Яна Вальд "Разбойничьи Острова"

– Дурак!

Но ему действительно казалось, что это весело – играть со смертью. Задыхаясь от хохота, он признал, что она права: переплыть Пещеру в прилив невозможно.

…и словно что-то тянуло ее братьев – в бездну…

Летом сам жребий столкнул Теора и Наэва на борту “Смелого”.

На Островах был обычай – любое дело должно обсуждаться всеми, кто в нем участвует. Главаря перед рейдом выбирала команда. В тот год Теор впервые поднялся, предлагая себя. Он был слишком молод для этой чести, но уже столько раз показал себя в деле, что не сомневался: он достоин и все об этом знают. И тут же за ним поднялся Наэв. Смерили друг друга волчьим взглядом, и Теор усмехнулся:

– Хочешь не отстать?

Он знал, какими словами привести вчерашнего приятеля в бешенство, тем более, что это была правда: минуту назад Наэв и не думал о чести командовать. Понимал прекрасно – ну, какой из него Главарь? Но слишком ясно представил, каково будет весь рейд выполнять приказы бывшего друга. Мало что могло заставить Наэва поддаться гневу. Он проглотил ярость и ответил медленно и ровно:

– Главарь не может быть безумцем, вроде тебя.

– А может ли он быть неудачником и трусом?

Терий прикрикнул на обоих, им пришлось подчиниться. Все знали, что корабль не доходит до берега, если на борту плывет ссора. Остальные посмотрели на Теора, на Наэва, а потом обернулись к мудрому опытному Терию:

– Почему бы не быть предводителем тебе?

Руководящий рейдом, Выбранный Главарь, за свои заслуги не получал ничего, кроме уважения. Кто ждет награды для себя – тот не сможет по-настоящему заботиться об успехе похода. Признавая себя Главарем, выбранный должен был поклониться тем, кто его выбрал, в знак того, что ни в коем случае не ставит себя выше их. Терий поклонился. Наэва поддержала только Ана. Теора охотно поддержал бы Ирис, но до Посвящения не имел права голоса.

Таково было их второе столкновение. Потом Дельфина сбилась со счета.

Дельфина отчаянно надеялась, что рейд их помирит. Если один оттолкнет другого от летящей стрелы – разве устоит перед этим обида? Шепотом она попросила Неру напрясть что-то подобное, особенно сейчас, когда она все еще кормила малышку и потому оставалась дома.

Но ничего такого не произошло. Осенью от команды “Смелого” Дельфина слышала только два имени: Наэв и Теор. Словно сухое сено и зажженный факел – груз, который ни один корабль не довезет целым. В конце концов, Выбранный Главарь Терий велел им прекратить задирать друг друга или же обоим убираться вон. Здесь у Наэва было надежное преимущество, единственно умение, в котором он Теора превосходил – умение скрыть досаду и подчиниться. Всю жизнь рядом с лучшим из лучших он только это и делал. Сын Тины унаследовал несговорчивый характер матушки, но та обходила запреты с усмешкой и исподтишка. Сын же привык действовать напролом. Он мог проиграть Пещере, но не человеку, и не забыл, что Терия, а не его назвали Главарем. И открыто воспротивился его власти, о чем и доложили осенью Совету. И еще хуже: несколько раз, сцепившись с Наэвом, Теор, не раздумывая, тянулся к кинжалу.

Дельфина похолодела, услышав. Она хорошо помнила, как твердила им Маргара, тыча пальцем в горизонт: “Вон там живут люди, которые мстят за слова оружием. Видите мою плетку? Припомните – прошлась она по чьей-то заднице за слово, а не дело? За то, что сказали: “Маргара плохая”? Между нашими врагами всегда будет раздор. А между вами быть-не-мо-жет! Злиться можно, а за клинки хвататься не смейте! Не для того вас учат!” На Островах не было страшнее преступления, чем поднять руку на своего, и Теор хорошо знал, с каким огнем играет. Его вовремя останавливали, но все видели: в ярости он не понимает, что делает.

Дельфине об этом рассказывал сам Терий, бывший наставник, который, в отличие от Маргары, ни разу ее не обидел. Его Дельфина с удовольствием называла отцом, ему Дельфина задала вопрос, как старшему и мудрому:

– Что с Теором происходит?

