Глава восьмая
Как-то незаметно второй месяц к концу подошёл. Вроде ещё совсем недавно я на календарь смотрел – оставалось две недели, и вот в понедельник мне на работу выходить придётся, а сегодня уже пятница. Значит, всё, прости-прощай, доставка, мерение московских улиц собственными ногами, случайные знакомства и даже недосостоявшаяся любовная интрижка. Это я на Ирину Никифорову намекаю. Помните мою наставницу в сложной науке принимать заказы на железнодорожные билеты? Лично я о ней никогда не забывал, но в связи с производственной необходимостью пришлось при очной встрече договориться, что как только, так сразу. Закончу я носиться, как не вполне нормальный, по столице нашей родины – и тут же готов буду продолжить столь приятно начатое знакомство. Один-то раз у нас всё-таки случилось, и обе высокие договаривающиеся стороны расстались весьма удовлетворёнными встречей во всех смыслах этого слова. Вот тогда, прощаясь, мы и приняли такое устраивавшее всех решение.
Пятница подходила к концу. Билеты были разнесены, но я не помчался сломя голову в наш ставший уже почти родным подвал. Прежде всего я заехал домой, забрал свои вещички, чтобы уже, не теряя времени, рвануть на дачу, где меня не видели почти два месяца. Всё моё общение с женой и её родителями сводилось к телефонным переговорам, и вот теперь должна была произойти долгожданная встреча. Целых два дня семейной жизни, а потом всё тот же рваный жизненный график: по выходным я женат, а в будни – холост. Кроме личных вещичек, я прихватил с собой двухлитровую бутыль с настойкой собственного производства да немного колбаски в соседнем магазине купил, ну и помидорок с огурчиками в качестве закуски.
В подвал я явился нагруженный, как ослик. Меня с нетерпением ждали изголодавшиеся товарищи, но сразу приступить к «отвальной» было нельзя, несколько человек всё ещё задерживалось на маршруте. Сергей Иванович сидел, чай пил. Вид у него был довольный. Как только я открыл дверь, он помахал мне рукой.
– Ты чего это с сумками?
– Так убываю в длительный отпуск сроком на десять месяцев, товарищ командир. Сами знаете, сегодня был последний трудовой день, – весело оттараторил я и даже руку над головой в салюте пионерском поднял.
– Так-то оно так, конечно… – начал со своей любимой присказки Сергей Иванович, и я тут же понял, что случилась какая-то бяка, которая займёт меня если не надолго, то уж на ближайшие пару дней абсолютно точно.
Совершенно машинально я на часы посмотрел, хотел понять, успею ли я до любимого тестя дозвониться и предупредить, ежели что действительно помешает мне на дачу отправиться, или уже опоздал. Нет, ещё почти целый час в моём распоряжении, или, скорее, в распоряжении начальника отдела, в котором я пока ещё числюсь. Сергей Иванович на эти мои дёргания посмотрел, подождал, пока я расслаблюсь немного, и заговорил:
– Понимаешь, Алексей, какая закавыка получилась: Петька Сидоркин сегодня на работу не вышел. Живёт он в самом центре, вот к нему Петрович и подвалил. Мы ведь втроём вместе пол-Европы протопали. В одном разведбатальоне служили. Я, правда, командиром этого батальона был, Петрович ротным, ну а Петька – рядовым разведчиком. Он же самый молодой среди нас. Чтобы на фронт попасть, себе пару лет приписал. Это системой было, все всё понимали, и всех, я разное начальство имею в виду, это устраивало. Ты не смотри, что он так выглядит паршиво, жизнь его до такого состояния довела. Всю семью он в войну схоронил по очереди. Вначале отец погиб – ну, это ещё в сорок первом было, Петька в то время дома на печке сидел. Ну как сидел – работал он, разумеется, здесь же, на Каланчёвке, в депо. Вагоны ремонтировал, которые под бомбёжкой побывали. Затем один за другим его старшие братья погибли. Вот тогда он и сам на войну засобирался – родню свою собой заменить. Раз пять был ранен и каждый раз после госпиталя попадал в новую часть. Вот так он к нам уже к концу сорок четвёртого и попал. У нас его Бог миловал, целёхоньким как пришёл, так и демобилизовался. Домой вернулся, а там дверь полоской бумаги с печатями заклеена. Мать от горя умерла, а больше у него никого не осталось. Вот он и начал квасить, вначале немного, потом всё больше и больше. Хорошо, нашлась добрая душа, соседка одна вдовая, стала за ним присматривать. Он же совсем ещё пацаном был. Ему двадцати нет, а он уже три года в окопах провёл, на теле живого места не осталось. Убедила она его, чтобы пить бросил, учиться пошёл, школу окончил, водительские права получил. Поженились они, дочку родили. Я его нашёл в пятьдесят пятом и уговорил к нам перейти. Депо он знал хорошо, там и вся его родня работала, да и сам он успел перед армией немного потрудиться.
Сергей Иванович замолчал и вновь к стакану потянулся, который в сторону отставил, пока рассказывал. Пару глотков уже остывшего чая сделал – и опять к этому Сидоркину вернулся:
– Когда я из депо ушёл, многие из моих ребят тоже уволились. Начальника им нового со стороны по чьему-то блату прислали. Мужик безголовый, да и руками сам мало что мог сделать, зато гонору – о-го-го! Вот прекрасный коллектив и развалился почти в одночасье. Хорошо, наверху поняли: что-то там неладное творится. Этого прощелыгу выгнали, назначили нормального мужика, он многих специалистов вернул. А вот Петька пропал с глаз. Оказывается, у него очередное несчастье произошло – жену машина сбила. Не насмерть, но искалечила изрядно. Петька и сорвался – снова пить начал.
