призывающие всех малолетних товарищей приступить к полуденному сну.
Ей просто повезло выйти замуж по любви, вот и ребёнок оказался любимым. И ни бедность не сломала сердечного отношения между родными, ни озлобленность за окном. А озлобленность на местных улицах была, ведь к окраине маленького города стекаются разбитые надежды, звенящие бутылками, клянёт всё подряд вездесущая брань, отсутствие денег вынуждает врать и идти вразрез с законом. Но везде есть исключения (не противовес – ведь пойдёшь против жизни, она раздавит, не побрезгует), просто исключения, как и эта семья. Они не старались спрятаться, зарыться в свои выцветшие обои, – а напротив, дружили с соседями; занимали и брали в долг; вместе ремонтировали машины, от которых осталось одно название; занимали на праздники стулья; латали покосившиеся сараи, переданные в наследство, похоже, ещё мамонтами. Они умели радоваться малому, ведь от жизни большего уже не ждали, да и с детства не видели ничего дальше знакомых дворов. А когда вокруг серо, то и глаз сереет, и что не так серо, как остальное, – то уже, считай, бело.
Вот и стряпала с улыбкой женщина не вепрево колено, конечно, но её рыбный пирог с отбивными из лопатки был ничуть не хуже. Стряпала и радовалась своему простому человеческому счастью – ужину в кругу семьи. Пусть не в трактире, но семья отметит по-тихому событие, расцелуется перед сном и мирно уснёт под привычные пьяные крики на улице. Но здесь они не назывались пьяными. Их расшифровывали конкретно: «Ага, значит, день правдоруба опять на полгода перенесли!» или «Лю?бош снова с женой поругался, теперь, хмельной и смелый, прощения просить будет!».
Наконец, пирог налился, отбивные нарумянились и улеглись на кислую капусту.
– Сы?начек, идите к столу, родной!
– Погоди, тут та?точек никак твою медовину найти не может!
– Что за наказание, подлинно сгинула! – издалека донёсся возглас мужского отчаяния, и жалостливо вдогонку: – Я её зову-зову, а она не выходит!
– Я её от тебя схоронила! Идите уже, сама принесу! – крикнула женщина и цыкнула себе под нос: «Не выходит, говорит… спряталась, видите ли…»
– Ну слава богу! Я уж думал, она на меня осерчала, – выдохнул в комнате мужчина. – Идём, милая, идём тогда!
Запело громче радио, расправилась скатерть, зазвенели тарелки и приборы, кружки и рюмки. По случаю повышения сына женщина собиралась поставить на стол не медовину, а свою лучшую домашнюю бехеровку на липовом цвете. Оглядевшись украдкой, она метко засунула руку под кухонную тумбу и извлекла красно-коричневую бутыль, протёрла подолом и усадила в центр стола – вместо торта. Рядом поместила блюдо с нарезанными яблоками.
Женщина сделала шаг назад, чтобы оценить свои труды: ну да, чудо чудесное! – и одобрительно кивнула сама себе.
– Где вы запропастились? Уже накрыто всё!
Никто не ответил.
– Я вас сейчас ругать примусь! Стынет стол!
Оба опять промолчали. Это что за новая игра такая?
Подбоченясь, она пошла в комнату.
Прямо в коридоре хозяйка ахнула и схватилась за сердце: у входной двери стоял на коленях её муж и вытирал рукавом кровь с лица. Над ним стояли незнакомые мужики.
Из-за угла выскочил главный из них и сзади одной рукой схватил женщину за горло. Она закашлялась и вцепилась ему в запястье ногтями, но без толку – тот даже бровью не повёл. Он обратился к парню:
– Я тебя выбрал! Пойдешь со мной, – указал он на улицу. – Забудь о семье – теперь это твоё прошлое.
– Нет, мой сыначек, нет, – хрипела женщина, – не вернёшься…
Злодей сильнее передавил ей горло, и шёпот стих.
– Пусти её, – сжал кулаки парень и сделал шаг к главарю. Тот достал из кармана нож и чиркнул по щеке обвисшей женщины – на фартук закапала кровь.
– Мама! – дёрнулся парень, но тут же получил рукояткой пистолета от одного из мужиков.
– Не дури, малый, – процедил главарь. – Я могу и по-плохому. – Он поднёс лезвие к горлу жертвы.
– Не надо! – сдался парень. – Я пойду.
– Здравая речь, – ухмыльнулся главарь и дал знак своим: – Мужики, в машину его!
Парня под локти быстро повели вниз по лестнице.
