«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг.
Сергей Алексеевич Сафронов
Рассматриваются процесс введения в России «сухого закона» и его последствия в финансово-экономическом плане в период Первой мировой войны 1914-1918 гг. Прослеживается влияние данной политики на российскую армию как на территории нашей страны, так и за ее пределами (в Экспедиционном корпусе русской армии во Франции и Греции). Уделяется внимание общественно-политической дискуссии в России, которая развернулась в процессе осуществления «сухого закона», немецкому погрому 1915 г. в Москве, а также питейной политике, проводившейся в этот период в странах, которые участвовали в Первой мировой войне (государства Антанты и Четверного союза).
Предназначено для студентов-историков, аспирантов, преподавателей, научных работников и исследователей борьбы с пьянством в России, а также широкого круга читателей.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Сергей Сафронов
Министерство науки и высшего образования Российской Федерации Сибирский федеральный университет
Рецензенты:
М.Д. Северьянов, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России, мировых и региональных цивилизаций Сибирского федерального университета;
А.И. Бакшеев, кандидат исторических наук, заведующий кафедрой философии и социально-гуманитарных наук Красноярского государственного медицинского университета;
А.А. Нихочина, кандидат исторических наук, доцент, заместитель руководителя – начальник отдела формирования архивных фондов и организации информационных услуг Архивного агентства Красноярского края
Электронный вариант издания см.: http://catalog.sfu-kras.ru (http://catalog.sfu-kras.ru/)
© Сибирский федеральный университет, 2022
Введение
«Сухой закон» в России, введенный царем Николаем II, был самым масштабным антиалкогольным проектом в истории нашей страны. В предлагаемой работе исследуется проведение данного курса в финансовой сфере в рамках борьбы с «пьяным» государственным бюджетом (в значительной степени основанном на доходах от продажи водки). Затрагиваются и такие сферы, как алкоголь в армии в условиях Первой мировой войны. При этом автор хотел бы проследить как положительные моменты введения «сухого закона», так и отрицательные последствия данного шага. Методологической основой исследования является принцип объективности. Используются цивилизационный и формационный подходы. Временные рамки охватывают период с начала 1914 г. до весны 1918 г.
В процессе исследования автор использовал большое количество работ и публикаций, посвященных данной проблеме. Особый интерес вызывают мемуары и воспоминания современников: военных, политических и общественных деятелей (российских и иностранных), дипломатов того периода, в которых затрагивается тема «сухого закона» в России.
Сохранилось и немало документальных свидетельств, повествующих о трудностях, с которым сталкивалось проведение «сухого закона» в жизнь, а также различных публицистических произведений.
В качестве источников используются некоторые газеты и журналы того периода: «Биржевые ведомости»; «Ведомости Петроградского градоначальства»; «Вестник Временного правительства»; «Вечернее время»; «Вечерние известия»; «Воронежские губернские ведомости»; «День»; «Домовладелец»; «Известия Петроградской городской думы»; «Московские новости»; «Новое время»; «Общественный врач»; «Петроградские ведомости»; «Правительственный вестник»; «Ресторанное дело»; «Русский воин»; «Русский инвалид»; «Санкт-Петербургские ведомости»; «Церковные ведомости».
В целом тема «сухого закона» в России не слишком исследована в отечественной историографии, однако существует ряд монографий и статей, где этот период получил определенное освещение (в основном в региональном аспекте).
Значительного интереса в этой связи заслуживает кандидатская диссертация Н.В. Савиновой, посвященная антинемецким погромам в России в период Первой мировой войны (Савинова Н.В. Российский национализм и немецкие погромы в России в годы Первой мировой войны: 1914–1917: дис… канд. истории, наук. СПб., 2008).
Анализируя источники по истории «сухого закона» в России, следует отметить, что сведения в них носят в основном отрывочный характер (за исключением некоторых публицистических работ начала XX в.), тема запрета продажи алкогольных напитков упоминается лишь вскользь в общей массе свидетельств того периода. В связи с этим, чтобы получить более или менее целостную картину происходивших событий, требуется использовать максимальное количество свидетельств. Периодическая печать данного времени (кроме журнала «Ресторанное дело») также в основном уделяла не слишком большое внимание политике «сухого закона», ограничиваясь, как правило, фельетонами по алкогольной проблематике. Историография советского периода вообще фактически умалчивала эту историческую проблему, что видимо было связано с тем, что советская питейная политика мало отличалась от царского периода. Более или менее стойкий интерес к истории «сухого закона» в России возник постсоветский период, однако в связи с тем, что данная тема считается не слишком академической, интерес к ней носит не постоянный, а периодический характер. Данная работа должна хотя бы частично восполнить существующий пробел с целью уменьшения неизученных и малоизученных «белых пятен» в истории «сухого закона» в России.
1. Установление «сухого закона» – путь к финансовому краху Российской империи
1.1. «Неожиданный министр финансов» П.Л. Барк и его курс на «сухой закон»
Борьба с пьянством в России носит периодический характер – она то вспыхивает, то затухает. Некоторые правители России одной рукой насаждали пьянство, а другой – боролись с ним. Например, Иван III сначала ввел впервые в истории нашей страны казенную винную монополию, а потом стал бороться с последствиями этого шага. Вторая крупная веха борьбы с пьянством в России относится ко времени правления царя Алексея Михайловича (1645–1676). В этот период был создан «Кружок ревнителей древнего благочестия», который объединял сторонников церковных реформ и выступил против повального спаивания населения, начавшегося со строительства кабаков во времена Ивана IV Грозного. Участники данного «Кружка» полагали, что пьянство является питательной средой для «бесовских игр». По этому поводу в 1636 г. протопопы подали царю челобитную, в которой утверждалось, что священники предаются лени и пьянству, служат, не считаясь с канонами. Разные жулики с шумом ходили по церквям, по шесть и более, ругались, бранились, дрались; часто их встречали вместе с разными пьяницами.
В 1648 г. начались кабацкие бунты. Причиной явилось то, что городские жители не могли платить по кабацким долгам. Кроме того, из-за массового пасхального пьянства в течение нескольких лет страдала посевная у крестьян. Данное движение возглавили церковники, которым незадолго до этого запретили изготовление и торговлю водкой. Для подавления пьяных бунтов пришлось использовать войска. В августе 1652 г. состоялся знаменитый «Собор о кабаках» Боярской думы, который постановил ограничить время торговли вином. Запрещалась его продажа во время постов, по воскресеньям, средам и пятницам; разрешалась в понедельник, вторник, четверг и субботу после обедни, т. е. после 14 часов, и прекращалась летом – за час «до вечера» (17 часов 30 минут), а зимой – «в отдачу часов денных» (17 часов). Категорически не разрешалось торговать водкой ночью. Количество спиртного, продаваемого одному лицу, было ограничено одной чаркой.
С 1702 г. на заводах российских промышленников Демидовых, владевших горнодобывающими предприятиями на Урале, придумали оригинальное наказание за пьянство – вешать на шею пьяницам чугунный орден в форме восьмиконечной звезды весом около 4 кг. В центре ордена красовалась надпись «За пьянство». Снять такое украшение рабочие не могли, так как оно крепилось на ошейник и запиралось на замок. Петр I позже позаимствовал идею и придал ей государственный масштаб. Значительно увеличив вес данной медали и добавив свой вензель, с 1714 г. он ввел эту «награду» в оборот. Медаль в форме звезды с такой же надписью «За пьянство» отливалась из чугуна и весила 6,8 кг, не считая цепей и ошейника. Полный вес медали достигал 16 кг (1 пуд). Медаль была в виде восьмиконечной звезды и похожа на высшую награду Российской империи – «Орден святого Андрея Первозванного». Пьяницу «награждали» в полицейском участке, и он целую неделю должен был носить ее на своей шее. Если провинившийся попадался повторно за пьянство, то срок ношения «награды» увеличивался двукратно. По сути, это было пыточное приспособление – с такой медалью нельзя было ходить прямо, постоянно болела шея и грудь. К тому же она выполняла роль позорного клейма, которое было невозможно спрятать от окружающих. Аристократы и зажиточные купцы медалью «За пьянство» не «награждались». Чаше всего медаль присуждалась матросам, которые любили выпить. Медаль «За пьянство» считается самой тяжелой медалью в мировой истории.
В 1765 г. при Екатерине II для увеличения сборов в казну от торговли водкой российское правительство ее продажу отдало на откуп частным лицам. Откупщик обязывался платить в казну определенную сумму денег за каждое выкупленное у государства ведро водки, а взамен получал монопольное право ее продажи на какой-либо территории. Александр I в указе о привилегиях купеческому сословию официально разрешал купцам запои по две недели (малые) и по месяцу (большие), трактуя их как душевную болезнь. В XIX в. вообще существовала практика, согласно которой каждый государственный крестьянин приписывался к определенному кабаку и должен был потратить на выпивку назначенную сумму в год. Если он не выпивал на необходимую сумму, тогда хозяева кабаков собирали с него же недостающие деньги.