И опять Сергей Иванович к чаю потянулся – видать, достал его этот Сидоркин со своими выкрутасами, – ещё пару больших глотков сделал и продолжил:
– Когда меня сюда пригласили, я принялся своих собирать. Первым Петрович пришёл, за ним потихоньку-полегоньку ещё человек пять подтянулось. Все они фронтовики, на них можно было положиться. Начали мы Петьку искать, он ведь такой пройдоха, куда угодно без мыла влезет. Мало кто так знакомства заводить умел. Нам казалось, что здесь именно такие люди нужны. Нашли его, а он никакой. Ну, мы ему и устроили такую житуху, что он не знал, куда от нас деться. Договорились насчёт «торпеды», вшили её, и начали мы за каждым его шагом следить. Вот в очередной раз и вытащили. Думали, насовсем, а видишь, как получается, слаб он оказался. На него как надавят – он и срывается. Помнишь, как месяц назад получилось?
Я головой кивнул:
– Ещё бы мне не помнить, до ночи его билеты разносили, перед людьми извинялись. Так что, он снова запил?
– Нет, на этот раз другое. Он вчера вечером припозднился. Ты-то ушёл рано, как всегда. На тебя, по-моему, сколько ни навали, ты всё выдюжишь и всё равно раньше всех сюда вернёшься. А он со своей сумкой дерматиновой ходит уже медленно. Район наизусть изучил, лучше него никто там не ориентируется, но всё равно за вами, молодыми, уже не успевает. А вчера вообще пришёл одним из самых последних. На хозяйстве Андрюшка оставался – я с работы пораньше сбежал, ещё шести не было, у меня дела были неотложные. Говорит, внешне, ничего особенного, такой же, как всегда, был. Сразу стал свои байки травить. Они вместе отсюда и ушли. А сегодня жена Сидоркина рассказала Петровичу, что инфаркт у него. Не смертельный, но выбыл надолго. Сейчас в больнице, потом в санаторий направят. Я через всё это прошёл, потому хорошо знаю.
Он губами пошевелил, но ничего добавлять не стал, замолчал и задумался. А я смотрел на него и размышлял: «Сколько ты сам-то такой темп выдержать сможешь? Ведь уже за пятьдесят?» – и тоже молчал. Да и что тут сказать можно. Понимал прекрасно, что он о Сидоркине рассказывает, а мысленно, наверное, его историю и на себя, и на всех остальных своих боевых товарищей примеряет. Есть о чём задуматься.
Единственное, чего я никак понять не мог: зачем он мне в таких подробностях описывает жизнь, в общем-то, совсем чужого для меня человека, который, кроме того что работает в одном со мной отделе, ничем мне интересен быть не может? Да я его практически и не видел толком никогда. Замечал, что копается тут дедок один, вот и всё, чем мне этот Сидоркин запомнился. Ну, кроме того случая, конечно. А не было бы того случая, на вопрос, знаю ли я Сидоркина, честно, не раздумывая, ответил бы, что нет, не знаю. Фамилию, может, и слышал, а вот где – не помню. Но если Сергей Иванович столько мне о нём всего наговорил, значит, это для чего-нибудь нужно. Не просто же так он воздух здесь сотрясал.
Начальник в очередной раз к чаю потянулся, а я из сумки бутылёк двухлитровый с почти бесцветной наливочкой облепиховой, моего собственного изготовления, достал и на стол перед его носом поставил.
– Давай, Сергей Иванович, перестанем резину тянуть и займёмся делом. Я ведь попрощаться с вами на время хочу да пообещать, что не забуду, забегать стану иногда – не часто, чтоб не надоесть, но и чтобы вы меня тоже не забыли. Я тут настоечки из облепихи на чистом медицинском спиритусе вини принёс. Люблю я эти настойки делать, благо к спирту дармовому допуск имею. Но из всех ягод – а я всё, что можно и не можно, перепробовать успел – мне облепиха больше всего по душе. Сейчас глотнём по чуть-чуть – и вы сами свой вердикт вынесете.
Народ – все постоянные да из временных некоторые, которые в коллектив успели влиться, – вокруг стоял, пустыми стаканами позвякивал, на бутылёк голодными глазами посматривал. Все понимали, что много не достанется, да и нельзя, завтра снова, как говорится, в бой, но расслабиться все хотели. Даже я сам, хоть и не любил эту отраву, всё одно в хорошей компании пару-тройку рюмок с удовольствием мог употребить.
– Ты подожди, Ваня, – сказал Сергей Иванович, – я ещё не закончил. Да и вы, мужики, поскучайте ещё чуток, – обратился он ко всем собравшимся вокруг. – У меня с Иваном ещё на пару минут разговор есть.
Все разошлись, а я на него вопросительно посмотрел. Впервые он меня настоящим именем назвал, все аж рты от удивления раскрыли. Я-то уж давно ему открылся и всю историю рассказал, но мы решили об этом молчать. Мало ли, дойдёт до верха, а там кто знает, как это всё воспримут. Ведь, по большому счёту, это подлог. Не уголовное, конечно, но всё же нарушение. А тут вдруг ляпнул в открытую. Он и сам, судя по всему, понял, что не то сказал, даже шевелюру свою взлохматил. Потом рукой махнул, мол, пойди всё куда подальше, и на меня посмотрел.
– Слушай, Алексей, – громко так, отчётливо произнёс он, чтобы все поняли, что оговорился начальник, с кем не бывает, – выйди завтра ещё раз. Если сможешь, конечно. Мы уж всё перекроили, а тут с Петром несчастье. Тебе же безразлично, где ходить. Возьми участок Сидоркина. Сегодня мы его разделить смогли, там заказов было всего ничего – в общем, справились, а завтра, по случаю субботы, он большим будет, но ты сумеешь, а на воскресенье мы что-нибудь придумаем. С понедельника ещё человек пять новых придут, тогда, может, полегче чуток будет.
