Бранко Божич "Стоящие свыше. Часть IV. Пределы абсолюта"

Стоящие свыше. Часть IV. Пределы абсолюта
Бранко Божич

Люди не догадываются, что их боги пришли не управлять этим миром, а обирать его. И он готов положить жизнь за девочку, которая несет миру солнце. Она к 13 годам уже знала, что любовь – это боль и страх. И осмелилась любить. Ей нет дела до умирающего мира, она несет солнце тому, кого любит.Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется.

Бранко Божич

Стоящие свыше. Часть IV. Пределы абсолюта

Только дети верят, будто днем зло спит.

19 мая 427 года от н.э.с. Исподний мир

Спаска привыкла к бесконечным отлучкам отца, и без него в замке ей всегда становилось пусто и холодно. Но в этот раз пустота казалась ей особенно глубокой, безысходной даже. Она не любила оставаться одна в комнате и, хотя запиралась на ночь, все равно часто просыпалась и подолгу не могла уснуть. Позвать к себе бабу Паву – просто чтобы не быть в одиночестве – она не желала, ей было бы неприятно, если бы та заняла постель отца.

Нет, она не верила, что кто-то может просочиться в комнату сквозь стену или забраться в окно, – просто слишком хорошо знала, что дверь можно сломать, а окно выбить. Стены замка не казались ей надежными, а все его мужчины, вместе взятые, не смогли бы ее защитить так, как отец. Без него она становилась уязвимой, и пока лишь с одним человеком она чувствовала себя защищенной – с Волче. Нет, она понимала, что Волче, в отличие от отца, не всесилен, что только в сказках о хрустальном дворце богатырь на вороном коне способен победить сонмище врагов, – в жизни все иначе. Но рядом с ним ей было спокойно. Спокойней, чем за каменными стенами замка. Рядом с ним она боялась только за него.

И теперь, просыпаясь по ночам в темной и пустой комнате, она замирала от страха, думая то о Волче, то об отце. И не хрустальный замок грезился ей в полусне, а смертоносный красный луч, рассекавший грудь отца, – Спаску пробивал озноб, дыхание останавливалось от ужаса, сердце то замирало, то колотилось изо всех сил, и уснуть после этого она не могла. Сабля гвардейца, с которым Волче сражался на болоте, летела на пядь выше, чем тогда, апрельской ночью, и попадала не в плечо, а в шею. И невозможно было ее остановить. И жить после этого тоже было невозможно. Боль и страх – отец был прав. Бесконечные ночи, полные боли и страха, – за несколько минут маленького счастья.

С тех пор как Волче обнял ее, назвал самой прекрасной девочкой, Спаска перестала вдруг стыдиться себя, и даже наоборот: ей хотелось поделиться с кем-нибудь, спросить совета. Обычно она старалась не вспоминать о маме, не бередить рану, не грезить о мертвых, а теперь, желая успокоить себя и заснуть, мысленно вела с ней долгие разговоры: рассказывала о Волче и придумывала мамины советы. И знала, что они выдуманные, не верила в них.

У нее не было подруг, в замке не нашлось ни одной девочки, хоть немного близкой по возрасту, – только иногда из соседней деревни приезжали две сестрички-двойняшки, на год старше Спаски. Обе вышли замуж не так давно, и Спаска не знала, будут ли они теперь говорить с ней как раньше, – у нее в деревне молодухи держались особняком.

Она бы поделилась с тетушкой Любицей, но та была далеко. А баба Пава… Спаска знала, что скажет баба Пава: что Славуш, знатный, ученый и богатый, гораздо больше подойдет царевне, чем неотесанный гвардеец, за всю жизнь прочитавший десяток книг, семь из которых – Свидения Айды Очена. И жизнь которого не стоит медного грана – что бы ни пообещал отец. Потому что, если с Волче что-то случится, отец узнает об этом слишком поздно.

