С таким лицом – беспомощным, ищущим заступничества у всех вокруг – подходить к пересотворению нельзя… А Младу хватило одного взгляда, чтобы не сомневаться в подозрениях доктора Велезара: это именно шаманская болезнь. И, похоже, на завершающей своей ступени: еще несколько дней, самое большее – неделя, и начнется испытание… Но зимой? Неужели боги не видят, когда призывать парня к себе? Когда они так далеко, а ему так трудно будет остаться с ними наедине?
Млад осмотрелся и заметил трех женщин за столом, глядевших на него подозрительно и без надежды. Все три были одеты в темно-серые широкие балахоны, с платками на головах.
– Погасите свечи, – велел он им, – и оставьте нас ненадолго. И не мешало бы проветрить…
– Щас! – поднялась с места самая молодая из них. – Ишь, чего захотел! Чтоб дьяволу в нем вольготней было, что ли?
– Видали, видали мы, как ты от ладана-то шарахнулся! Будто кипятком тебя ошпарили! – заголосила вторая.
– У него только что закончился судорожный припадок, – доктор Велезар нагнулся к юноше и заглянул в глаза.
– От ладана, да от свеч, да от молитвы дьявола в нем корчит! – пояснила молодая – видимо, тетка. – И в церкви его всегда корчит!
Младу показалось, что он сошел с ума. От какого ладана? В какой церкви? Мальчику нужен свежий ветер и одиночество… И не лежать он должен сейчас, а бежать от всех, прочь из города, в лес, в поле, где никто не помешает ему слышать зов богов.
– Как давно он заболел? – спросил он у Велезара.
– Прошлой зимой он стал раздражительным и беспокойным. Все время норовил убежать…
– Зимой? – едва не вскрикнул Млад. – Да ты что? Как это – зимой? Ты хочешь сказать, боги зовут его больше полугода?
– Да год скоро, – вставила бабка.
– Благодарение отцу Константину! – проворчала тетка. – Не дает дьяволу забрать нашу кровиночку…
Если боги зовут будущего шамана, а он не идет им навстречу, он умирает. Зов сжигает его. Может, у христиан все иначе? Что станет с мальчиком, если он не откликнется на зов? Если он захочет служить чужому богу? Млад никогда с этим не встречался. Бывало так, что юноша не понимал, что с ним происходит, но безотчетное побуждение заставляло его искать одиночества, и, рано или поздно, голоса из густого белого тумана видений становились осмысленными и объясняли, куда его зовут. Конечно, с учителем было легче, быстрей, проще. Млада готовили к пересотворению с младенчества, его учили быть сильным и в трудный час полагаться только на себя. И болел он совсем недолго: от первых смутных ощущений до судорожных припадков прошло едва ли два месяца. Ему было тогда всего тринадцать, за что он и получил свое имя.
Пересотворение – всегда смертельная опасность. Но целый год противиться воле богов? Целый год мучительной, страшной болезни, выворачивающей душу наизнанку? Млад хорошо помнил тот день, когда его дед понял, что происходит. Ни дед, ни отец не ждали этого так рано: чем раньше боги призывали шамана, тем верней была его смерть во время испытания.
Тогда его звали Лютиком… Млад привык вспоминать свое детство так, словно это произошло с кем-то другим, с мальчиком по имени Лютик… Сначала он чувствовал лишь странную опустошенность, от которой хотелось выть на луну – про себя он называл это ощущение безвыходностью. Тогда он убегал в лес и бесцельно бродил там, стараясь разогнать непонятную, неприятную тоску. Сперва ему нужно было совсем немного времени, чтобы прийти в себя и вернуться в хорошем настроении, но с каждым днем времени требовалось все больше, а тоска накатывала все чаще. Потом к тоске прибавилось странное ощущение: Лютик чувствовал, как в нем что-то ноет, доводит его до дрожи – это было похоже на зуд, но внутри. Как будто он долго лежал в неудобной позе и должен немедленно пошевелиться, что-то изменить.