Я только головой мотнул, согласен, мол, и к телефону рванул – тестя успеть предупредить, что только завтра вечером приеду. А народ тем временем столы двигать начал да закуску немудрёную, которую я всё из той же сумки достал, на тарелку вываливать.
Стукнулись мы стаканами – такой звон пошёл, что куда там. Хорошо посидели, разговоры исключительно на вольные темы вели. Слова «доставка», «билеты», «поезда» и все такие прочие были запрещены. За нарушение каждый оговорившийся клал рубль в общую казну. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается, а поскольку завтра опять ни свет ни заря нам всем сюда приходить, то затягивать моё не вполне состоявшееся прощание не стали и через часок по домам расходиться начали. Барахлишко своё, которое на дачу приготовил, я в подвале, в «секретной» комнате, оставил, а сам налегке опять в родительскую квартиру побрёл, пустую в этот вечер, поскольку отец тоже на дачу уехал.
Субботним утром всё было привычно. Шести ещё не было, как мы приступили к раскладке. Работали на чистом автоматизме. Мне, как и договорились накануне, достался район, по которому Сидоркин ходил постоянно. Это была Марьина Роща. Не самый приятный район, конечно, такой лабиринт маленьких переулочков и проездиков – только держись. По названиям я их все знал, а вот на местности они для меня белым пятном оказались. Пришлось к дежурной карте Москвы обратиться. Она у нас на стене висела, огромная такая, почти всю стену занимала. Большой город Москва, столько в нём улиц всяческих да переулков, что запоминай не запоминай – всё одно не запомнишь. Ну, это если не стараться, конечно. Мы-то все, что тут собрались, стараться приучены, поэтому время от времени у той карты торчали, особенно молодые, ещё недостаточно обученные. Я тоже не раз и не два на неё поглядывал, когда попадались названия совсем уж незнакомые. Где Сергей Иванович такую карту подробную достал, я не знаю. В милиции, скорее всего, поскольку на ней все отделения милиции обозначены были. Большую помощь она нам оказывала. Вот и тут пригодилась.
Провозился я с ней полчаса, наверное, если не больше, и только после этого начал свои конверты в порядок приводить. И почти сразу же на ляп один весьма неприятный наткнулся. Когда на раскладке Петрович стоял, ляпов, типа того, что я обнаружил, а речь шла об адресе из другого конца Москвы, случайно попавшего в район Марьиной Рощи, практически не случалось. Но сегодня суббота, Петрович, как обычно, уехал рыбку ловить – это страсть его, и уже давно не тайная, а самая что ни на есть явная. Жизнь ему не в жизнь, если он с удочкой или спиннингом на бережке не посидит. В общем, вместо него по субботам стоял Савелий Григорьевич, тоже из бывших фронтовиков, такой невидный совсем мужичонка с небольшой бородкой клинышком, когда-то чёрной, а теперь пёстрой от забравшейся туда седины. Он был очень немногословным человеком, таким, знаете, вечным тихоней, но честным, порядочным, этого у него не отнимешь. Будь я на месте Сергея Ивановича, Савелия близко к раскладке не подпустил бы. Ведь такие ошибки у него случались если не каждую субботу, то через одну. Хорошо, если ошибка сразу вылезала, тогда конверт просто передавался доставщику, который в тот район шёл, и всё, инцидент «исперчен», как Владим Владимыч, который Маяковский, мой любимый поэт, говаривал. А если она обнаруживалась позже, когда все уже разошлись по своим участкам? Тогда выход один: бери, как говорится, ноги в руки, господин хороший, и езжай в ту Тмутаракань, куда надо доставить билеты, заказанные неизвестными нам гражданами. Вот у меня именно такая засада и случилась. Плюнул я на всё, засунул этот нехороший конверт подальше в планшет да в Марьину Рощу подался. А что? Там меня ждут по шестидесяти двум адресам, ну а тому невезунчику, который шестьдесят третьим оказался, придётся подождать подольше, ничего уж тут не поделаешь, не везёт так не везёт. Я ему даже звонить не стал – кто знает, когда я основную массу разнесу, район-то незнакомый, да и больно запутанный. Не знаю, за что его только Сидоркин выбрал. Ну да это его дело. А у меня сегодня это уж точно последняя доставка. Нечего рассусоливать, надо ножками почаще от земли отталкиваться да поспешать, чтобы дело не стояло.
С такими вот мыслями я и бегал по Марьиной Роще, ещё не так давно самому криминальному району Москвы. Ликвидированы там были все «малины», поломаны все хибары, скупщики краденого отбывали сроки, вот и кончилась Марьина Роща как скопище злачных мест, превратившись в обычный спальный район столицы. Плохо было одно – ну, то есть для меня это было плохо: пятиэтажек пруд пруди, и ведь, как назло, большинство заказов с верхних этажей идёт. Ну скажите, пожалуйста, что это за закон такой, которому я даже название придумал: «Закон наибольшей подлости достаточного основания». Подхожу к подъезду, на конверт смотрю: квартира 42. Ну, думаю, повезло, первый этаж. А вот фиг вам, нате выкусите. Дом построен по другому проекту, чем рядом стоящий. Там было по четыре квартиры на этаже, и сорок вторая действительно на первом этаже находилась, а в этом – по три. Так что топай, Ванюша, на пятый этаж. Но, как бы то ни было, рано или поздно всё заканчивается, заканчивалась и пачка конвертов в моей офицерской сумке. Я стоял у порога квартиры с номером, отмеченным в моём мозгу как 62.