В середине мая в замок приехала семья Красных Кукушек – погостить у родственников, – и Спаска с трудом узнала младшего братишку: Ладуш вытянулся за зиму, стал серьезней и спокойней и теперь как две капли воды был похож на Гневуша, каким его помнила Спаска. Только на лице мальчика высыпали веснушки – от непривычного солнца, которое светило после праздника на Лысой горке. Он совсем не помнил ни маму, ни деда, ни Ратко – и не понимал, почему Спаска зовет его братом. У Кукушек не было своих детей: новый отец вкладывал в мальчика всю душу, растил преемника, зная, какая сильная кровь течет в его жилах, а названная мать не чаяла в нем души. Они не очень радовались, когда Спаска встречалась с братом, а ей было больно видеть, как Ладуш зовет матерью чужую женщину. Она вспоминала, что Милуш предлагал и ее отдать в семью Красных Кукушек, и при этом как-то особенно остро скучала и об отце, и о маме.

В ту ночь Спаске приснился жуткий сон. И очень хотелось забыть его, навсегда выбросить из головы, но мысли сами возвращались к нему снова и снова. Ей снилось, как они с Волче в сумерках идут по улицам Хстова. И сумерки эти странные, полупрозрачные, словно воздух вокруг светится мертвым, серым светом. Волче держит ее за руку, и, казалось бы, нечего бояться, но ей почему-то страшно. Никого нет вокруг, словно город вымер. Не слышно ни чужих голосов, ни шагов, ни чужого дыхания, и в этой неживой тишине навстречу им выходит стая огромных лохматых собак. Собаки молчат, в сером свете сумерек сверкают их плотоядные глаза и проблескивают острые клыки. На загривках собак поднимается шерсть, они прижимают уши и скалятся – они угрожают, их много, они страшней волков, потому что совсем не боятся человека. А Волче идет им навстречу и словно не замечает опасности. И Спаска кричит ему: «Волче-сын-Славич! Постойте! Не надо, давайте обойдем!», но он отвечает ей спокойно: «Ты только мне доверяй…» А собаки все ближе, и Спаска смотрит на лицо Волче, закрытое капюшоном, стараясь понять, что же происходит. И дергает его за руку изо все сил – он поворачивается к ней, и Спаска видит, что у него на лице нет глаз.

Она проснулась от ужаса в пустой темной комнате, захлебываясь сбившимся дыханием, под грохот собственного сердца. И гнала, гнала сон из головы, сжимаясь в комок и ломая руки. Если бы она могла плакать, она бы заплакала.

За окном стояла глухая полночь – значит, проспала она не больше часа. Воздух в комнате показался Спаске вязким, густым. Она не хотела больше оставаться в постели, в этих стенах, наедине со своим ужасом и болью, – накинула плащ и вышла сначала во двор (слишком темный и мрачный, похожий на дно колодца), а потом поднялась на стену замка.

Ночь была звездной, но безлунной. В покоях Милуша светилось окно – неровным оранжевым светом чадящих факелов, – и от этого стало немного спокойней: не все в замке спят. Полуночник Милуш еще не ложился, а Свитко, наверное, уже встал – он всегда просыпался до света и выходил в межмирье. Наверное, и его добрый дух был ранней пташкой.

Спаска окинула взглядом темноту болота – оно снова шептало что-то, звало кого-то, алкало, требовало, обещало… Когда Спаска слышала его голос, то всегда вспоминала Гневуша, и теперь подумала о младшем братишке – вдруг болото позовет и его? Вдруг захочет забрать в свое чрево будущего сильного колдуна?

Что заставляет людей любить? Бесконечная круговерть ужаса есть любовь. И стоит только подумать о зловонном брюхе болота, чтобы представить себе, как вязкая трясина всасывает в себя маленького белоголового мальчика с веснушками на носу, как страшно ему умирать, как хочется вздохнуть и какая чернота разливается перед его глазами.

Спаска, стараясь отрешиться от мрачных мыслей, расслабилась, шагнула в пустоту межмирья – она умела это делать совсем не так, как другие колдуны. Нет, она не собиралась брать силу у добрых духов – просто всматривалась и вслушивалась в потоки энергий, бегущие мимо нее, словно вода в Лодне. И как кого-то успокаивает монотонное течение воды, так Спаску успокаивал еле слышный шорох межмирья. Широкая река любви, льющаяся из храмов и лавр в Верхний мир, ночью мелела, но обратный поток все равно был слабей… Спаска давно привыкла к этому, давно знала, что река любви ежедневно убивает ее мир, и давно примирилась с тем, что не может этого изменить. Она просто стояла на берегу и не пыталась, как Славуш когда-то, остановить поток.