Сама она не могла найти подходящего слова, которое бы это объяснило. Терий развел руками:

– Может, просто вырос?

Может быть. Дельфина вспоминала мальчика, так ждавшего первого настоящего похода. Брата, которого все любили, называли лучшим и за это прощали гордыню и своеволие. Брата, который всех любил, потому что легко любить, когда хвалят. Потом он узнал, что меньше всего набеги похожи на лихую забаву. Его заставили поступать против совести, делать то, во что не верит, и он не простил этого – себе и Островам. Самая желанная женщина на свете предпочла другого, и друг стал врагом. Наверное, это и называется вырасти – обнаружить, что жизнь пройдет не так, как ты себе представлял.

Дельфина знала, что для Теора она просто младшая сестренка, которую жаль огорчать. Если заговорить, он рассмеется, словно не понимая, о чем она. А может, и вправду не понимает – мало кому дано понимать самого себя. Только Наэв умел говорить так, чтоб Теор услышал, но те времена прошли. И Дельфина лучше Теора видела, насколько потерянным он себя чувствует без брата за спиной.

А по Берегу Чаек полз сочувствующий шепот: утроба красавицы оказалась такой проклятой, как нога. И чем только Ана богам не угодила? Тина подкалывала, как скорпионье жало:

– Что, Наэв, даже на брачном ложе не везет? Потому что ложе – не твое! Знаешь, как поступают с женой, которая не рожает Островам детей?

Он знал, все прекрасно знали. Дети драгоценны, Старухи без колебания пренебрегают браком, если он мешает продолжению роду. Старухи прикажут ей оставить мужа и отдаться другому, потом третьему, да хоть каждому – пока не родит или докажет окончательно, что бесплодна. На Острове Леса их не так воспитали, чтоб Наэв мог Жрицу вдвое старше себя назвать злобной каргой. Он отводил глаза и оставался наедине с задушенным в себе бешенством. А Ана становилась день ото дня красивее и игривее.

– И на кого укажут Мудрые первым? – ворковала Тина. – Конечно, на лучшего, божественного. Та, кто не слепа, выбрала бы моего сына сразу. Если у хромоножки вдобавок пелена на глазах – что ж, решат за нее. А ты, муженек, можешь хоть волком выть, все равно подчиниться.

– Я не подчинюсь, – говорил Теор, но осадить мать не смел. Разозлить по-настоящему ей удалось Дельфину – а это мало кому удавалось. Однажды она ответила вместо всех:

– Разве бесплодной не должна была остаться ты?! Разве ты часто вспоминала, что у тебя есть сын? И языком ты мелешь до сих пор потому, что матушка Наэва о тебе заботилась.

Тину, конечно, было не смутить, тем более, какой-то девчонке. Дельфина сама смутилась, что напомнила про ужасное рождение Теора, – не умела она поступать жестоко.

– Помню, – хмыкнула Тина, – да, отлеживалась в доме Авы. Братец твой Наэв как раз научился ползать и был таким же надоедливым червяком, как сейчас, только поменьше. Лучше порадуйся, девочка, за другого своего братца, которого ты придумала считать близнецом.

Дельфине показалось, что эта женщина ненавидит всех, и своего сына тоже. Не настолько же она глупа, чтоб говорить всерьез! Радоваться? Наэв и Теор – и Ана, чарующая ловушка для обоих. Теор живет будто с затягивающейся петлей на шее. Виновный заранее в том, чего никогда не сделает. Ава когда-то советовала не обращать внимания на колкий язык Тины. Шепотом объясняла: “Месяц она не говорила вовсе – тогда, когда стало ясно, что она не умрет. Мара из своих когтей никого не выпускает без шрамов.” У матушки Наэва было много доброты и терпения, с ней Тина почти дружила. Заходила к Аве во двор и просто сидела рядом, пока та молола зерно в ручной мельнице или чесала шерсть. И молчала – видно, это было самое доброе отношение к человеку, на которое коротышка способна. Впрочем, Тина бровью не повела, когда Ава умерла, единственная из деревни осталась дома в день ее похорон.