Шестьдесят второй адрес за какие-то пять с небольшим часов, и, учтите это, в совершенно незнакомом районе Москвы. Я глубоко вдохнул, пока заказчица билеты изучала, дыхание задержал немного, чтобы углекислый газ в лёгких скопился и по мозгам немного стукнул, прочистил их слегка – метод, проверенный неоднократно, действует безукоризненно – и из сумки тот самый ляп достал. Вначале на адрес посмотрел: конец Варшавского шоссе, почти у самого недавно открытого автотехцентра «Варшавский», который народ быстро утюгом прозвал за сходство с этим необходимым в быту устройством. В тот район я как-то раз, также в выходной день, уже наведывался. В общем, если не считать, что на метро туда-сюда придётся часа полтора потратить да на автобусе или троллейбусе ещё по полчаса пилить, страшного ничего нет. Жаль, конечно, безнадёжно потерянного времени, но такова жизнь. Я уже свыкся с мыслью, что против лома, сами знаете, чего нет, а также любимую бабушкину присказку вспомнил: что ни делается, всё к лучшему. Мне даже интересно стало, что же к лучшему произойти может, когда я в эту глушь съезжу только для того, чтобы исправить ошибку, совершённую Савелием Григорьевичем.
В конверте всего один билет лежал. Я посмотрел на него и чуть было не рассмеялся. Ну надо же: Москва – Тула, общий вагон, стоимость с доставкой всего два с полтиной. Опять мне мой закон наибольшей подлости пришлось вспомнить. Я так раздумьями обо всех этих перипетиях в судьбе и жизни разносчика железнодорожных билетов увлёкся, что даже вздрогнул, когда заказчица меня окликнула. Я мыслями в такие дебри залез, что напрочь забыл, где я и что со мной. Она даже за руку была вынуждена меня дёрнуть, чтобы в чувство привести. Я ведь, как только она мне дверь открыла, сразу же заготовленный конверт ей в руки отдал и о последнем броске задумался, уяснив о хозяйке квартиры лишь одно: что она женщина. А тут посмотреть пришлось.
Знаете, такая любопытная бабуся попалась. Годочков, я думаю, ей уже далеко за шестьдесят было, но ухожена так, что молодёжь позавидовать может. Морщинки на лице, конечно, есть, куда от них в таком возрасте денешься, но издали их совсем не видно, впечатление, что кожа как на барабане натянута, чуть тронь – зазвучит. Причёска безупречная, одежда – вообще отпад. Халат на ней шёлковый или атласный, я в этом не разбираюсь, красного цвета, с золотыми павлинами, распустившими хвосты. Подпоясан халат широким поясом, тоже золотистого цвета, немного другого тона, нежели павлины, но безупречно с ними гармонирующего. Концы пояса с обеих сторон бахромятся тонюсенькими плетёными шнурочками. А на ногах – совсем конец света: такие черевички, что в ночь перед Рождеством никакой Оксане, возлюбленной Вакулы, даже привидеться не могли. И тоже все золотом расшиты.
Бабуля увидела мой открытый от неожиданности рот и говорит:
– Я чай пить собралась, чайник только вскипел, так давайте вместе чайку попьём. Я так не люблю это делать в одиночестве, а тут вы пришли. Вот и компания нашлась.
Она вцепилась в меня и с немалой силой – откуда что взялось в этом хилом теле – потянула в глубину квартиры. Пришлось подчиниться, хотя это вовсе не входило в мои намерения. Планшет я из руки не выпустил, так и продолжал его держать, даже сильней сжав пальцы, как будто опасался, что эта странная женщина отнимет его у меня.
Чай пить старушка, видимо, очень любила и обставляла всё это удивительным образом. Пока она на кухню убежала, я уселся на стул с высокой деревянной спинкой – очень тяжёлый, дубовый наверное, я его с трудом под собой ближе пододвинул – и осмотрелся. Оказалось, что сижу я за большим круглым столом, сервированным на шесть персон. На блюдцах стояли фарфоровые чашки потрясающей красоты, просто музейные экспонаты, настолько тонкие, что насквозь просвечивали. Я даже в руку побоялся взять и рассмотреть одну, опасаясь, что раздавлю ненароком. Расписаны они были различными жанровыми сценками то ли из китайской, то ли из японской жизни. Причём, что совсем уж удивительно, на всех чашках разные сценки изображены. Там и рисовые поля, на которых по колено в воде стояли люди, и лодки странной конструкции, плывущие по реке, и восточные женщины с чёрными волосами, стянутыми в небольшой пучок, обмахивающиеся веером, и повозка непонятного вида, которую волы с длинными рогами тянули, и многоэтажная пагода, и ещё что-то. Последняя чашка далеко от меня стояла, и рассмотреть её я не успел, поскольку в комнате появилась хозяйка с фарфоровым чайником в руке, тоже картинкой украшенным, и начала наливать насыщенный чай во все чашки подряд. Пока она наливала, я всё чашками любовался. Ободок и у чашек, и у блюдец был золотой, такими же оказались и ручки чашек, чайника и сахарницы с молочником, что на столе стояли.
– Красиво, не правда ли? – послышался голос хозяйки, и я даже невольно вздрогнул, настолько это неожиданно прозвучало, ведь до того тишина стояла полная.
– Да вы не волнуйтесь. Я, видите ли, спешу сегодня очень, а дочка попросила посидеть подождать, пока билеты не принесут. «Весь день ждать я не могу, а тебе всё равно делать нечего», – явно передразнила она кого-то. – Не понимает, что у пожилых людей тоже свои весьма важные дела быть могут. Сама, бездельница, не работает, только по портнихам да массажисткам с косметологами шляется. Вышла замуж за богатого грузина – где он только деньги берёт, хотела бы я знать.