В России к середине XIX в. винными откупами занималось 146 человек. Ежегодно они платили в казну налогов на сумму более 100 млн руб., но их личный доход был выше в пять раз. В 1858 г. российское правительство, стремясь компенсировать финансовые потери от Крымской войны (1853–1856), подняло цены на спиртные напитки. Ведро водки вместо трех рублей стало стоить десять. Крестьяне были возмущены такой политикой и стали бойкотировать кабаки. Они выставляли у входа в них охрану, которая не пропускала внутрь стремящихся выпить. Если кто-то данный запрет нарушал, того секли розгами. Через непродолжительное время к крестьянам присоединились рабочие, солдаты, мелкие чиновники и даже некоторые представители дворянского сословия из польских и прибалтийских губерний. Когда отказ от покупки спиртного стал приобретать массовый характер, виноторговцы-откупщики стали писать жалобы российскому правительству. Министерство финансов издало приказ на запрет трезвости. Простолюдинам запретили принимать участие в собраниях, где обсуждались вопросы отказа от употребления спиртного. Тогда начались крестьянские бунты и стали устраиваться погромы кабаков и других питейных заведений. Всего движение за дешевую водку охватили 32 губернии Российской империи. В общей сложности на каторгу за участие в беспорядках отправили 11 тыс. человек. В результате погромов было разгромлено более 3 тыс. питейных заведений. Важным итогом данных волнений была отмена откупной системы продажи водки.
Акцизная система продажи спиртных напитков была введена в России при императоре Александре II (1855–1881). Правительство рассчитывало, что введение акцизной системы в этой сфере позволит не только значительно увеличить ежегодные государственные доходы, но и унифицировать получение дохода от алкоголя по всей России. Введение акцизной системы на продажу водки должно было изменить принцип поступления доходов в государственную казну от производства и продажи спиртных напитков. Взамен единоличного права государства на производство и торговлю спиртными напитками, сдаваемого на откуп, предполагалось разрешить свободное производство и неограниченную торговлю алкогольной продукцией. Число мест продажи, цена и крепость спиртных напитков не регламентировались. Настоящим бедствием стало появления в этот период в России недорогой водки – «дешевки», что привело к спаиванию огромного количества населения.
После отмены акцизной системы продажи водки в 1894 г. начала вводиться казенная винная монополия, которую проводил министр финансов С.Ю. Витте (1892–1903). Разделение функций между предпринимателями и государством было сложным. Так, спирт мог производиться и частными заводами. От спиртовых заводчиков не требовалось выпускать очищенный 96-градусный спирт. Его сдавали на казенные спиртоочистительные заводы, где догоняли до 96 градусов, прогоняли через ректификатор. Казна закупала очищенный спирт у производителей. После этого на казенных заводах и складах из него изготавливались казенное хлебное вино (стандартный сорт водки) и столовое казенное вино (улучшенный сорт водки). Расфасовка была различной – от 60 мл до 3,1 л. Далее государство продавало водку в казенных винных лавках, также в них торговали и 95 %-ным спиртом. Частные спиртные напитки сдавались на казенный винный склад, где на них наклеивалась особая бандероль с обозначением минимальной государственной цены. После этого напитки можно было продавать, в том числе и в частных магазинах, заведениях общественного питания, имевших лицензию на продажу алкоголя. Иногда частные напитки даже принимали на комиссию в казенные лавки. Пиво и виноградное вино были льготными напитками. На пиво был установлен такой акциз, при котором грамм спирта в пиве стоил примерно в два раза дешевле, чем в водке. А российские виноградные вина вообще освобождались от акциза. Государственная казна получала доход тремя способами: через акциз, коммерческую прибыль и продажу лицензий. Производители спирта и пива платили акциз по содержанию чистого спирта в выпускаемом продукте. Введение казенной винной монополии в России способствовало дальнейшей алкоголизации населения.
К началу 1914 г. вопрос об ограничении или запрете продажи водки обсуждался на различных уровнях. 18 июля 1914 г. императорским указом местным органам самоуправления было предоставлено право по их усмотрению и под их ответственность закрывать алкогольную торговлю. 16 августа 1914 г. «сухой закон» продлили до конца войны. Установление «сухого закона» в России тесно связано с личностью министра финансов Петра Львовича (Людвиговича) Барка (6 мая 1914 г. – 28 февраля 1917 г.), именно ему пришлось проводить в жизнь данную политику, инициатором которой был царь Николай II. П.Л. Барк родился 6 апреля 1869 г. в селе Новотроицкое Александровского уезда Екатеринославской губернии, его отец Л.Г. Барк был выходцем из Лифляндской губернии. Неспокойная служба занесла Л.Г. Барка в Екатеринославскую губернию, где с 1867 г. он управлял Велико-Анадольским казенным лесничеством и обрел супругу – ею стала 16-летняя Ю.П. Тимченко-Ерещенко, дочь местного помещика. В соответствии с тогдашними вероисповедными законами Российской империи дети лютеранина Л.Г. Барка – Петр и его сестра Елена – по вероисповеданию матери были уже православными.
После награждения Л.Г. Барка орденом Святого Владимира IV степени Правительствующий Сенат в 1878 г. утвердил его с женой и детьми (11-летняя дочь и 9-летний сын) в потомственном дворянстве с правом на внесение в третью часть дворянской родословной книги Екатеринославской губернии. Следовательно, П.Л. Барк происходил не из потомственных дворян, а из разночинцев, чем не представлял исключения по сравнению с другими государственными деятелями Российской империи.
В 1879 г. Л.Г. Барк получил повышение по службе и переехал с семьей в Санкт-Петербург, где Петр поступил в Анненшуле – гимназию при Лютеранской церкви Святой Анны, причем уже тогда он совершенно свободно говорил на немецком и французском языках, что свидетельствовало о качественном домашнем образовании. Неудивительно, что в гимназии Петр обнаружил большие способности и всегда был первым учеником. Однако в 1882 г. семейство Барков постигла невосполнимая утрата – скончался отец, имевший уже чин статского советника и хорошие служебные перспективы – благодаря покровительству товарища (заместителя) министра государственных имуществ А.Н. Куломзина.
П.Л. Барк должен был навсегда забыть о беззаботном детстве и для пополнения семейного бюджета заняться репетиторством, в чем ему помогали директора Анненшуле (Ю.Г. Кирхнер – до 1884 г., затем – И.И. Кениг), подбиравшие юному репетитору учеников. Многолетний опыт репетиторства научил П.Л. Барка умению общаться с разными людьми и с каждым говорить на его языке, что будущему министру финансов пригодилось позднее. В 1887 г. П.Л. Барк окончил Анненшуле, получив по всем предметам «очень хорошие» (т. е. отличные) отметки за исключением математики и естествознания, по которым имел просто «хорошие» отметки.
Первоначально, в июле 1887 г., П.Л. Барк подал прошение о зачислении его на математическое отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, однако уже в сентябре того же года просил о переводе на юридический факультет. «Барка, – вспоминал В.Б. Лопухин, – я еще помню по университету студентом. Он был курса на два, на три старше меня. Репетиторствовал у кого-то из власть имущих. Приобрел протекцию. По окончании университета был по протекции определен в Государственный банк и ускоренно в нем продвигаем»[1 - Лопухин В.Б. Записки бывшего директора Департамента Министерства иностранных дел. СПб., 2008. С. 226–227.].
После обучения на юридическом факультете со степенью кандидата прав, т. е. формально, как обладатель первой ученой степени, войдя в научное сообщество, П.Л. Барк 19 мая 1892 г. поступил в Особенную канцелярию по кредитной части Министерства финансов на должность младшего помощника столоначальника с чином коллежского секретаря. Именно в этот период П.Л. Барк сменил отчество «Людвигович» на «Львович».
Кредитная канцелярия входила в четверку наиболее элитарных учреждений Российской империи конца XIX – начала XX в. «В Санкт-Петербурге, – вспоминал М.В. Шахматов, – существовало убеждение, что блестящим молодым людям следует начинать свою службу в одном из следующих четырех учреждений: Министерстве иностранных дел, Кредитной канцелярии Министерства финансов, Канцелярии Совета министров или Государственной канцелярии»[2 - Шахматов М.В. Последние дни Мариинского дворца и Петрограда // Российский архив. Новая серия. 2005. Т. 14. С. 672.].