Ощущение было ярким и нестерпимым, и если он не мог немедленно уйти и побродить где-нибудь, то становился раздражительным, чего с ним обычно не бывало. А потом внутренний зуд обернулся муторной болью в суставах и судорогами, он стал плохо спать. Он не мог долго обходиться без движения, в нем что-то клокотало, накапливалось, набухало. Он помогал отцу и деду, играл со сверстниками, но это перестало его радовать, раздражало, ему все время хотелось побыть одному. Однако когда он оказывался в одиночестве, становилось ненамного легче: ему слышались странные пугающие голоса и мерещились тени там, где их вовсе не было. Он не просто ходил – он метался по лесу, бился головой о стволы деревьев, падал ничком на землю и стучал по ней кулаками.
Как-то раз отец попробовал его остановить на пути в лес – это случилось сразу после завтрака, и они собирались косить сено.
– Лютик, ты куда? – спросил отец.
– Я сейчас приду, – ответил Лютик, недовольно сжав губы.
– Мы же договорились, по-моему.
– Я сказал: я сейчас приду!
– Нет, дружок, никуда ты не пойдешь. Собирайся и пошли со мной.
Лютик скрипнул зубами, развернулся и упрямо направился к лесу.
– Эй, парень! – окликнул его отец озадаченно: Лютик всегда уважал и отца, и деда, но тут не остановился и не оглянулся. Отец догнал его, крепко взял за плечо и развернул к себе лицом.
– Отпусти меня! – выкрикнул Лютик. – Я же сказал! Отпусти!
– Лютик, ты чего? – отец встряхнул его за плечи, но Лютик начал вырываться и пихать отца руками. Его трясло от мысли, что он не сможет сейчас же остаться в одиночестве; то, что в нем накапливалось, требовало немедленного выхода, ему хотелось бежать, он просто не мог стоять тут так долго! Немедленно! Ему хотелось разорвать грудь, разломать ребра и выпустить наружу это нечто, что зудело и дрожало внутри.
– А ну-ка прекрати! – прикрикнул отец, но Лютик только сильней озлобился и стал сопротивляться всерьез, извиваясь и пиная отца кулаками и босыми пятками. Конечно, справиться с отцом он не мог, тот с легкостью скрутил его и усадил на землю. Но от этого по телу Лютика побежали болезненные судороги.
– Да что с тобой? Что случилось? – отец вовсе не сердился, он удивился и испугался.
– Ничего! – вскрикнул Лютик. – Я сказал, отпусти!
– Да иди, пожалуйста, раз тебе так надо, – отец убрал руки и отступил на шаг. Лицо его было растерянным.
Лютик подпрыгнул и побежал в лес, глотая слезы и сжимая кулаки. Но и в лесу легче ему не стало. Он упал на колени и завыл волчонком – невыносимо, невыносимо! Да как же избавиться от этого непонятного зуда? Он схватился за воротник и рванул с груди рубаху – она лопнула с треском, а он, наверное, и вправду решил разорвать себе грудь голыми руками, царапая ее ногтями до крови… Белый туман, пугающий белый туман окружил его со всех сторон.
– Мальчик Лютик? – спросил женский голос, похожий на колокольчик.
– Да, это он, – ответил густой бас.
– Он же совсем маленький! – возмутился женский голос.
– Ему тринадцать, – согласился бас, – не так это и мало.
…У Млада до сих пор остались тонкие белые шрамы на груди – так глубоко он ее процарапал. Тогда он впервые оказался в белом тумане, наполненном непонятными, пугающими голосами. И в тот же вечер дед объяснил ему, что у него началась шаманская болезнь.
Мальчик лежал перед Младом на подушке, набитой сеном, и веки его подергивались. Почти год? Год мучений, внутреннего зуда, боли, выворачивающей каждый сустав, год судорог, едва не ломающих кости!
Млад присел перед ним на корточки и осторожно дотронулся до тыльной стороны его ладони: чужое прикосновение мучительно для мальчика… Но Младу надо было почувствовать, что происходит у того внутри.
По телу тут же пробежала дрожь, плечи передернуло: Млад на миг вернулся в тот далекий день и почувствовал желание рвануть на груди рубаху… Страх. Он не делает этого только из страха. Странная смесь сдерживающих начал и подавленной воли. Ему хватает воли на то, чтобы держать свое страдание в себе, и нет ни капли сил отстаивать свое право на это страдание. Он все силы тратит на то, чтобы скрыть внутреннюю дрожь, боль, но спрятать от посторонних глаз судороги не может.