Она всё говорила и говорила, а тем временем продолжала заниматься каким-то странным делом. После того как чай во все шесть чашек налила, одну мне пододвинула, затем из холодильника торт достала, уже на кусочки порезанный, разложила его на шесть тарелочек и каждую напротив одной из чашек поставила. Вилочки небольшие, позолоченные вроде бы, такие оригинальные, всего с двумя зубцами, рядом положила, в салфетницу салфетки бумажные, уголком сложенные, воткнула, на всё это посмотрела, по-видимому, увиденным удовлетворилась и сама на стул, такой же, как подо мной, уселась.
Я за ней продолжал наблюдать. Хотелось понять: она что, из всех чашек по очереди пить будет или как? А если «или как», то зачем она всё это нагородила? Наверное, эти вопросы у меня на физиономии настолько явственно проявились, что она усмехнулась как-то странно, скривив при этом лицо, и тихонько так сказала:
– В старой квартире, откуда меня дочка с зятем выгнали… – Она помолчала секунду и продолжила: – Они-то говорят, что не выгнали, а предоставили мне идеальные условия для жизни. Мол, тут тихо и спокойно, а там внуки мешают. Их у меня четверо. Правда, – она ещё голос понизила, как будто стала опасаться, что кто-то подслушать может, – выросли они, внуки-то, у старшей своих детей уже двое, мальчик и девочка. Это, выходит, правнуки мои. И живут они от дочки, то есть от родителей своих, отдельно. Все отдельно, – повторила она. – В моей бывшей профессорской квартире – она большая, пятикомнатная – дочь с мужем своим вдвоём остались, так что не мне кто-то там мешал, а я им мешала. Так получается…
На глазах её слёзы блеснули. Она их быстро, одним движением смахнула и продолжила:
– Вот я и придумала эту игру – накрывать как бы на большую семью. Да привыкла уже. Вы внимания-то не обращайте, чай пейте. Если сахар нужен, кладите сколько хотите, песок в сахарнице лежит. Я, когда с тортом пью, сахар не кладу, и так сладко.
И она вновь заплакала, на этот раз по-настоящему. Беззвучно, а оттого ещё страшней. Лицо гримасой исказилось, слёзы двумя ручейками потекли. Я никогда даже представить себе не мог, что вот так слёзы бежать могут. Сидел, чашку поднял, но даже глоток чая, чтобы горло промочить, в котором всё пересохло в одну секунду, сделать не мог. Спазмом у меня всё сковало во рту.
Наконец хозяйка успокоилась. Раз – и всё в одно мгновение закончилось, лицо вновь нормальным стало, слёзы перестали бежать, и она даже улыбнуться попыталась. Не очень ровной улыбка получилась, но всё же.
– Вы простите меня, это чисто нервный срыв. Давайте допивайте, да мне действительно идти надо. Нет, вы не подумайте, что я вас выгоняю, просто так вот обстоятельства складываются.
Я уже к Марьинскому универмагу подходил, а это минут десять заняло, а может, и побольше, но всё ещё в себя толком прийти не мог. В троллейбусе, пока он до «Белорусской» меня вёз, всё об этой бабуле думал да пьесу вспоминал, которую уже не один раз в театре Моссовета смотрел. «Дальше тишина» она называется. Про судьбу двух стариков, которые всю жизнь вместе прожили, а теперь их дети разлучают и в разные концы страны увозят. Там так пронзительно этих стариков два наших великих артиста играли. Его – Ростислав Янович Плятт, а её – Фаина Георгиевна Раневская.
Я пьесу вспоминал и думал: везде всё одинаково, и не только от нас самих судьба наша зависит, но и от детей с внуками. Как же мы бываем жестоки к старикам своим, которые в нас всю душу свою вложили, на ноги поставили, а мы… Я даже рукой махнул, и на меня какая-то женщина с опаской посмотрела.
В вагоне метро, когда на «Площади Свердлова» почти все из вагона выскочили, мне сесть удалось. Обычно я в транспорте всегда стоя еду, но в тот день присел. Ноги как чужие были. Они даже не гудели, как это бывает, когда много ходишь, а напрочь отнимались.
Присел я и ещё раз шестьдесят третий конверт достал, чтобы адрес уточнить. Я на него смотрел, как будто в первый раз увидел, и ничего понять не мог. Всё заслонила фамилия заказчика. Вот её я действительно первый раз прочитал. Потом прочитал ещё раз. Третий уже не понадобилось – и так всё ясно. Ждёт меня там, на Варшавке, Лиана Багирова. Представляете?! Конечно, та Лиана, которая мне всю малину с защитой сломала, не могла вернуться в Москву, да ещё и в другой район, да ещё и билеты заказать до Тулы… Я подумал немного, а потом решил, что я не прав. Конечно, всё это могло быть. Маловероятно, но могло. Явно противоречило реальности лишь одно: наша Лиана в жизни не поехала бы в общем вагоне. Я её, разумеется, изучил не так хорошо, но общий – это стопроцентно не для неё.
Успокоился я, хотя, положа руку на сердце, надо признаться, не так уж и волновался. Ну а коли время всё одно девать в поезде некуда, я всю ту историю, которая в мае случилась, снова начал в памяти своей крутить. И опять с самого начала. Ну, вам-то я не буду повторять то, о чём уже речь шла, а продолжу с того места, на котором остановился.
Итак, осталось мне всего-то-навсего напечатать текст диссертации. Самое сложное во всём этом, что в тексте тьма отсылочной информации, и по большей части иностранные источники, а следовательно, латынь-матушка.