Кредитная канцелярия не только вбирала в себя молодых чиновников особого рода, но и обеспечивала им быструю карьеру по банковской линии. «Это было, – писал о Кредитной канцелярии А.В. Ивановский, – почетное учреждение для детей высшей буржуазии, как Государственная канцелярия – для детей высшего чиновничества. Из деятелей Кредитной канцелярии выходили директора частных банков и провинциальных отделений Государственного банка». Здесь «густо пахло торгово-промышленной психологией»[3 - Барк П.Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи, 1914–1917 гг.: в 2 т. М.: Кучково поле, 1917. Т. 1. С. 3.].
К моменту поступления П.Л. Барка в Кредитную канцелярию ее директором был Э.Д. Плеске, а вице-директором – С.И. Тимашев. Именно этот тандем определил карьеру П.Л. Барка на ближайшие полтора десятка лет, хотя великосветские сплетники и по данному поводу имели свое мнение, полагая, что он «начал службу при Плеске и что-то натворил при нем, сватался»[4 - Там же. Т. 1. С. 5.]. Между тем ко времени появления П.Л. Барка в Кредитной канцелярии старшей дочери Э.Д. Плеске (Нине) было 10 лет, а младшей (Анне) – только 2 года, а потому при всем своем желании П.Л. Барк свататься к ним не мог ни тогда, ни позднее. Более того, он находился на хорошем счету у Э.Д. Плеске, поскольку уже в августе 1894 г. получил повышение – должность младшего столоначальника Кредитной канцелярии.
28 августа 1892 г., за два дня до назначения С.Ю. Витте, И.А. Вышнеградский командировал П.Л. Барка в Берлин, Лондон и Амстердам «по делам службы». Впоследствии, уже при С.Ю. Витте, в 1893 и 1895–1898 гг. П.Л. Барка неоднократно командировали под тем же предлогом в Амстердам, Берлин, Лондон и Париж. Очевидно, к этому времени он в совершенстве владел не только немецким и французским, но и английским языком. В июне 1895 г. П.Л. Барк был командирован на шесть месяцев в Берлин «для изучения банковского дела». Полугодовую стажировку он проходил в банкирском доме «Мендельсон и К?» и в Германском имперском банке, а также в Берлинском университете, где слушал лекции профессоров политэкономии А. Вагнера и Г. фон Шмоллера. С.Ю. Витте называл П.Л. Барка «моим сотрудником». «Когда он был еще совсем молодым человеком, только что окончившим учебное заведение, я, – вспоминал С.Ю. Витте, – его послал за границу, в Берлин, к Мендельсону, учиться банковскому делу»[5 - Витте С.Ю. Воспоминания: в 2 т. СПб., 2003. Т. 1. С. 130.].
Один из соратников П.А. Столыпина, И.И. Тхоржевский, привел другую характеристику, которую С.Ю. Витте дал П.Л. Барку: «Витте как министр финансов оказался удачливым. Он не только довел до конца начатое Вышнеградским (уже при Николае II) укрепление твердого курса русского рубля – введением у нас золотой валюты, но проявил и редкую изобретательность вообще в доставлении для казны денег. При самодержавно-бюрократическом строе, да еще при политике, неблагоприятной евреям, финансовым воротилам Запада, он умудрялся широко привлекать в Россию иностранные капиталы – сама Россия была тогда еще слишком бедна, чтобы разворачивать промышленность так широко, как этого добивался Витте. Русские финансы, налаженные Витте, отлично проявили себя и в дальнейшем, несмотря ни на какие испытания. Его преемнику, В.Н. Коковцову, досталось наследство уже благоустроенное, и поддерживать его на высоте было не так уж трудно. И Витте насмешливо любил назвать Коковцова, конечно за глаза, не иначе как „кухаркой за повара“. Барка, следующего затем министра, Витте расценивал выше. Когда-то он, будучи министром, посылал Барка, еще совсем молодого чиновника, в Германию доучиваться финансовой технике в банке Мендельсона и считал, что эта школа пошла Барку впрок. Помню сказанную при мне фразу Витте (у себя дома), кажется, по поводу назначения Барка только еще управляющим Петербургской конторой Государственного совета (место, влиятельное на бирже). Когда кто-то сказал: „Как – выдвигают Барка? Разве он так умен?“. Реплика Витте была: „Деньги-то платят разве за ум? Платят за нюх только“»[6 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург: Воспоминания камергера. СПб.: Алетейя, 1999. С. 114.].
В.Б. Лопухин подозревал П.Л. Барка в каких-то темных делишках: «Потом, созрев, попал на баснословно высокий оклад в правление Волжско-Камского банка. Там он совершил какие-то художества, говорили, не совсем похвального свойства. Из банка был назначен товарищем министра торговли. С увольнением Коковцова от должности министра финансов товарищи его Н.Н. Покровский и С.Ф. Вебер были назначены в Государственный совет. Но им было предложено ввести Барка в курс управления финансовым ведомством, а до того повременить фактическим уходом из Министерства финансов»[7 - Лопухин В.Б. Записки бывшего директора Департамента Министерства иностранных дел… С. 226–227.].
На карьеру П.Л. Барка влиял тандем «Плеске – Тимашев». В июне 1893 г. С.И. Тимашев был назначен товарищем (заместителем) управляющего Государственным банком, в июле 1894 г. Э.Д. Плеске – его управляющим. И уже в январе 1895 г. П.Л. Барк оказывается на должности секретаря при управляющем Государственным банком, т. е. при том же Э.Д. Плеске. В мае 1896 г., очевидно – в связи с коронацией Николая II, П.Л. Барк получил свою первую награду – «высочайшую благодарность». В 1897–1905 гг. П.Л. Барк был директором Отделения заграничных операций Петербургской конторы Государственного банка. Параллельно в 1898–1911 гг. он состоял председателем правления Учетно-ссудного банка Персии, фактически являвшегося филиалом Государственого банка, а в 1902–1911 гг. – директором правлений Персидского страхового и транспортного общества и Энзели-Тегеранской и Тавризской железных дорог.
В марте 1900 и январе 1903 г. П.Л. Барка командировали «по делам службы» в Персию, в июле 1900 г. – в Париж, для переговоров с Мирзой Али Асгарханом (имевшим титул Атабек-е-Азам, т. е. «Высший правитель»), первым министром персидского шаха Мозафереддина. Первыми иностранными орденами, полученными П.Л. Барком, были персидские – Льва и Солнца 2-й (октябрь 1900 г.) и 1-й (январь 1903 г.) степени. В дополнение к уже упомянутым должностям в 1899–1905 гг. П.Л. Барк являлся членом правления Русско-Китайского банка, в котором контрольный пакет акций принадлежал Государственному банку. В связи с этим в декабре 1902 г. его наградили китайским орденом Двойного дракона 2-й степени 2-го класса.
В апреле 1899 г. П.Л. Барк получил свой первый русский орден – Святого Станислава 2-й степени, а в декабре 1901 г. стал кавалером Креста французского ордена Почетного легиона. Очевидно, что Э.Д. Плеске, а именно от непосредственного начальника зависело представление чиновника к награде, продолжал ценить своего молодого сотрудника[8 - Беляев С.П. П.Л. Барк и финансовая политика России. 1914–1917 гг. СПб., 2002. С. 12.].
В 1900 г. П.Л. Барк женился на дочери барона Л.Ф. Берга – Софье Леопольдовне. В семье Барка росли двое детей – дочь Нина, в замужестве – Семенова-Тянь-Шанская (1900–1975) и сын Георгий (1904–1936), умерший молодым.
В 1900 г. С.Ю. Витте начал реформу Петербургской биржи. При ней планировалось создание фондового отдела. Разработкой положения о новом отделе от Госбанка занимался П.Л. Барк. Положение было призвано уберечь биржу от спекуляций со стороны сомнительных элементов, зависимости от банков и усилить влияние на ее деятельность финансового ведомства. В 1901 г. П.Л. Барк был избран товарищем председателя фондового отдела Петербургской биржи. Через год он стал директором правления Энзели-Тегеранской железной дороги и Персидского страхового и транспортного обществ.
Когда в России заполыхала первая революция 1905 г., отголоски которой проникли и в Министерство финансов, П.Л. Барк возглавил Санкт-Петербургскую контору Государственного банка, вынужденно оставив некоторые предыдущие должности. В 1906 г. он стал товарищем (заместителем) управляющего Государственным банком С.И. Тимашева. Революция явилась серьезным испытанием для финансов страны в условиях остановки фабрик и заводов, закрытия магазинов, вывода из строя водопровода и прекращения подачи электроэнергии. Однако руководство Государственного банка позаботилось о том, чтобы разместить на территории учреждения собственную электростанцию, началась разработка и новой системы сигнализации. Специальная комиссия охраняла Государственный банк, Казначейство, сберегательные кассы и Ссудную казну. Был установлен новый порядок перевозки ценностей, названный инкассацией.