– Скажи мне, ты уже видел белый туман? – спросил Млад.
– Да… – слабым голосом ответил мальчик.
– А духов? Духов в тумане ты видел?
– Бесов? Видел. Они хотят забрать меня к себе.
– Нет… – Млад улыбнулся, – они лишь хотят пересотворить твое тело. Не нужно бояться духов, они не желают тебе зла.
– Я их не боюсь, – неуверенно сказал мальчик. – Я не боюсь их! Я их ненавижу! Они враги рода человеческого!
– Кто тебе это сказал? – Млад поднял брови.
– Я знаю. Господь спасет меня и заберет к себе на небо, если я не поддамся соблазну! Меня охраняет сам Михаил-Архангел!
Глупая религия… Так решительно утверждать, кто есть враг, а кто нет? Может быть, христианским богам северные боги действительно враги, но при чем здесь человеческий род? Человек волен выбрать, кого из богов славить, чьим покровительством заручиться, кому служить верой и правдой и у кого просить совета. Что делать, если мальчик выбрал этого Михаила-Архангела – врага северных богов?
Млад хотел беспомощно развести руками и спросить совета у доктора Велезара, но внезапно его прошиб пот и сильно кольнуло в солнечном сплетении: огненный дух с мечом в руках – никакой не бог, всего лишь слуга бога – стоит и ждет, когда борьба сожжет мальчика. Ждет, подобно стервятнику над истекающим кровью зверем, чтобы без боя забрать предназначенную ему жертву…
Мать мальчика тонко завыла, когда Млад сказал, что тот умрет, если не послушает зова богов. Ее сестра, напротив, вскочила на ноги, сверкая зелеными глазами.
– Врешь! Нарочно врешь! Язычник проклятый! – выкрикнула она, брызгая слюной. – Не слушай его, сестрица! Он нарочно! Вспомни, что отец Константин говорил: это Господь твою веру на крепость проверяет, посылает твоему сыну соблазн дьявольский!
Млад посмотрел на доктора Велезара, и тот сел за стол, напротив женщин.
– Млад Мстиславич говорит правду.
– Как же… – ахнула мать. – Михаил-Архангел… защищает же… на небеса обещал взять…
– Тут, милая, выбирай: мертвый сынок на небесах с Михаилом-Архангелом – или живой, у тебя под боком, – доктор укоризненно покачал головой.
– Не слушай, сестра! – взвизгнула младшая, и из-под ее серого платка выбилась прядь вьющихся рыжих волос. – Верить надо! Верить, и все будет хорошо!
Млад не разделял уверенности доктора: если мальчик послушает зов, это вовсе не означает, что он останется в живых, – у него нет сил, и он… не привык полагаться на себя. Он уповает на помощников и защитников: он не переживет пересотворения. Но все равно это лучше, чем полная безнадежность!
Бабка смотрела то на одну дочь, то на другую, а потом робко вставила:
– Может, ну его, этого Михаила-Архангела? Пусть как у людей все будет… Отец ваш покойный всю жизнь шаманил, и ничего…
– И в аду горит теперь! – фыркнула младшая. – И внуку того же хочешь? Вместо райских кущ и жизни вечной?
– Да зачем нам эти райские кущи? – неуверенно пробормотала бабка. – Лучше уж со своими, с прадедами… Родные люди – они родные и есть, в обиду не дадут…
– Мама, замолчи сейчас же! – младшая топнула ногой. – Что несешь-то? Кого слушаешь? Язычников проклятых? Они же враги Господу нашему! Они дьяволу поклоняются!
– Я бы забрал его с собой, на несколько дней… – обратился Млад к матери мальчика. – Я бы попробовал… Это очень трудно – без учителя в такие дни…
– Чему учить-то его станешь, а? – змеей зашипела младшая. – Нашелся учитель! Поумней тебя учителя найдутся!