Хотя в институте целое машинописное бюро работало и три машинистки с утра до вечера по клавишам стучали, толку от них для нас не было никакого. Как мимо ни идёшь, этот стук всегда слышен был. Иногда даже вопрос возникал, да отдыхают ли они? Ну а раз так заняты, то и соваться туда бессмысленно, поэтому никто и не совался. Правда, я несколько раз в их царство по комсомольским делам забегал. И каждый раз одну и ту же картину видел. Одна машинистка действительно с упорством дятла по клавишам долбит, да ещё с немыслимой скоростью, обычным людям явно недоступной, и, что удивительней всего, практически без ошибок, а две другие журнальчики женские рассматривают или ещё чем-нибудь полезным для дома и семьи занимаются. Но дело-то было не в этом, мы все понимали, что машинистки тоже люди и им, как и всем нормальным гражданкам нашей страны, отдых необходим. Главным, почему мы туда не обращались, было следующее обстоятельство: отдать что-то в печать в институтское машбюро можно было только с визой самого директора. Вот в этом и была основная загвоздка. Как только сотрудники ни исхитрялись, чтобы туда со своими рукописями пролезть, мало кому это удавалось. Вот если есть письмо за подписью директора – тогда пожалуйста, или статью в наш отраслевой журнал, редакция которого в соседнем кабинете находилась, – тоже можно, а отчёт квартальный или, совсем уж немыслимая вещь, диссертацию, будьте добры, сами печатайте или на стороне машинистку ищите.
Нашей лаборатории в институте многие завидовали, у нас был свой подпольный, он же резервный, вариант. Когда я только на работу устроился, мне в помощь лаборантку выделили. Ниной Степановной её звали. Женщина она была уже достаточно зрелая, имела дочку, Майечку, двадцати с лишним лет. Жаловаться мне на неё не приходилось, грех на душу не возьму. Она была в меру исполнительной и так же в меру ленивой. У нас с ней если и не дружба завязалась, то сложилось вполне нормальное деловое сотрудничество. Где-то с год моё счастье продолжалось, а потом то ли тесть ей поспособствовал, а был он академиком, доктором сельскохозяйственных наук, то ли просто так сложилось, никто не знает, но её перевели в спецотдел. Там она была полноправной хозяйкой: и машинисткой, и уборщицей – в общем, выполняла всё, что следовало по роду её новой деятельности.
Когда у нас острая нужда возникала, её руководство не возражало, чтобы я по старой памяти услугами Нины Степановны пользовался. Тем более что она к нам на любой междусобойчик, день рождения ли чей, праздник ли какой, нами отмечаемый, обязательно прибегала да домой полный карман конфет шоколадных, до которых большой охотницей была, тащила, объясняя, что это для Майечки – дочки, значит. Ну, мы посмеивались, но не возражали. Так и прозвали её, про себя конечно, «для Майечки». Но диссертацию напечатать Нина Степановна и сама не взялась бы, да, честно говоря, я ей это дело вряд ли бы доверил.
К счастью, проблему с машинисткой незадолго до описываемых событий нам удалось решить. Случилось это нечаянно. Как-то у нас дома собралась привычная компания друзей. Мы часто собирались по разным поводам то у нас, то у кого-то другого по очереди. Вот в тот раз наша очередь была гостей принимать. Пришёл тогда и редкий гость, старинный наш приятель Виктор Спиридонов. Он как год назад с женой разбежался, в транс впал и никуда не ходил. А тут вдруг сам позвонил и напросился. Захотел нас с новой дамой сердца познакомить, сказал, пора настала, решили они крепкую советскую семью создать, вот он и надумал смотрины для друзей устроить. Девушка, Людмилой её звали, нам понравилась. Мы так и сказали: мол, благословляем вас, живите-поживайте да детей заводить не забывайте. Девушка Витьке культурная очень попалась. Работала преподавателем сольфеджио в музыкальном училище имени Ипполитова-Иванова и являлась большой балетоманкой. Вот и Витьку постоянно в Большой таскала. Он там уже весь балетный репертуар пересмотреть успел.
В Большой так просто не придёшь и билетик в кассе не купишь, но у Людмилы нашёлся хороший блат. Несколько её бывших учеников в оркестровой яме там сидели и в благодарность за знания, которые Людмила вложила в их головы – или куда те знания вкладываются – её контрамарками регулярно снабжали. Вот Людмила, чтобы разговор поддержать да культурный уровень наш хоть немного, но повысить, и рассказала несколько занимательных и поучительных историй из жизни Большого театра. Одна мне просто как бальзам на сердце оказалась.
Стала Людмила замечать, что, как только в очередном спектакле Наталья Бессмертнова танцует, в первом ряду партера, на самом престижном, ну и, естественно, дорогом, месте сидит одна и та же женщина, невысокая, с распущенными длинными волосами, под которыми она скрывает небольшой, но сбоку отчётливо различимый горб. И всегда у этой зрительницы на коленях лежал большой букет прекрасных роз. Как только спектакль заканчивался и артисты на поклон выходили, эта женщина первой на сцену поднималась да Бессмертновой букет вручала. Очень эта женщина Людмилу заинтересовала, и вот как-то раз, когда у одного из музыкантов оркестра, бывшего Людмилиного ученика, день рождения после спектакля решили отметить, она там с Бессмертновой нос к носу столкнулась. Ну, первым делом про даму с цветами вопрос и задала. Балерина вопросу совсем не удивилась, по-видимому, Людмила далеко не первой была, кто этой темой заинтересовался, и сказала, что это простая машинистка по имени Ася, которая все деньги, заработанные тяжким трудом, на билеты в театр да цветы тратит. Она, то есть Бессмертнова, не знает, куда цветы после спектаклей девать, не торговать же ими, поэтому раздаёт направо и налево, а всё равно вся квартира в цветах, поскольку зрители в длинную очередь выстраиваются, чтобы любимой балерине их вручить. Но вот цветы, которые приносит Ася, все их затмевают. Где она такую красоту берёт, никто не знает, а она не говорит.