В 1906 г. П.Л. Барк совместно с В.Н. Коковцовым, А.И. Вышнеградским и Я.И. Утиным участвовал в переговорах о получении займа в Париже. В ходе поездки стало известно, что на место С.И. Тимашева прочат престарелого управляющего киевской конторой Государственного банка Г.Е. Афанасьева. Рассмотрение новой кандидатуры на должность управляющего Государственным банком заставило П.Л. Барка уйти в отставку, так как он опасался, что вся тяжесть работы и ответственности обрушится на него. Такой поворот событий не входил в его планы на данном этапе и не очень соответствовал его характеру и темпераменту. Он предпочел службу в Министерстве внутренних дел и занятие коммерцией. П.Л. Барк входил в правления ряда транспортных и промышленных компаний, а в 1907 г. стал директором-распорядителем и членом правления Волжско-Камского коммерческого банка, который был в числе немногих депозитных банков России с широкой сетью отделений по всей стране. Министерство финансов через отделения данного банка неоднократно размещало внутренние займы.
В 1911 г. по представлению председателя Совета министров П.А. Столыпина П.Л. Барк был назначен товарищем (заместителем) министра торговли и промышленности С.И. Тимашева с производством в чин действительного статского советника. В соответствии с новой должностью он участвовал в разработке законодательных актов по промышленности, заседал в комиссиях по пересмотру торговых договоров и таможенных тарифов, делал представления в Совет министров о состоянии акционерных обществ и их уставах. Современники отзывались о нем неоднозначно. Русский посол в Лондоне А.К. Бенкендорф характеризовал П.Л. Барка как первоклассного финансиста, человека рассудительного, твердого, уравновешенного и без слепого упрямства. По отзыву коллег, не желавших его повышения по службе, П.Л. Барк отличался заносчивостью, нетерпимостью и недружелюбным отношением к людям. Большого доверия и благосклонности не испытывал к нему и министр С.И. Тимашев. Ходили слухи, что Барка прочили на пост министра финансов, но убийство П.А. Столыпина в сентябре 1911 г. в Киеве несколько отодвинуло это назначение.
Между тем постепенно наступало новое время – эпоха политики «сухого закона». Ее предвестниками являлись закрытия питейных заведений во время призыва новобранцев в вооруженные силы, мобилизаций периода русско-японской войны, войсковых маневров, крестных ходов, крупных общегосударственных праздников. Возможность таких мер была установлена циркулярами Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей управляющим акцизными сборами от 8 июля 1898 г., изданными министром внутренних дел 6 августа 1903 г. и предназначенными губернаторам. В соответствующих случаях и на необходимое время в населенных пунктах, через которые следовали команды мобилизуемых, в местах, где проводились маневры и проходили крестные ходы, казенные винные лавки должны были закрываться по распоряжению управляющего акцизными сборами губернии по соглашению с губернатором, а частные питейные заведения распоряжением последнего при согласовании с начальником акцизного ведомства. В дни общегосударственных юбилеев, например пятидесятилетия освобождения крестьян, трехсотлетия Романовых, закрывались питейные заведения на территории всей страны по соглашению министров финансов и внутренних дел.
Факторами, подтолкнувшими верховную власть отказаться от питейного дохода, являлись законопроекты, письма, речи части депутатов Государственной думы, отчеты некоторых губернаторов, постановления органов местного самоуправления, статьи в печати и записки частных лиц. Октябрист Н.В. Савич в своих мемуарах откровенно написал, почему это делалось: «Самым крупным источником доходов казны была винная монополия. Детище Витте, усовершенствованная и прекрасно организованная при Коковцове казенная продажа вина являлась мишенью нападок со стороны русского общества. Стало ходячим мнением утверждение, что казенная продажа вина есть безобразное явление, эксплуатация правительством народного порока, сознательное разорение широких масс ради возможности набить казенный сундук для содержания административного аппарата и непроизводительных расходов на армию и флот. Обычно при этом повторяли фразу, будто бы сказанную каким-то министром при Николае I: „Что ни кабак – то батальон“. Особенно обострилось отношение к винной монополии после событий 1906 г., когда был дан лозунг: „Выбирайте вклады из сберегательных касс, притом непременно в золоте“. Тогда действительно начался известный отлив из сберегательных касс, но опасения финансового ведомства были непродолжительны: очень скоро значительная часть выбранных денег стала поступать в кассы винной монополии. С этого момента агитация против казенной продажи вина чрезвычайно усилилась, в ней видели не только эксплуатацию порока населения, но и серьезную опору самодержавного режима. Вместе с тем эта шумиха давала возможность дискредитировать власть, обвинять ее в отсутствии действительной заботливости о благе народа. Словом, к моменту созыва Третьей Государственной думы в обществе и в прессе идея упразднения винной монополии была достаточно распространена»[9 - Савич Н.В. Воспоминания. СПб. – Дюссельдорф: Logos, Голубой всадник, 1993. С. 134.].
Одним из самых ярких борцов за трезвость в Третьей Государственной думе был октябрист и купец-миллионер Михаил Дмитриевич Челышев. Он родился 27 сентября 1866 г. в крестьянской старообрядческой семье в селе Ворынино Владимирской губернии. 24 июня 1892 г. М.Д. Челышев был избран гласным Самарской городской думы и занимал этот пост вплоть до своей смерти в 1915 г. Как общественный деятель он полностью посвятил себя борьбе с пьянством. Прежде всего, М.Д. Челышев предложил полностью ограничить в черте города продажу спиртных напитков. Но вместе с тем продажа алкоголя приносила и без того дефицитному бюджету города основную массу налогов. Его предложение признавалось многими гласными городской думы «гуманным, но совершенно неоправданным, так как, помимо потери основных поступлений в городскую кассу, в Самаре с еще большей силой начнет процветать шинкарство». «Челышев происходил из той части России, где славянское племя в течение веков перемешивалось с монголо-татарскими выходцами, где создался и выкристаллизовался особый тип русских людей, – вспоминал о нем Н.В. Савич. – В его лице определенно сохранялись следы этого сложного происхождения его предков, в его характере ярко сказывались черты азиатского родича… Челышев крепко усвоил лишь одну идею, одну мысль: надо уничтожить народный порок – пьянство, – а для этого нет другого средства, как полная принудительная трезвость, запрещение государственною властью выделки и продажи в России спиртных напитков. Эта идея стала целью его жизни, во всяком случае, руководила всей его политической деятельностью, ради нее он пришел в Государственную думу, с помощью коей он надеялся убедить правительство, а в случае крайности и принудить его отказаться от казенной винной монополии, ввести в России сухой режим»[10 - Там же. С. 135.].
В своих умозаключениях М.Д. Челышев был слишком примитивен: «Сущность его рассуждений по этому сложному вопросу была до крайности проста. Он говорил: пьянство – порок, разоряющий множество русских людей, пить будут, пока есть водка, пока можно будет найти вино. Следовательно, чтобы искоренить пьянство, надо запретить выделку и продажу вина, притом всех напитков, содержащих алкоголь. Когда ему осторожно указывали, что нельзя бороться мерами запрещения с вековыми привычками нации, что это вызовет лишь пассивное сопротивление большинства населения, борьбу всех против закона и его исполнителей, приведет к умалению престижа закона, законности и правительственной власти, а в результате начнется процветание контрабанды, тайной выделки и продажи вина или его суррогатов, он выходил из себя… Когда возражали против его любимой мечты, он сразу зверел, говорил, что тех, кто будет противиться принудительной трезвости, начнет тайную продажу вина или выделку последнего, надлежит жестоко карать как убийц, ссылать на каторгу и т. д. Тут воочию сказывалась его психология, его понимание сущности и пределов прав государственной власти. Для него русский царь был то же, что хан, который все может, который не считается с нравами и волей народа… Сдвиг в общественном мнении в сторону идей Челышева, несомненно, наблюдался. В этом была в известной мере и наша вина, мы решительно ничего не сделали, чтобы противодействовать его пропаганде… Конечно, история никогда никого и ничему не учит, но этот урок следовало бы помнить. Ни Челышев, ни его левые союзники, ни мы, противники, об этом не думали»[11 - Савич Н.В. Воспоминания… С. 135–136.].