Пепел

Они похожи на осколки разбитого витража – льдинки в зимнем Море. Из разноцветных кусочков жители Побережья выкладывают в храмах лицо некрасивого Бога, странно ревнивого к другим богам. Дельфине доводилось видеть витражи, никогда не доводилось их разбивать. Ей не найти ответа на вопрос: чего ради уничтожать безвредное?

Теплое Море, омывающее Острова, замерзало очень редко. Лед Дельфина видела лишь раз, еще в детстве – почти прозрачный покров, как утренняя роса, мимолетный. Волны терзали и разрывали его, но менее прекрасным не сделали. Солнце, золотистый убор Госпожи, растекалось ручейками и каплями, преломлялось и сияло на ледяной россыпи, словно тысяча алмазов. У Дельфины дух захватывало от красоты – ни у Герцога, ни у Короля нет равного сокровища, Островам никогда его не украсть. И вот оно, под ногами – серебро и золото зимнего Моря. Девочка окуналась в холодную воду, ее тело впитывало красоту тающего льда, а вода обжигала ласково, не больно – словно ущипнул шаловливый братишка.

Было лето, когда Море кричало. Была зима, когда холод сверкал, как меч, и так же впивался в тело – не игристая сказка, а безликая пустыня воды. Той зимой Дельфина выбегала на берег иногда в одной рубахе, подставляла лицо оплеухам ветра, и он терзал ее черные волосы, как вражеское знамя. Холод оставался мертвым, отказываясь рождать красоту, – не замерзал. Словно не было и не могло быть льдинок–ожерелий, переливов, самоцветов. Женщина очертя голову кидалась в воду и резалась в кровь о несуществующий лед. Одеревеневшая одежда тянула ко дну, и казалось, что Море не принадлежит больше богу, который ласкал свою Жрицу. Казалось, на его месте другой – враг, берущий силой.

Дельфина выбиралась на берег, когда тело уже почти переставало ее слушаться, и с благодарностью ощущала, что теперь у нее нет времени на раздумья. Пока она еще в силах, надо бежать домой, сбросить мокрую одежду, завернуться в одеяло. Она не умела рыдать, вместо этого она кидалась в зимнее Море.

Той весной Ана казалась потухшей и усталой, даже красоту ее будто укрыла вуаль. Что-то погасло в ее улыбке чаровницы, в нраве исчезло что-то беззаботное. На Большом Совете было принято решение вновь потревожить монастырь Святой Анны. Берег Чаек и соседние деревни снаряжали сразу четыре корабля, что вмещали почти две сотни человек. Защищенный не только милостью богини, но и крепкими воротами, храм был лакомой добычей и серьезным противником. Многие жрецы Распятого владеют оружием, хоть и осуждают войну, да и местные жители кинутся на оборону святыни. Ана вздрогнула и отказалась сражаться против божественной тезки. Да и просто глядя на нее было ясно, что ей не взойти в этот раз на корабль. Иногда хромоножка говорила, что нездорова. Но, как водится в тесной общине, на Берегу Чаек все знали всё. Знали: Наэв ее отчаянно ревнует, они ссорятся из-за каждого взгляда в сторону Теора. Знали, что Ана злится на колючие стычки мужа с названым братом. Только она из них двоих упрекала всякий раз Наэва.

– Теор, как дитя, – говорила она. – Думать надо за него.

– А может хватит уже за него думать? – говорил Наэв, который только это и делал, сколько помнил себя: либо отговаривал братца от очередной лихой глупости, либо шел с ним и расхлебывал. Увы, дружба их осталась в прошлом.

Упрямый Теор многим был поперек горла. Деревня, Совет и все Выбранные Главари убедились, что лучший из лучших слышит одного себя. В двадцать лет готов самих Отцов-Старейшин поучать. Он действительно вырос, никто больше не желал прощать его бешеные вспышки и тягу нарушать приказы.

В тот год вышла ссора между сеньорами лусинскими и монладскими. Правители Лусинии были связаны с Герцогом Ланда вассальной зависимостью и родством, а Ланд был достаточно силен, чтобы вмешиваться повсюду. Герцог призвал монландцев к миру, а, когда те ответили насмешкой, собрал армию. Островитяне, разумеется, ничего не знали об этих событиях.

Дельфина уже успела отвезти дочь на Остров Леса. Накануне торжественного дня она долго объясняла, что обряд отречение, – это вроде игры:

– Мы проведем его, чтобы обмануть духов. Но мы-то с тобой знаем, что ты всегда будешь моей девочкой.