Все наши рассказ выслушали, но только головами в удивлении покачали, а я, прямо как собака-ищейка, стойку сделал и Людмилу попросил, если это её, конечно, не затруднит, адресок или телефончик машинистки этой, Аси, разузнать. Людмила тут же к телефону пошла – он у нас в передней стоял – и кому-то позвонила.
С того момента довольно много времени прошло, не день-два, а несколько недель, и у нас звонок раздался. Трубку моя жена сняла, я смотрю, напряглась сильно, значит, незнакомая ей женщина позвонила, не дай бог, какая-нибудь моя новая пассия. Я даже слегка заволновался, но нет, смотрю, жена расслабилась и щебетать принялась. «Фу, чёрт, пронесло», – подумал я, облегчённо вздохнув. Прислушиваться, о чём там моя благоверная с кем-то беседу ведёт, я даже не подумал. А оказывается, это Людмила позвонила, моя-то с ней по телефону ещё ни разу не разговаривала, вот голос ей незнакомым и показался.
Так появился у меня телефон, но не самой Аси, а её мамаши. Та у неё, по-видимому, функции секретаря выполняла. Это я вначале так подумал, но потом оказалось, что у Аси квартира отдельная, а домашний телефон в том районе, где она живёт, поставить ни практической, ни даже теоретической возможности не было. Пришлось мне вначале с её мамой договариваться, а уж потом, когда мы всё утрясли, мне адресок Асин дали, и я статейку одну небольшую, на пробу, ей принёс. Очень я тогда подивился, как эта Ася живёт. Квартирка однокомнатная, так что у неё в одной комнате и спальня была с огромной кроватью под настоящим балдахином, и рабочий кабинет, если то, что я увидел, таким словом обозвать можно. А стояли там в углу два больших письменных стола, причём у разных стен, но углами смыкались. На столах этих две пишущие машинки «Олимпия» стояли, большие такие, чтобы таблицы в разворот печатать можно было. Машинки две, а вот каретка у них одна оказалась. Потом-то я разобрался, в чём там фокус: одна машинка была с русскими буквами, кириллицей, значит, а другая латинским шрифтом печатала.
Первая статья, которую я Асе принёс, совсем небольшая была. Я думал, мне придётся дня через два вновь на улицу Марии Ульяновой ехать, но Ася меня в кресло усадила и попросила несколько минуток подождать. А затем как выдала пулемётную очередь, остановилась, каретку с одной машинки на другую перенесла, десяток раз по клавишам ударила, вновь каретку на прежнее место вернула и ещё одной длинной очередью страницу завершила. Скорость, с которой Ася копирку меняла, тоже мимо моего внимания не прошла, это было нечто. В общем, минут через пятнадцать я уже в троллейбусе ехал в сторону метро «Университет», по дороге рассматривая безупречно отпечатанный текст статьи. Слова и фамилии, которые надо было в текст на латинице впечатать, были точно на том месте, где и должны были оказаться. Не машинистка, а золото, решили мы все, когда я эту пробную работу в лабораторию доставил.
Ася практически безотказной была, что ей ни принеси – всё брала, а деньги за работу просила как и все остальные, те, которые разборчивы очень. Я Асе свою диссертацию и притащил. Она объём работы оценила и говорит:
– Если очень срочно, не возьму, у меня один срочный заказ на столе лежит, а другой в машинку воткнут. Через два дня я с первым покончу, за второй примусь, ну а потом и к вашему смогу приступить. 18 мая всё готово будет. Устраивает – оставляйте.
Дело было 25 апреля, до защиты ровно месяц. Я головой кивнул в знак согласия, половину оговорённой суммы в качестве аванса на столе оставил и уехал. А через день мне в учёной части сказали, что по не зависящей ни от кого причине мою защиту с 25 мая на 15-е перенесли, там случайно окно образовалось, а на 25-е защиту той самой Лианы Багировой поставили. К 15-му она готова не будет, вот её и воткнули вместо меня. Я к Асе, а она головой мотанула – наотрез отказалась.
Передо мной разверзлась пропасть, дна которой не было видно. Забрал я у Аси черновик диссертации и отправился на работу, к учёному секретарю. Та только руками развела, но совет дала:
– Иван, ты же печатать умеешь. Берись и печатай. Сегодня 27-е, объём у тебя двести с лишним листов, но по 20 страниц в день ты же сможешь напечатать, вот и давай. Я девочек из машбюро попрошу, они тебе пишущую машинку выделят, бумагу с копиркой тоже. Попробуй – должен успеть.
– Тогда мне две одинаковые машинки надо, только одну с русским шрифтом, а другую – с латинским.
Она мне головой кивнула и вышла из кабинета. Через полчаса я ехал на институтской машине домой. На заднем сиденье стояли две пишущие машинки «Олимпия» с большой кареткой, а рядом лежали четыре пачки писчей бумаги и упаковка копирки. Все праздники, десять дней, в нашей квартире почти безостановочно стучала машинка. На полу рядом со столом были разложены шесть пачек напечатанного текста. Так я ещё никогда не уставал.
Десятого мая я приехал на работу и отнёс переплётчику шесть экземпляров диссертационной работы. К вечеру они уже были у официальных оппонентов. Закончилось всё тем, что, опять же по независящим обстоятельствам, заседание учёного совета перенесли на октябрь. Все мои старания пошли прахом. А заседание 25 мая состоялось, и Лиана Багирова успешно защитилась. Мне было очень обидно.
Вот обо всём этом я и думал, пока добирался до шестьдесят третьего адреса. Багирова, конечно, оказалась совсем другой. Это действительно была весьма распространённая азербайджанская фамилия, да и имя одно из самых популярных. Меня встретила молоденькая девушка, которой вряд ли исполнилось шестнадцать лет. Она протянула мне горстку мелочи, ровно два рубля и пятьдесят копеек, после чего я отправился на Комсомольскую площадь.