Тоненькую ниточку, отделившуюся от реки любви, не заметил бы ни один колдун – Спаска тоже не обратила бы на нее внимание, не будь она так близко. Чудотвор! Чудотвор по имени Прата Сребрян! Ему тоже нужна энергия, здесь, а не за границей миров! И он где-то совсем рядом!

Спаска, стараясь не потерять межмирье из виду, осмотрела замок с высоты. Куда же эта ниточка ведет? Где прячется шпион?

Ниточка уходила вниз, в глубокие дворики замка. Спаска прошла несколько шагов по стене, стараясь разглядеть ее получше. Где-то у подножья Укромной башни. Или в самой башне, или рядом – в книгохранилище.

Спаска чуть не бегом спустилась со стены, но остереглась идти через дворы – подумала, что безопасней будет пробраться через покои Милуша в книгохранилище, а уже оттуда выйти к Укромной. Отец не разрешал ей ходить босиком, но Спаска всегда нарушала его запреты, тем более летом, тем более теплой ночью после солнечного дня. И теперь она не боялась, что ее шаги кто-то услышит, – босые ноги ступали по каменному полу бесшумно. Она подошла к дверям книгохранилища и замерла, прислушиваясь: ей показалось, что там кто-то есть. Она бы легко спряталась в темноте, но все равно было немного страшно.

И в тот миг, когда она протянула руку, чтобы толкнуть дверь, та вдруг распахнулась, в глаза ударил яркий свет свечи – Спаска отшатнулась, но через секунду, привыкнув к свету, увидела перед собой Славуша, который чуть не налетел на нее, шагнув через порог.

– Спаска? Что ты тут делаешь? – спросил он удивленно и обрадованно.

Спаска выдохнула с облегчением, приложила палец к губам и шепнула:

– Тихо. Как хорошо, что я тебя встретила, одной мне было страшно. Я ищу чудотвора…

– Белокрылого? – усмехнулся Славуш снисходительно.

– Нет. Не смейся. Где-то рядом прячется чудотвор. Я видела, как он пьет энергию.

– Спаска, в замке не может быть чудотвора, Милуш же говорил…

– Милуш просто не хочет в это верить, только и всего. Отец не может ошибаться. Это чудотвор по имени Прата Сребрян. Пойдем, может быть, он еще не ушел.

– Пойдем, – согласился Славуш и взял Спаску за руку. – Хотя ни в какого чудотвора в замке я не верю.

– Но я же видела, Славуш! Я же видела! Никто больше не может брать энергию, предназначенную чудотворам.

– Ты могла ошибиться. Твой отец сказал, что рядом с Лысой горкой портал чудотворов, может быть, кто-то из них подобрался к замку снаружи.

Даже если чудотвор и был где-то рядом, то, услышав голос Славуша, ушел или спрятался, потому что они никого не встретили: двор, в который выходила дверь книгохранилища, был пуст, а Укромная заперта снаружи на висячий замок.

– Хочешь, посмотрим со стены на болото, может быть, я прав. – Славуш виновато пожал плечами, глядя на расстроенное лицо Спаски.

– Пойдем, – согласилась Спаска, вздохнув.

Ей было все равно, куда теперь идти, – только бы не в свою пустую и темную комнату. А впрочем, стоя на стене и слушая голос болота, она чувствовала себя ничуть не лучше.

Они поднялись на стену возле ворот как раз тогда, когда над болотом всходил месяц, желтый, как сыр. Стража спала, оглашая окрестности богатырским храпом.

– Смотри внимательно, – сказал Славуш насмешливо, – может, чудотвор притаился где-нибудь под стеной.

– Ты у моего отца научился все время надо мной смеяться? – обиженно спросила Спаска.

– Я многому научился у твоего отца, – вдруг серьезно ответил Славуш. – Даже если он над кем-то смеется, то всегда по-доброму. Я никогда на него не обижался. И ты не обижайся.

– На отца я не обижаюсь. Но он тоже не верил мне, когда я говорила о болотниках… А теперь ты не веришь мне, когда я говорю о чудотворе.