– Млад Мстиславич – опытный учитель, через него прошло множество шаманов, и темных и белых, – терпеливо сказал доктор Велезар матери, не обращая внимания на тетку, – ему можно доверять.
Мать только расплакалась в ответ, всхлипывая и причитая:
– Как же… в ад на муки вечные… кровиночку мою…
– Да не в ад, дура ты дура… – вздохнул доктор.
Млад склонился над мальчиком:
– Поехали со мной, парень. Тебе зовут родные боги.
– Я… не могу… Отец Константин сказал…
– Плевать на отца Константина! – вдруг разозлился Млад. Он привык уважать чужую веру, но всему есть предел! Принести мальчика в жертву, даже не попытаться спасти ему жизнь! Запугать, мучить его столько времени, и все ради того, чтобы он не мог приблизиться к родным богам, чтобы достался тому огненному духу с мечом?
Млад поднялся, подошел к двери и распахнул ее настежь: холод ворвался в избу, перемешиваясь с душным паром и чадом свечей. Младшая выскочила из-за стола и попыталась ему помешать, выкрикивая:
– Что делаешь? Что творишь-то? Дьявола в дом пустить хочешь? Тошно тебе от божьей благодати?
– Ой-ё-ё-ё-ё-ёй! – взвыла мать. – Ой, что будет, что будет теперь!
– Не смей тут распоряжаться! Не твой дом! Антихрист проклятый! – младшая вцепилась в полушубок Млада, когда он направился к окну. Младу очень хотелось усадить ее на лавку, но он сдержался и дернул на себя створки перекошенных ставень, впуская морозный ветер, сквозняком прорвавшийся в избу. Ветер пролетел к двери, свечи затрепетали и стали гаснуть одна за другой, наполняя избу едким, пахучим дымом. Полумрак разгоняла только лампадка с дрожащим огоньком под золоченым образом: в темноте Младу показалось, что христианский бог оскалился и сверкнул глазами.
Млад склонился к лавке, на которой лежал мальчик.
– Так легче?
– Я не знаю… – шепнул тот и вдохнул морозный воздух: глубоко, полной грудью.
– Я отца Константина сейчас позову! Думаешь, нет у нас заступников? Сам Господь нам заступник! – младшая кинулась к двери, хватая по дороге фуфайку.
– Поедешь со мной? – спросил Млад у мальчика.
– Я не знаю… – лицо его сморщилось: он собирался заплакать.
– Нет, парень, так не пойдет! Решай! Сам решай, никого не слушай!
– Я не знаю! – всхлипнул юноша. – Я больше не могу! Мама!
– Что, сыночка? – рыдающая мать подскочила к своему чаду. – Что, дитятко мое?
Млад скрипнул зубами: он не переживет пересотворения. Если только за оставшиеся ему несколько дней не научится быть мужчиной…
– Мама, мамочка! – мальчик разрыдался у нее на груди. – Я боюсь! Я боюсь их! Они хотят меня убить!
Доктор Велезар прикрыл дверь и подошел поближе к лавке.
– Мы не хотим тебя убивать, честное слово! – спокойно сказал он и положил руку на дрожавшее от рыданий плечо.
– Не вы, – сквозь слезы выговорил мальчик. – Не вы… Бесы, бесы в белом тумане! Они хотят меня убить и забрать в ад!
– Это не бесы. Это духи, – доктор оставался бесстрастным. – Перестань плакать и решай: будешь ты шаманом, как твой дед, или останешься умирать здесь, с мамками и тетками. Ну?
Невозмутимый голос доктора возымел действие: мальчик поднял на него глаза, полные слез.
– Поезжай, Мишенька, – вдруг сказала из-за стола бабка, – поезжай. Что ж напрасно мучиться-то? Отец Константин только разговоры разговаривает, а вылечить тебя не может.
Мать прижала сына к себе изо всех сил.
– Как он поедет? Куда? Кто за ним ухаживать будет, кормить-поить? Он же шагу ступить не может, ложку в руках не держит!
– Ну? – доктор не слушал женщину и говорил только с мальчиком. – Решай сейчас, немедленно. Ты едешь или остаешься?
– А я умру, если останусь? – лицо мальчика дернулось.