В подвале я ещё раз со всеми попрощался и поехал на дачу. А вечером следующего дня мы с женой уже держали путь к моему дядьке, везя в сумке всю сумму нашего долга – 1500 рублей.
Дом обуви
Глава 1
Как-то раз вышли мы с Гиви незадолго до обеденного перерыва с завода, где проходили преддипломную практику. Заведующего лабораторией, в которую нас послали трудиться, куда-то вызвали, и по всему выходило, что на работу он уже не вернётся, вот мы и решили по-тихому смыться. Был октябрь, но погода стояла скорее майская: тепло, солнышко пригревает не на шутку, – в общем, всё располагало к прогулке на свежем воздухе, а не к сидению в полуподвальном помещении, где в окошки, находящиеся высоко над головой, только кусочек неба и можно разглядеть.
Предприятие располагалось на Сельскохозяйственной улице, поэтому мы неторопливо дошли пешочком до проспекта Мира, а там сели на троллейбус номер девять. Надумали мы вдвоём по центру прошвырнуться, но тут я вспомнил, что давно не заглядывал в букинистический магазин на Сретенке. Я и предложил Гиви выйти на одну остановку пораньше, заскочить на пару минуток в «Букинист», а уж дальше отправиться пешим ходом к площади Дзержинского. Гиви такой план одобрил. Когда он учился в начальной школе, их семья жила в высоком здании дореволюционной постройки, находящемся прямо напротив дворца, в прошлом принадлежавшего Ростопчину. Это был единственный старинный дворянский особняк на улице Дзержинского, сохранившийся до наших дней. Гиви очень хотел показать мне, пусть даже и на поверхности, как шёл подземный ход, соединявший здание КГБ с тем домом, где когда-то жила его семья.
Магазин на Сретенке был весьма неплохой, но только для своих. Я в число избранных не входил, поэтому рассчитывать, что мне удастся приобрести там что-нибудь интересное, конечно, не мог. Правда, недавно в отдел изобразительного искусства приняли новую продавщицу, по имени Людмила, так вот с ней у меня кое-какой контакт начал налаживаться. Собственно, я и хотел всего-навсего с этой Людой поздороваться да пару комплиментов, до которых та была весьма охоча, ей на ушко шепнуть. Время поджимало, до закрытия магазина на обед оставалось минут пятнадцать, а троллейбус застыл на углу проспекта Мира и Колхозной площади.
– Едет, что ли, кто-то? – задал я вопрос не Гиви, а так, в пространство, поэтому ответа даже не ждал.
Бывало, вот так до получаса приходилось стоять в ожидании, пока, поблёскивая разноцветными огоньками, мимо не пронесётся машина кого-нибудь из членов Политбюро ЦК КПСС.
Но нет, в этот раз нам повезло, и троллейбус начал медленно перебираться через Садовое кольцо. Обеденный перерыв должен был начаться через пять минут, но мы уже бегом влетели в магазин. Я сразу же устремился в дальний угол, где находился отдел искусства. Людмила стояла, отвернувшись от зала, и подкрашивала губки, когда я подкрался к ней и тихонько, но достаточно внятно произнёс:
– Мадам, ну зачем, зачем вы тратите деньги на всю эту ерунду и мишуру? Вы и без всех этих примочек ослепительны и неповторимы!
– Ванька, – с улыбкой, демонстрирующей ухоженные зубки, повернулась ко мне продавщица, – не мог, что ли, пораньше?
– Золото моё, изо всех сил мчался, но кто-то ехал по Садовому, и мы чёрт знает сколько проторчали на углу. Представляешь, первыми стояли. Правда, должен признаться, что мы с товарищем… кстати, познакомьтесь: Гиви – Людмила… опаздываем. У него деловая встреча на площади у «Детского мира», но я его уговорил сюда заскочить, пообещав, что не задержусь. Поэтому чао-какао, люблю, целую. – И я наклонился через прилавок, чтобы дотянуться до её щёчки.
В этот момент в магазин ворвалась парочка ребят. Размахивая какой-то толстой книгой, они попытались заскочить в товароведку, но там уже было закрыто, и они поплелись назад. В зале остались только мы с Гиви да Людмила, которая кивком показала нам дорогу на выход. Делать было нечего – пришлось подчиниться.
На крыльце стояла та самая парочка. Скорее всего, они решили дождаться открытия магазина, но, увидев нас, оживились. Пока мы выходили из дверей, я успел их хорошенько рассмотреть. Тот, что справа, с книгой в руке, был помоложе, повыше и вообще как-то покрупней. Трудно было понять, окончил он уже школу или продолжал там учиться. Волосы у него были коротко стрижены «под ёжик», цвета непонятного, не светлые и не тёмные, так, серединка на половинку, лицо круглое, уши слегка оттопыренные, глаза карие, небольшие – ничего особенного, самые обычные, нос приплюснутый, с явно сломанной переносицей: то ли хозяин любитель подраться, то ли боксом занимался. Габаритный в целом парень, но при этом какой-то рыхлый и ничем не выдающийся, на улице с таким встретишься – внимания не обратишь. А вот второй мне откровенно не понравился. Был он значительно старше первого – наверное, ему уже к тридцати приближалось. Светловолосый, с новомодной фасонной причёской, так называемой «скобочкой». На голову его было приятно посмотреть, но вот увидел я его глаза, прикрытые очками, и мне сразу же не по себе стало. Серые, холодные, без проявления каких-либо чувств – такой убьёт и не поморщится. Перед нами стоял настоящий бандит, и скрывать свою агрессию он даже не пытался.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69486037&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