Объяснение вроде бы помогло. Дэльфа спокойно отнеслась к разлуке с матерью и уж вовсе пришла в восторг, когда ее опоясали Акульим кинжалом. Дельфине расставание далось куда труднее.

Тот рейд… Под руководством седовласого Милитара к Лусинии шли корабли-близнецы, в один год спущенные на воду – “Шторм” и “Ураган”. И на борту “Урагана” упрямый жребий вновь столкнул Теора и Наэва, словно к чему-то подстрекая. Аквину досталось командовать “Змеей” и еще одним судном, носившим пышное название “Слава Инве”. Дельфина робко попросила вопреки жребию позволить ей идти в плавание на одном корабле с назваными братьями. Верила, что ее присутствие смягчит вражду. Ей не позволили: жребий – воля богов. Что будет с Островами, если каждый станет делать, что хочет? Ее негодование понимал разве что Ирис, мечтавший ни на шаг от Теора не отходить, но, как и Дельфина, прикованный жребием к другому кораблю.

– Я расскажу тебе, – пообещала она Дэльфе, прощаясь, – о том, как мы взломаем ворота, как регинские жрецы сдадутся. Золотые чаши в их святилище сияют, словно убор Дэи, а самоцветы размером с твой кулачок. Мы возьмем, что пожелаем, и я скажу регинцам: “Это все для моей доченьки”. Помнишь, что тетушка Унда рассказывала тебе про храм? Там есть колокола, и они умеют петь как птицы. Я прикажу жрецам звонить так громко, что звон перелетит Море. И я скажу им: “Колокола поют для моей доченьки”.

Дважды Дельфине довелось побывать возле Святой Анны. Дважды она не услышала ее колоколов.

Лусиния. Берег. Пепел. Не островитянами выжженная земля и храм, разрушенный до основания.

– Конечно, Монланд! Его проклятые наемники! – сказал Аквин, указав в сторону соседней затерянной в горах сеньории, не хуже Островов прославленной разбоем. – И здесь сожгли все к Маре!

Аквин и остальные раздумывали, не догнать ли отряд, что ушел с добычей. Дельфину это не касалось – они решат, а она выполнит, что прикажут. Приказали на развалинах собрать все, сколько-нибудь ценное – вот она и собирает. Недоуменно смотрит на осколки витражей, разбитые статуи, обгоревшие клочки пергаментов. Дельфина не умела читать, но буквы всегда ее завораживали. Великий труд был потрачен на то, чтобы пригвоздить слова к страницам, – наверняка они очень важны. Вокруг только мертвые – защитники святилища и нападавшие, монахи, крестьяне, наемники лежат вместе, перед ликом Мары мало отличаются друг от друга. Выжившие разбежались или ушли с победой.

Дельфине попался труп, словно более мертвый, чем прочие – с выколотыми глаза. За свои неполные двадцать лет она много всего повидала, она не вскрикнула и не отшатнулась. Но молодая женщина не хотела бы дожить до дня, когда спокойно пройдет мимо такого. Все лицо в крови, видно, истязали еще живого. И, даже не добили, а бросили умирать. Такое Дельфина понимать отказывалась.

Помнится, однажды она сказала, что не станет убивать беспомощных пленников. Медуза посмеялась ее наивности и была права. Десять дней назад свершилось Посвящение Ириса. Своего противника он легко одолел, а после Дельфине старшая Жрица Хона приказала исполнить Обряд до конца. И она согласилась, не споря. Пленник – жертва Маре. Страшно подумать, что будет с Ирисом, если не задобрить Госпожу Смерть. Дельфине казалось лицемерием оставлять эту тяжелую обязанность другим Жрицам. Если человек обречен, какое ему дело до совести полача? Ее совесть принадлежит Общине и все выдержит. Молодой регинец был серьезно ранен, в смерть шагнул из забытья. Быть может, кинжал избавил его от мучений, – но Дельфина запретила себе искать оправдания.

Зажмурившись, она попросила бездомную богиню Ану принять этого мальчика в край регинских богов. Колокольчиком в пыльном воздухе представила себе ответ богини.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69505828&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.