М.Д. Челышев писал в одной из своих брошюр: «Враги русского народа… выдвинули при дворе государя императора неизвестного до того человека (вероятно, С.Ю. Витте. – Прим. автора), который, достигнув доверия государя, обманул как самого государя, так и народ. Обманул изданием указа, что якобы для уменьшения пьянства и для равномерного употребления населением вина, необходимо продажу его взять в руки казны. И вот оказался на деле результат: там, где десятки лет не было кабака, посадили насильно винную лавку. Из отчета ясно видно, что с открытием монополии народ стал пить страшно много; со времени уничтожения крепостного права употребление вина и пива на душу крестьянского населения стало больше, чем в 10 раз… Лучшее здание в селе, да иногда и в городе – это питейное заведение, казенный винный завод или склад, а лучшая служба в последнее время – это по винному делу, потому что крупно оплачивается и в будущем обеспечена пенсией, да и знаний-то она никаких не требует, а наши народные учителя довольствуются грошами, живут впроголодь в курных избах, так что многие из них отказались от служения народу и ушли в кабачки… одним только образованием и им одним эту болезнь не вылечить… для этого нужно совсем почти прекратить приготовление и продажу алкоголя во всех его видах»[12 - Челышев М.Д. Главная причина нашего несчастия. Самара: Земская тип., 1907. С. 10–21.].
Для борьбы с пьянством он предлагал следующие методы: «И в других странах уже осознали, что с отравой народа, каким бы то ни было наркотическим ядом, нужно бороться – и бороться решительными средствами: в Америке во многих штатах в настоящее время совсем нет алкоголя; в Японии недавно изданным законом курильщики опиума караются 5-летним тюремным заключением; в Китае – недавно обнародованным императорским указом приказано всем должностным лицам отрешиться от курения опиума, и если не исполнят – уволиться, а простому народу приказано не предаваться этому пороку; посев же мака совсем запрещен, а соседним государствам предложено прекратить, то есть свести на нет ввоз этого продукта в течение 6 лет. В Абиссинии совсем нет алкоголя, там запрещены ввоз и изготовление всякого рода спиртных напитков под страхом смертной казни. В соседней нам Финляндии, то есть в русском великом княжестве, находящемся на самом Крайнем Севере, население живет во много раз лучше нашего от того, что там с этим злом борятся, а с дарованием нашим государем императором им конституции, в Сейм внесен законопроект о совершенном прекращении как изготовления, так ввоза и продажи алкоголя во всех его видах. Финский народ пришел к тому твердому заключению, что никакой прогресс в стране не будет иметь должного успеха, пока народное пьянство не будет радикальным образом изъято законом. Но многие, сознавая это зло, говорят, что оно терпится по необходимости, так как доставляет средства государству, средства, безусловно, необходимые. Но, господа, ведь такой доход равен тому доходу, когда, мать живет от разврата своей родной дочери. Ведь подумайте, казна от этого берет только 400 млн, а народ затрачивает только материально на это 4 млрд, то есть чтобы 1 руб. поступил в казначейство, народ должен потратить 10 руб. Разве такой налог разумный?»[13 - Челышев М.Д. Главная причина нашего несчастия… С. 10–21.].
16 ноября 1907 г. М.Д. Челышев выступил в Государственной думе с речью против казенной винной монополии, в которой предложил конкретные меры борьбы с пьянством: «1) полное уничтожение выделки и продажи, а также ввоза заграничных спиртных напитков; 2) до полного уничтожения воспретить в тех уездах, где будет производиться продовольственная помощь, продажу всех спиртных напитков во все время оказания продовольственной помощи; 3) с начала 1909 г. систему взимания налогов с населения через спиртные напитки более не применять; 4) причислить алкоголь к ядам и продавать его только в аптеках по рецепту докторов; 5) предоставить всем крестьянским обществам право закрывать казенные кабаки; 6) в запретительных приговорах с правом голоса должны участвовать жены и матери домохозяев; 7) запретительный приговор должен обнимать собой и запрещение перевозки и хранения крепких напитков; 8) право запрещения продажи крепких напитков во всех местностях предоставляется учреждениям, от коих зависело разрешение открытия заведений; 9) усилить наказания: а) за беспатентную торговлю и за покупку крепких напитков у лиц, не имеющих права торговли ими, отдачей в арестантские роты от 1 года до 3 лет; б) за продажу крепких напитков лицам моложе 17 лет – от 1 до 3 месяцев тюремного заключения и в) за появление в пьяном виде на улицах, в общественных собраниях и присутственных местах – арест от 7 до 30 дней; 10) установить за обнаружение тайной продажи и покупки крепких напитков вознаграждение из имущества виновных от 25 до 300 руб. каждому открывателю»[14 - Цит. по: Пашков Е.В. Антиалкогольная кампания в России в годы Первой мировой войны // Вопросы истории. 2010. № 10. С. 80–93.].
11 декабря 1907 г. была создана Комиссия о мерах борьбы с пьянством Государственной думы. В нее входило 22 человека, председателем был избран епископ Гомельский Митрофан (Краснопольский). Его заместителем стал М.Д. Челышев. 4 апреля 1908 г. внепартийная думская группа в составе 192 депутатов внесла в Думу законопроект о закрытии питейных заведений в сельской местности, так как пьянство «поражает главным образом сельское население». В эту комиссию было передано законодательное предположение 31 члена Государственной думы «Об изменении и дополнении некоторых статей относительно продажи спиртных напитков». Комиссия о мерах борьбы с пьянством признала законодательное предположение 31 члена Государственной думы желательным. Тогда же представитель Министерства финансов заявил от имени ведомства о готовности правительства П.А. Столыпина также принять на себя составление соответствующего законопроекта. Думский законопроект 2 июля 1908 г. поступил к министру финансов В.Н. Коковцову. 11 октября 1908 г. в Государственную думу внесен выработанный Министерством финансов законопроект, который постановлением Думы от 20 октября 1908 г. был передан на рассмотрение Комиссии о мерах борьбы с пьянством. Ознакомившись с ним, Комиссия нашла меры правительства недостаточными и решила дополнить их некоторыми статьями из правительственного законопроекта. 29 ноября 1908 г. соответствующий доклад Комиссии о мерах борьбы с пьянством был передан на заключение Финансовой комиссии, а затем 18 марта 1909 г. – на заключение Судебной комиссии. Финансовая комиссия дала свое заключение лишь 17 декабря 1909 г., а судебная – 2 марта 1910 г. Комиссия о мерах борьбы с пьянством убедилась из переданных заключений, что большинство выработанных ею статей были или совершенно отклонены, или подверглись такому изменению, что ожидать достижения практических результатов в деле борьбы с пьянством при помощи предлагаемых этими Комиссиями мероприятий было едва ли возможно. Руководствуясь этим, Комиссия о мерах борьбы с пьянством признала выработанные ей первоначально статьи вполне целесообразными и внесла 14 июня 1910 г. в Государственную думу доклад, избрав докладчиками барона А.Ф. Мейендорфа и М.Д. Челышева. Докладчики выступили 21–22 января 1911 г. От Министерства финансов высказал его точку зрения товарищ министра В.И. Новицкий. В прения записалось 65 человек.
В своей речи М.Д. Челышев сказал: «Спиртные напитки, которые вызвали доклад Финансовой комиссии и вследствие которых внесен закон Министерством финансов, есть не напитки, а раствор яда, яда, ужасного по своим последствиям. Он ужасен не только для тех, кто пьет его неумеренно, он ужасен и для тех, кто пьет понемногу, умеренно. Он ужасен и отравляет не только живущих, а он содействует вырождению… Правительство на это не обращает внимания, оно сознательно это делает, оно ни перед чем не останавливалось, чтобы развить как можно больше винокуренную промышленность и распространить эту отраву среди населения. Правительство преследовало две цели: во-первых, иметь еще способ, иметь средство, аппарат, посредством которого можно было бы брать налоги и в то же время служить хорошим посредником для винокуренных заводчиков сбывать ими свою водку… у нас страшно растет преступность; преступность настолько велика, что за последние пять лет тюрьмы наполнены чуть ли не в пять раз больше, чем были. Судьи завалены делами, и дела не могут поступать на очередь по несколько месяцев. Не хватает рук. Преступность исходит из кабака и приходит в кабак, другими словами, все преступления, и если не все, то 99 %, совершаются через кабак. Спросите судей, адвокатов, присяжных заседателей, пред их глазами проходят сотни тысяч преступных людей; спросите их: какая причина, откуда пришел, куда пошел? Все это – кабак и все для кабака»[15 - Речи М.Д. Челышева, произнесенные в Третьей Государственной думе о необходимости борьбы с пьянством и по другим вопросам. СПб., 1912. С. 380–432.].
Министр финансов В.Н. Коковцов написал свое заключение на данный законопроект, в котором не согласился как с основным посылом, так и с предлагаемой мерой. По мнению министра финансов, «наблюдение над сельской и городской жизнью, казалось бы, вовсе не может привести к убеждению, что в селах пьянство развито больше, чем в городах… городской рабочий элемент, по большей части живущий на месячном жаловании, не задумывается над интересами хозяев и, запьянствовав в праздник, продолжает пить и в следующий, а то и в два следующие за праздником дня… С этой точки зрения более последовательным представляется даже утопический проект полного запрета выделки, продажи и ввоза крепких напитков вообще в пределах всего государства»[16 - РГИА. Ф. 575. Оп. 2. Д. 2271. Л. 2, 4, 8.].