Главарь оттолкнул от себя женщину и направился к за ними.
– Всё равно, – прошипела она вослед, – и на тебя когда-нибудь найдётся управа. Скольких ты загубил, зверь!
В дверях мужик обернулся и оскалился в ответ:
– Я – не Зверь. Ты прекрасно знаешь моё имя. Вы все – тля! – И с размаху он врезал ботинком в голову её мужу. Тот повалился без сознания.
Хлопнула дверь.
Женщина кинулась к окну: внизу навсегда увозили её сына.
– Будьте вы прокляты!!! – что было мочи вопила она и захлёбывалась слезами.
Из машины раздался выстрел, и стекло над её макушкой разлетелось на куски.
Тогда многие тайком смотрели сквозь шторы, но никто не вышел.
Глава 1. Лисий хвост
По лесу неслась девочка. Она взлетала над поваленными соснами и петляла между колючими тисовыми кустарниками. Неслась по опавшей хвое и ворохам разноцветной листвы. Тропа под ногами давно потерялась. Деревья по бокам всё густели и грозили схлопнуться ловушкой.
Топот за спиной постепенно приближался. Неужели догонят, думала она, неужели вот-вот схватят её за руку и никогда уж больше не увидеть свободной жизни?
Сзади у девочки был лисий хвост, и когда на бегу он вилял, то листва сама собой поднималась с земли и кидалась в глаза собакам, которые так и норовили дотянуться до белого кончика и откусить его. Только они разевали пасти и протягивали острые зубы, как в очередной раз пыль била им в морды и девочка чудом успевала отскочить в сторону. Но сзади снова слышалась охотничья команда, и свора с удвоенной яростью бросалась вперёд.
Девочка поняла, что силы её на исходе, и в отчаянии бросила взгляд влево: там её подруга спасалась от преследователей на огромном волке и жестом указывала прыгать к ней – иначе было не спастись. Наездница поравнялась с бежавшей подружкой и протянула ладонь. Та потянулась навстречу…
«Осень настала! Конец волшебству!» – закричал из глубины кавалькады Серый рыцарь. Тут же из ниоткуда поднялись то ли воющие вихри, то ли хор драмкружка, – и лисий хвост у бегуньи исчез, а волк обратился щенком собаки.
Подружки переглянулись. Что теперь оставалось делать?
«Без волка нам конец!» – испугалась бегунья, слыша за спиной клацанье челюстей.
«Да, это не санитар леса, – отвечала подружка, – но лучше! Это детёныш кавалер-кинг-чарльз-спаниеля! Он умеет летать!»
Изумлённая сказанным, девочка-бегунья споткнулась то ли об пень, то ли об кастрюлю какую и упала. Рыцари сразу взяли её в круг. А подружкин пёсик тем временем высунул и включил язык, который взревел, как пропеллер, и они с наездницей резко улетели взад! – враги даже не успели среагировать и упустили их.
Из ликующей оравы вышел Серый. Девочка сразу поняла, почему его так прозвали: на нём был серый пиджак и серая юбка, скрывающая острые коленки. Он подошёл вплотную и прошептал на ухо: «К доске шагом марш!»
Чересчур изумлённая девочка не смогла и пальцем шевельнуть. Тогда рыцарь постучал указкой по столу и повысил голос: «Если ты сейчас же не встанешь, я тебе шею надеру, Сева!»
В ужасе девочка вскочила с кровати!
Над ней стоял отец с красными опухшими глазами. В руках у него играла мелодия – точь-в-точь также, как выли вихри во сне, а за окном громко лаяли собаки, видно на свалке мутузясь за кость.
– Если твой дурацкий телефон ещё хоть раз меня разбудит, я его грохну об стену!
Севери?на еле разлепила пушистые ресницы:
– Первое сентября же, я забыла переставить на потише. Извини, та?туш[1 - Папа (польск.)].
– Забыла она… – отец зло кинул на одеяло орущий мобильник и вышел, хлопнув дверью.
– Дождёшься ты… – послышалось уже из кухни. – Завтрак тогда готовь, раз подняла меня!
– Да, пять минут!
На экране светился «О» – звонил Ка?джа Ну?личек. Девочка ответила недовольным шёпотом:
– Здоро?во, Каджек, чего ты трезвонишь?
– Как! – ничуть не смутилась тону трубка, – ну ты коварная, Ринка: сама же просила разбудить, а теперь…
– Блин, забыла напрочь.
– Ты идёшь в школу-то?
– Да иду, иду. Встретимся тогда у входа.