– А я, когда увидел тебя в книгохранилище, как раз думал о болотниках. Я видел кого-то во дворе – он прошел под окном. Вообще-то я собирался его найти.

– Славуш, но, может, это в самом деле был чудотвор? Почему ты так уверен, что это был болотник?

– Я давно хочу его выследить. Я не слышу голоса болота, как ты, но… иногда мне чудится что-то такое… Я ведь часто по ночам сижу в книгохранилище. Твой отец говорил, что чудотвор – это шпион. Ему незачем ночью бродить по замку. Ему незачем воровать детей в соседних деревнях. Чудотворы не людоеды. Ты думала, зачем это делают болотники?

– Болото хочет, они лишь выполняют его желания. – Спаска пожала плечами.

– Ну если бы тебя болото попросило, ты бы стала выполнять его желания?

– Нет. Но оно меня и не попросит.

– Мне кажется, я понял, почему они с таким рвением исполняют его желания. И я, наверное, уже знаю, кто это… Но… Я не могу, без доказательств… Я чувствую себя отвратительно: вдруг я ошибаюсь? Даже думать такое о человеке, и то стыдно. А уж кому-то сказать…

Славуш снова окинул взглядом болото: оно было неподвижным и молчаливым. Даже лягушки примолкли.

– Послушай, – начал он, помолчав, – а тот парень, который в Хстове водил тебя колдовать… Гвардеец…

Спаска сжалась – меньше всего ей хотелось говорить о Волче со Славушем.

– Что? – натянуто спросила она, потому что Славуш замолчал.

– Я знаю, что твой отец ему доверяет. А ты?

– Да, я тоже ему доверяю, – ответила Спаска и даже хотела прибавить «как никому другому», но удержалась. – А почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь, твой отец – он знает. А ты чувствуешь. Мне кажется, тебя нельзя обмануть.

– Волче никогда нас не обманет и не предаст. Он скорей умрет, чем позволит… – Спаска хотела сказать «меня обидеть», но осеклась, а Славуш расценил ее слово по-своему.

– То есть ради него стоит рисковать?

– Если он рискует собой каждый день, каждую минуту, разве мы не должны рисковать ради него? – прошептала Спаска испуганно: наверное, не просто так ей приснился этот жуткий сон. – А что, с ним что-то случилось?

Славуш посмотрел на нее пристальней, и взгляд его стал грустным:

– Значит, его зовут Волче…

– А ты разве не знал?

– Его имени не знает никто, кроме Милуша, тебя и Змая. Понимаешь, чтобы никто не мог даже случайно подслушать. Не называй его по имени вслух.

– А почему ты о нем спрашиваешь?

– От него нет известий с конца апреля. Зорич не знает, где он, в последний раз они виделись перед его уходом на Змеючий гребень. Мы не знаем даже, дошел он до Лысой горки или нет.

Спаска задумалась: а стоит ли говорить о том, что он дошел до Лысой горки? И решила пока промолчать.

– И… что? – еле-еле выговорила она.

– Милуш подумывает послать в Хстов Свитко, а мне кажется, что Свитко лучше оставаться в замке. В Хстове уже дожди, когда он еще погреется на солнышке? Он и здесь-то в последние дни что-то плох…

– Он разве не едет в Кину?

– Нет. Он говорит, что сейчас не время. Собирается… Погоди-ка! Смотри, Спаска, смотри!

Из-за длинной тени замка с восточной его стороны на болоте появилась странная низкорослая и широкая фигура в серо-зеленом плаще и островерхом куколе! Спаска не сразу поняла, что болотник несет что-то тяжелое, пряча под плащом. И как Славуш его заметил? Словно имел глаза на затылке.

– Стой! Остановись! – закричал Славуш и потянулся за плечо, но лука у него с собой не было. – Я же говорил! Я же чуял!

Он кинулся к лестнице, и Спаска побежала за ним, но быстро отстала.

Его крики разбудили стражников, но спросонья они плохо соображали. Славуш выхватил у одного из них топорик и ударился плечом в запертую калитку, чтобы отодвинуть засов.

– Что такое? – хлопая глазами, спросил у Спаски стражник.