Между тем на сторону реформаторов финансовой системы перешел и сам Николай II. По воспоминаниям П.Л. Барка, «в конце 1913 г. государь решил окончательно приступить к реформам наших финансов и не пользоваться доходами от алкоголя как главной базой бюджета. Общественное мнение тоже сильно способствовало этому решению». Причиной послужили следующие события. Накануне по России прокатились четыре юбилея важных исторических событий: «Первое празднование было отмечено в 1909 г. – это двухсотлетие Полтавской битвы, 27 июля 1709 г. Петр Великий одержал решительную победу над Карлом XII. Начав войну со шведами в 1700 г., после девятилетней упорной войны, в которой победы и поражения чередовались, московский царь оказался окончательным победителем над шведской армией, под Полтавой. Вражда еще продолжалась до 1721 г., когда был заключен Ништадтский мир, но превосходство России было уже закреплено в Полтаве в 1709 г. Вторая дата отмечала двухсотлетие завоевания Балтийских провинций – тоже в царствование великого императора, оно было отпраздновано в Ревеле в 1910 г. Третий юбилей отмечал столетие Бородинского боя и праздновался в 1912 г. В следующем 1913 г. праздновалось трехсотлетие Дома Романовых»[17 - Барк П.Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи, 1914–1917 гг… Т. 1. С. 137.].
Первые три события отметили достаточно стандартно: «Двухсотлетие Полтавы праздновалось без большой помпы. Государь приехал один, без своей семьи, и был встречен полками – Преображенским, Семеновским и Ингерманландским – они были в полном составе. Эти полки были сформированы Петром Великим и принимали участие в Полтавской битве. Государь возложил венок на могилу А.С. Келина (Келинга), который был комендантом Полтавы, посетил кустарную выставку земства и был затем принят дворянством… В 1910 г. государь с семьей пришел в Ригу на императорской яхте „Штандарт“. После приема представителями города царская семья посетила в первую очередь православный собор, потом протестантский храм. После этого… государь посетил Дворянское собрание, где представители балтийских провинций угощали чаем царскую семью… Официальное празднование 200-летия присоединения к России Прибалтийских губерний имело место 3–5 июля 1910 г. в Риге и ее окрестностях… При своем отъезде государь получил восторженные овации толпы. Вся Рига была действительно очарована своим государем… Столетие Бородина было отпраздновано с большим торжеством. 26 августа торжественная панихида была отслужена в память павших в этом бою. После чего государь принимал парад войскам: многие великие князья проходили мимо его величества во главе своих полков. Блестящие празднества были организованы в Москве»[18 - Там же. С. 136.].
Однако четвертый юбилей произвел на Николая II тягостное впечатление: «Четвертое событие, которое праздновали и которое я упоминал, было еще более значительно. Триста лет прошло со дня избрания на царство первого Романова – царя Михаила Феодоровича… Государь искал более глубокого духовного удовлетворения: с этой целью он предпринял паломничество в исторические места, которые были колыбелью Дома Романовых… государь во время своего путешествия по Волге принимал многочисленные крестьянские депутации. Он долго беседовал с ними. Он расспрашивал и об их нуждах, об их пожеланиях, и когда он сходил на берег, он мог видеть близко условия, в которых они жили. Он видел крестьян зажиточных и довольных условиями своей жизни, но он также мог наблюдать и большую нищету, и несчастные семьи. Эта бедность была часто следствием пьянства отца семейства. Понемногу государь пришел к твердому убеждению, что необходимо во что бы то ни стало приступить к коренной реформе нашей финансовой системы, которая была построена на винной монополии – последнее давало одну треть дохода в нашем государственном бюджете. Министры финансов, конечно, старались увеличивать доходность, т. е. увеличивать употребление алкоголя. Наибольшие потребители его были как раз крестьяне, пьянство которых имело гибельные последствия, о которых мы знали. Таким образом, создавался порочный круг: Министерство финансов поощряло пьянство и этим наносило ущерб благосостоянию народа, который должен был бы быть базой бюджетного равновесия и процветания нашей Родины. Проблема алкоголя тревожила государя уже давно. Ему казалось безнравственным, что государство увеличивает свои ресурсы, эксплуатируя порок, так как наибольшая статья доходов была построена на народном пьянстве. Государь неоднократно выражал своим министрам финансов свое желание крупной реформы в этой области. Увы, война с Японией и внутренние беспорядки, произошедшие после войны, нарушили равновесие наших финансов, и нужны были годы экономного ведения хозяйства, чтобы навести в этом отношении порядок»[19 - Барк П.Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи, 1914–1917 гг… С. 141.].
Для проведения реформы нужно было устранить с поста министра финансов и председателя Совета министров В.Н. Коковцова, который стал министром финансов в феврале 1904 г. благодаря поддержке со стороны председателя Государственного совета графа Д.М. Сольского и министра внутренних дел В.К. Плеве. И хотя из-за сложных отношений с графом С.Ю. Витте он вынужден был в октябре 1905 г. покинуть правительство, уже в апреле 1906 г. император вернул ему министерский портфель. При П.Л. Горемыкине и П.А. Столыпине положение В.Н. Коковцова только усиливалось, и в сентябре 1911 г. именно он был назначен председателем Совета министров, оставшись при этом во главе финансового ведомства.
Заместитель министра внутренних дел В.Н. Гурко полагал, что В.Н. Коковцов много сделал для стабилизации финансового положения России после бурных событий начала XX в.: «В сравнительно тяжелый… период государственной жизни страны, только что пережившей серьезное поражение в своем боевом столкновении с Японией, и хотя по условию заключенного мира никакой контрибуции как таковой не уплатила, но тем не менее значительные суммы за причиненные Японии побочные убытки вынуждена была ей возместить. Словом, в общем, Японская война, по исчислению, произведенному нашим финансовым агентом в Париже Артуром Рафаловичем, обошлась Государственному казначейству в 2 300 млн руб. Смута 1905–1906 гг. тоже в значительной степени расстроила положение наших финансов, так что к 1 января 1906 г. Государственное казначейство не только не имело никакой свободной наличности, а еще состояло должным Государственному банку за выпущенные им шестипроцентные свидетельства Государственного казначейства 158 млн руб. Ежегодный наш бюджет также балансировался довольно крупным дефицитом, покрывавшимся путем иностранных займов, совершение коих было, впрочем, необходимо главным образом для поддержания на нормальном уровне курса нашей денежной единицы. Не прошло, однако, и двух лет, как, несмотря на значительное увеличение государственных расходов, бюджеты наши заключались в порядке их исполнения весьма значительным превышением доходов над расходами, отчего и получилась огромная свободная наличность Государственного казначейства. Составив на 1 января 1910 г. 107 млн руб., она достигла к 1911 г. 333 млн руб., к 1912 г. – 477 млн руб., а к 1913 г. – свыше 600 млн. Если наше государственное хозяйство развивалось и крепло, причем даже накапливало в свое распоряжение такие огромные суммы, которые ему совершенно не были нужны, то, конечно, лишь благодаря тому, что не по годам, а, можно сказать, по дням и по часам развивалось хозяйство народное. Решительно не было той отрасли производства, которая бы бурно не развивалась»[20 - Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 1031.].
К середине 1913 г. позиции премьера серьезно пошатнулись. К этому времени его покровители были уже мертвы, а искать опору в новых кружках и партиях В.Н. Коковцов не желал. Между тем с 1912 г. заметно усилилось влияние князя В.П. Мещерского и «притчей во языцех» являлся Г.Е. Распутин. Главным врагом В.Н. Коковцова был князь В.П. Мещерский, издававший журнал «Гражданин», который читал император. Первое заочное столкновение между ними произошло в 1909 г., когда В.П. Мещерский собирался отметить 50-летие своей публицистической деятельности и обратился к П.А. Столыпину с просьбой выдать ему на празднование юбилея 200 тыс. руб. П.А. Столыпин готов был оказать князю такую услугу, однако В.Н. Коковцов отговорил его, и князь получил лишь негласную пенсию в размере 6 тыс. руб. в год. Тем не менее до весны 1913 г. на страницах «Гражданина» в адрес В.Н. Коковцова часто звучали хвалебные эпитеты, отмечались его «ум и большой служебный опыт», а также блестящее красноречие, позволявшие влиять на Государственную думу. Более того, когда на главу правительства обрушилась критика националистов, В.П. Мещерский занял сторону В.Н. Коковцова.
Однако князь поддерживал только тех, кто был ему полезен и до тех пор, пока считал это выгодным. В правительстве наиболее «полезен» ему был его протеже, министр внутренних дел Н.А. Маклаков. Узнав о намерении Николая II заменить Н.А. Маклаковым уволенного А.А. Макарова, рекомендованного в 1911 г. самим В.Н. Коковцовым, премьер попытался отговорить императора. Когда же он понял, что вопрос о назначении Н.А. Маклакова предрешен, то не придумал ничего лучше, как вызвать будущего министра к себе на дачу и откровенно выразить свое недовольство его близостью к кружку князя Н.А. Мещерского. Со своей стороны, Н.А. Мещерский воспользовался произошедшим в Думе столкновением между премьером и Н.Е. Марковым (одним из лидеров русских националистов). В.Н. Коковцов обвинялся князем и «в потворстве евреям в ущерб государству», в частности, в финансовой поддержке оказавшегося на грани банкротства Л.С. Полякова (еврейского банкира). Оставляли желать лучшего и отношения главы Совета министров с Г.Е. Распутиным. В феврале 1912 г., когда в прессе и в Думе разгорался скандал относительно близости этой фигуры к царской семье, В.Н. Коковцов вызвал его к себе и предложил покинуть Санкт-Петербург. Вскоре во время аудиенции император неожиданно спросил у министра финансов о том, какое мнение сложилось у него о Г.Е. Распутине. В.Н. Коковцов признался, что тот оставил «самое неприятное впечатление», и охарактеризовал его как «типичного представителя сибирского бродяжничества», встречающегося «в пересыльных тюрьмах, на этапах и среди так называемых не помнящих родства». Николай II никак не отреагировал на эту характеристику, однако с тех пор Александра Федоровна при встречах демонстративно перестала замечать главу правительства[21 - Аксенов В.Б. «Сухой закон» 1914 г.: от придворной интриги до революции // Российская история. 2011. № 4. С. 126–139.].
Помимо Н.А. Маклакова, оппонентами В.Н. Коковцова являлись министр земледелия и землеустройства А.В. Кривошеин, министр юстиции И.Г. Щегловитов, военный министр В.А. Сухомлинов. В Думе против В.Н. Коковцова выступали не только либеральная оппозиция, но и представители правых партий, недовольные тем, что новый премьер-министр, в отличие от П.А. Столыпина, считал их финансовую поддержку со стороны казны «нецелесообразной». В результате противникам В.Н. Коковцова не хватало лишь удобного повода, чтобы ускорить его отставку. И этот повод представился. В конце 1913 г. в Думе был разработан очередной проект борьбы с пьянством, предусматривавший расширение полномочий земств и городских дум относительно открытия трактирных заведений. В 1913 г. князь В.П. Мещерский, издатель влиятельного «Гражданина», на его страницах обвинял государственную монополию на водку в том, что она порождает в России «больше ужасов и опасностей», чем «любая война». В.П. Мещерский хотел «свалить» Коковцова, в котором видел узурпатора законных прав царя, а монополия на водку была «ахиллесовой пятой» позиции В.Н. Коковцова. В статье «Питейные успехи» газеты «Биржевые ведомости» за август 1913 г. сообщалось об огромных финансовых достижениях винной монополии: «На затраченный капитал казна получает более 50 % прибыли… В Государственную думу внесена смета на 1914 г. В этой же смете доходы питейного дела исчислены в 1300 млн руб. при расходах в 260 млн. Не только миллиард, но и миллиард с лишним имеет быть пропит страной по предвидениям ведомства, поставляющего материал для нашего бюджетного благополучия», после этого автор статьи сделал очень важное замечание: «Но не захватывает ли алкогольное отравление той части населения, в которой дисциплина поведения является важнейшим моментом ее нормальной жизни. Мы имеем в виду армию». Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей направило в редакцию газеты опровержение цифровых данных, приводимых в статье, так как журналист принял общую сумму доходов указанного ведомства за доход от казенной продажи питей. Схожее опровержение было написано на статью столичной газеты «Свет» от июля 1913 г. Однако гораздо интереснее следующие слова данной статьи: «Мы только что слышали из уст одного из министров о необходимости взаимного доверия между обществом и властью. Пусть же это доверие скажется в привлечении земств, городов и общественных организаций к борьбе за народную трезвость. Пусть наш бюджет получит не „пьяную“, а другую здоровую основу, зиждущуюся на производительном народном труде, на народном просвещении, благосостоянии и здоровье»[22 - Цит. по: Пашков Е.В. Антиалкогольная кампания в России в годы Первой мировой войны… С. 80–93.].
Октябрист Н.В. Савич впоследствии вспоминал: «Поползли странные слухи. Говорили, что окружение государя всецело разделяет идеи Челышева о необходимости раз и навсегда запретить продажу спиртных напитков, что временная мера должна превратиться в постоянное мероприятие, установленное в законодательном порядке. В связь с этими растущими при дворе настроениями ставили происшедшее несколько месяцев до начала войны увольнение в отставку Коковцова. Против последнего уже давно шла глухая борьба, вели подкоп приближенные императрицы. Но убедить государя расстаться с этим верным слугой трона, опытным министром финансов и председателем Совета министров, было трудно. Чтобы сломить это сопротивление, воспользовались „пьяным вопросом“. Прежде всего подготовили государя к мысли, что запрещение продажи вина есть священная задача его царствования, завещанная ему от господа. Его убедили, что он спасет свой народ от величайшего несчастия – пьянства, – сделает его богатым и счастливым, если раз навсегда запретит продажу вина на Руси. В то время государь уже начал впадать в некоторый мистицизм, эта идея ему понравилась. Было ясно, что Коковцов никогда не согласится на упразднение винной монополии. Поэтому первым подготовительным шагом к осуществлению этой идеи должно было быть увольнение этого министра. Это и было осуществлено»[23 - Савич Н.В. Воспоминания… С. 136–138.].
В принципе мнение Н.В. Савича было недалеко от истины; по свидетельству министра финансов П.Л. Барка, Николай II встречался с М.Д. Челышевым и действительно разделял его взгляды: «Это был тип настоящего русского самородка: косая сажень в плечах, густая шевелюра, открытый взгляд; ходил он всегда в поддевке и высоких сапогах. Он был избран в Государственную думу от города Самары и с самого начала сессии занялся энергичной пропагандой решительных мер, направленных на борьбу с пьянством. Он выступал не только с кафедры Государственной думы в общих собраниях, но работал много в думских комиссиях по этому вопросу и прилагал все усилия к распространению своих идей в обществе и печати. Челышев заинтересовал государя своей пламенной проповедью трезвости, удостоился высочайшей аудиенции в Ливадийском дворце в Крыму и произвел очень благоприятное впечатление своей убежденностью и искренностью. Государь подробно мне рассказывал о приеме им Челышева и с улыбкой говорил, что ничего не нашел в нем ненормального. На мой вопрос, почему в Челышеве можно было ожидать ненормального мышления, государь мне ответил, что мой предшественник, граф В.Н. Коковцов, неоднократно отзывался о нем, как о полупомешанном человеке, преследуемом навязчивыми идеями»[24 - Барк П.Л. Воспоминания // Возрождение (Париж). 1965. № 158. С. 76–77.].
В.Н. Гурко полагал, что к началу Первой мировой войны финансовое положение России настолько упрочилось, что можно было подумать и об отказе от «пьяного бюджета»: «Естественно, что при таких условиях силою вещей восстала и другая великая задача – освобождение населения от его главного врага – зелена вина – пьянства. Наш бюджет, как всем известно, покоился преимущественно на доходе от винной монополии. Понятно, что заведующие русскими финансами относились с величайшей опаской ко всем мерам, могущим сколько-нибудь решительно сократить этот источник государственных доходов. На этой же точке зрения стоял, разумеется, и председатель Совета министров и министр финансов В.Н. Коковцов»[25 - Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника… С. 1032.].
И в этом вопросе В.Н. Коковцов столкнулся с интересами А.В. Кривошеина: «Иначе смотрел на это А.В. Кривошеин, непосредственно в качестве главноуправляющего земледелия и землеустройства не ответственный за состояние русских государственных финансов, с другой стороны, вполне постигающий, какой огромный источник доходов составит русский трезвый крестьянин. Смелый и решительный в своих государственных начинаниях, Кривошеин, в то время пользовавшийся особым доверием не только государя, но и императрицы, решил взять быка за рога и, так или иначе, провести решительные меры против распространения пьянства. Государь, всегда увлекавшийся широкими планами, направленными к благоденствию широких народных масс, не только легко воспринял мысли Кривошеина, но тотчас сам сделался их горячим инициатором. Коковцову государь предложил немедленно внести в законодательные учреждения проект мер, направленных на уменьшение сбыта казенного вина, иначе говоря, водки. Едва ли с большой охотой, но подчиняясь царскому велению, Коковцов исполнил данное ему поручение. В Государственную думу был внесен законопроект под скромным наименованием «Некоторых изменений в положении о казенной продаже питий». Законопроект этот, в общем заключавший лишь незначительный паллиатив, вызвал в Государственной думе обширные дебаты. Говорил чуть ли не четырехчасовую речь член Думы от Самарской губернии Челышев, уже раньше занявший место проповедника трезвости, в которой он отстаивал мысль о полном воспрещении производства и продажи водки. Предлагались и другими членами Думы решительные меры к сокращению потребления вина, но в конечном результате законопроект был принят Думой лишь с незначительными дополнениями в смысле усиления мер, направленных против пьянства»[26 - Там же. С. 1033.].
Интересную позицию по вопросу борьбы с пьянством занял С.Ю. Витте: «Иная судьба постигла его первоначально в Государственном совете. Здесь решительным инициатором целого ряда радикальных мер против пьянства выступил ни кто иной как сам творец винной монополии С.Ю. Витте. Мотивы, которые им руководили, были при этом, несомненно, разнообразны; именно на винной монополии укрепивший положение Государственного казначейства Витте, пока он был во главе финансового ведомства, несомненно, принимал все меры к увеличению сбыта казенного вина. Так, именно по его настоянию агенты фиска всемерно старались об отмене подлежащею властью, вследствие несоблюдения ими тех или иных формальностей, приговоров сельских обществ о закрытии в их пределах продажи питий. Иное отношение к этому вопросу проявил Витте в декабре 1913 г., когда он обсуждался в Государственном совете. В пространной речи он доказывал, что его мысль, при создании по указанию императора Александра III винной монополии, была именно урегулировать потребление водки, но что эта мысль была его заместителями совершенно извращена, до такой степени, что ныне главное управление казенных питий превратилось в растлителя народной нравственности. В постоянных поисках способа возвращения к власти, Витте, надо полагать, в ту минуту мыслил, что лучшим средством вернуть себе царское благоволение было именно всемерно распинаться за распространение трезвости. Из его речей было ясно, что он лично берется сократить до крайности доход от винной монополии без нарушения государственного бюджета. Ему, как, впрочем, и всем близким к правительственным кругам лицам, было в то время хорошо известно, что мысль эта всецело овладела государем. Попутно потопить Коковцова, которого он до чрезвычайности не любил, ему тем более улыбалось, что тем самым открывалась вакансия министра финансов, вновь стать которым он не переставал надеяться»[27 - Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника… С. 1033.].
Однако А.В. Кривошеину так и не удалось стать министром финансов. Помешала этому случайность: «Чрезвычайную стойкость выказал при этом Коковцов. Он не мог, конечно, не понимать, что, продолжая упорствовать в отстаивании винной монополии как главного источника государственных доходов и отвечая на всякую радикальную меру решительным „поп possumus“ ("не можем"), он одновременно рисковал своим положением. Однако на все предложения, исходившие из среды Государственного совета об усилении мер, направленных к сокращению потребления водки, он отвечал решительным „non possumus“. Тем не менее в дуэли между двумя последовательными министрами финансов – Коковцовым и Витте – одолел бы, конечно, не последний: слишком глубоко запало в душу государя недоверие к вдохновителю Манифеста 17 октября, если бы в этот бой не вступило третье лицо, открыто, впрочем, не выступавшее, а именно тот же А.В. Кривошеин. С Коковцовым его отношения уже давно испортились. Постоянное сопротивление финансового ведомства увеличению ассигнований на землеустройство и агрономию и вообще всяких расходов Главного управления земледелия, конечно, раздражало Кривошеина, и хотя он неизменно оставался победителем, тем не менее, борьба с Коковцовым его утомляла и раздражала. Люди совершенно разных темпераментов, они вообще трудно уживались друг с другом. Преисполненный инициативы, мечтавший о грандиозных реформах Кривошеин не мог переваривать Коковцова – этого типичного представителя постепеновщины, равновесия, умеренности и аккуратности. Одновременно он, разумеется, стремился закрепить свое положение, превращаясь из фактического руководителя всей государственной политики, каким он, несомненно, был в то время, в ее официального главу. Эта мечта его была в то время необычайно близка к осуществлению. Вопрос этот был даже в принципе решен. Коковцов должен был быть уволен от должности председателя Совета министров, равно как министра финансов, а на пост председателя должен был быть назначен Кривошеин. Но тут судьба сыграла с ним злую шутку. Он внезапно заболел, причем весьма опасно. У него объявилась грудная жаба, жестокие приступы которой ежеминутно угрожали ему мгновенным концом. Заболел он, если не ошибаюсь, в начале ноября 1913 г., и в половине декабря его положение было весьма тяжелое. Ни о каком новом назначении его и речи не могло быть. Однако во второй половине декабря он настолько поправился, что всякая немедленная опасность исчезла, но приступить к работе он еще не мог: доктора прописали ему продолжительный отдых и поездку в теплые края. Как было выйти из этого положения? Министром финансов был назначен П.Л. Барк»[28 - Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника… С. 1033.].
И.И. Колышко, один из приближенных князя В.П. Мещерского, считал, что именно последний сделал П.Л. Барка министром финансов, как, впрочем, до этого помогал делать карьеру В.Н. Коковцову: «Мещерский, понятно, сделал все, чтобы акт 17-го октября стал „потерянным документом“. Победа Дурново над Витте в дни второго пришествия Витте к власти – в 1905–1906 гг. – дело рук Мещерского. А когда Коковцов объявил в Государственной думе: „У нас, слава богу, нет парламентаризма“, Мещерский перед ним склонился, хотя этот государственный деятель никогда не был его фаворитом. На его назначении премьером, после убийства Столыпина, настоял Мещерский. Но через несколько лет тот же Мещерский сломил Коковцову шею, чтобы посадить на его место своего фаворита Барка… Покуда жил граф Д. Толстой и орудовал Победоносцев, влияние Мещерского сказывалось лишь косвенно – он лишь подпевал этим слонам. Но вот настали дни „милейшего“ Дурново, и Мещерский стал хозяином положения. Назначение Витте, Тертия Филиппова, Кривошеина (первого), Плеве, Зенгера, Маклакова, Хвостова, Барка, Штюрмера и многих других сановников той эпохи – дело его рук. Его „литературные среды“, собиравшие прежде литературный Петербург, превратились теперь в политические. И к нему еще более, чем к генералу Богдановичу, ездили на поклон. И возле него курилась лесть, подхалимство, авантюризм. И борьба с либерализмом выродилась в травлю неугодных лиц. А священный огонь трибуна был задушен пеплом сплетни, доноса, лицеприятии»[29 - Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 169.].
По свидетельству И.И. Колышко, с П.Л. Барком В.П. Мещерский общался свысока, а перед С.Ю. Витте робел: «Сам воспитанный, культурный и образованный, Мещерский пасовал перед невоспитанностью, малокультурностью и малообразованностью своего протеже. С Вышнеградским, Филипповым, Плеве, Дурново, не говоря уже о Штюрмере, Маклакове, Зенгере, Ванновском, Барке и десятке других, им вылепленных сановников, Мещерский не терял своего менторского тона и морально похлопывал их по плечу. Перед Витте он как-то робел. Играла в этом роль частью деловая зависимость его от министра финансов, хотя свои субсидии (грошовые) он получал лично от царей. Большую, однако, роль играла деловая зависимость от Витте друзей Мещерского, за которых он вечно хлопотал»[30 - Там же. С. 173.].
В.Б. Лопухин выдвинул очень интересную версию, о том, что отставка В.Н. Коковцова была результатом интриги со стороны германского императора Вильгельма II: «Официально причиною увольнения Коковцова была его казначейская узость. Царя убедили в том, что цели общей политики и внешней политики Коковцов приносил в жертву интересам фиска. И гипертрофическое развитие придал представлявшейся весьма будто бы непопулярным источником государственных доходов казенной винной монополии. Петру Львовичу Барку, составлявшему, как настойчиво о том говорили, подкопные записки против Коковцова и посаженному в результате этих записок на место Коковцова по должности министра финансов, прямо ставилась задача изыскать такие источники, которые могли бы заменить собою монополию в государственном бюджете. Таковы были официальные поводы к освобождению Коковцова от лежавшего на нем бремени власти. Но были и другие поводы, едва ли не более решающего значения. Повредил Коковцову, едва ли преднамеренно, император Вильгельм. Возвращаясь из Парижа после совершения очередной кредитной операции, Коковцов проездом через Берлин был принят Вильгельмом и приглашен на обед. За обедом словоохотливый император не преминул произнести речь, в которой перечислял достоинства Коковцова. Закончил же он эту речь заверением, что пока „Россиею правит“ такой государственный деятель, как Коковцов, об устойчивости добрососедских русско-германских отношений беспокоиться не приходится»[31 - Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел… С. 226.].
